Ресторан «Старый Гейдельберг», расположенный тремя ступенями ниже уровня улицы, был длинным и узким. Низкие деревянные столы и колченогие стулья — вот и вся мебель, которой довольствовались присутствующие. Посетители ресторана относились к категории людей, не нравившихся японской «полиции мыслей»: вечные студенты с длинными волосами и либеральными идеями, интеллигенты, преимущественно писатели, дарования которых пока еще никто не признавал, и, кроме того, не очень-то добродетельные девушки.

Все эти люди чувствовали себя привольно в «Гейдельберге». Здесь они, как нигде в другом месте, чувствовали себя в безопасности от тайной полиции, которая в последнее время все беспощадней старалась подавить влияние Запада, считая его «антипатриотической болезнью». Нагао-сан, владелец ресторана, полагал, и не без основания, что власти побоятся закрыть заведение, носящее название «Старый Гейдельберг». Это было бы бестактностью по отношению к немцам, тем более что друг германского посла был здесь завсегдатаем.

Трудно было найти более неуютное и более неподходящее для работы место. Но именно здесь, в самом центре ресторана, среди шума и гама, за качающимся столом сидел доктор Рихард Зорге и торопливо исписывал один лист бумаги за другим. Он курил и потягивал горячее сакэ из фарфоровой чашечки.

Зорге здесь знали и привыкли к его характеру. Когда раскрывалась его широкая натура, все — и мужчины, и женщины — были от него в восторге. Между прочим, перед ним заискивали еще и потому, что протекция такого влиятельного человека, каким был Зорге, могла помочь, если полиция в один прекрасный день все же решит закрыть «Старый Гейдельберг».

Сидя в ресторане, Зорге был уверен, что здесь ему никто не помешает. Поэтому он недовольно поднял голову, когда Бранкович, белый официант, подошел к его столу.

— У телефона германское посольство, — сказал серб. — Они просят вас… вы им очень нужны.

Он произнес это таким тоном, будто чувствовал себя польщенным, что его постоянный клиент срочно потребовался такому высокому учреждению.

Но на Зорге это не произвело впечатления.

— Они еще не научились ждать? — пренебрежительно спросил он. — Скажи им, что хочешь… Ну, скажи, что я пьян… пьян вдребезги.

Серб улыбнулся.

— Я постараюсь объяснить это посольству как-нибудь повежливей.

Рихард пожал плечами.

— Как хочешь!

— Зорге пишет последнюю страницу, — доложил Равенсбург своему шефу. — Через несколько минут он будет здесь.

Посол облегченно вздохнул.

— Пора бы уж, — вполголоса сказал он и, отделившись от группы, в которой стоял, сделал знак Равенсбургу, чтобы тот следовал за ним.

— Боюсь, мой дорогой, — начал он, — что у меня для вас плохие вести.

Равенсбург едва заметно вздрогнул. Он уже давно со страхом ожидал этого разговора.

— Да-а… мне действительно очень жаль, — сказал Тратт, — но министерство иностранных дел не видит возможности сделать для вас исключение. Теперь, как и раньше, нежелательно, чтобы чиновник министерства женился на иностранке… Вы знаете, дорогой мой, это изобрел не «третий рейх»… Этот, разумеется, немного суровый принцип берет свое начало от Бисмарка.

Придав лицу печальное выражение, он взглянул на Равенсбурга. Тот ничего не ответил, и посол продолжал:

— Исключение из этого правила создало бы прецедент, на который очень скоро стали бы ссылаться и другие. А это не годится… особенно сейчас, во время войны. Вы должны понять это, Равенсбург!

Молодой человек в ответ только беспомощно пожал плечами. Тратт истолковал это как согласие.

— Ну вот, — сразу повеселел посол, считая, что уже выполнил свою неприятную миссию, — я уверен, дорогой мой, что вы переживете это огорчение, и молодая дама тоже.

В этот момент как нельзя более кстати появился испанский посланник. Посол торопливо шагнул навстречу гостю, оставив Равенсбурга одного.

— Каррамба! — Капитан 1-го ранга Натузиус хлопнул молодого человека по плечу. — Вы выглядите так, словно вам урезали жалованье! Пойдемте выпьем по морской чарке!

Равенсбург безвольно последовал за военно-морским атташе к большому столу на лужайке.

У стола собрались одни мужчины. Все они были знакомы между собой уже несколько лет, сталкивались друг с другом по службе и постоянно встречались в обществе. И все же, несмотря на показную веселость, здесь усердно избегали любой острой темы.

— Это все-таки поразительно, — рассказывал атташе по делам полиции Богнер, — после того, как он все воскресенье провел на море с госпожой Ямада, он еще отправился к гейшам в Мианоситу и развлекался там до полудня.

Речь, конечно, шла о докторе Зорге.

— И как он выдерживает только! — удивлялся поверенный в делах Португалии. — А его тяжелые поездки на китайский фронт!

— Мы восхищаемся человеком, обладающим подобными свойствами, — заметил советник Хатта. — Но, разумеется, ему следовало бы поберечь себя, чтобы не возникло конфликта на службе.

— Не беспокойтесь за Зорге, — возразил советнику начальник контрразведки полковник Одзаки. — Зорге-сан отлично справляется со своими обязанностями. В нашей Стране нет другого иностранца, который был бы информирован лучше, чем он…

Все стоящие у стола неожиданно обернулись, так как тот, о ком только что шла речь, направлялся к ним через газон.

— Вот он, ясновидец, — произнес Натузиус.

Зорге, разумеется, и не думал переодеваться для приема в посольстве. Он вообще никогда не переодевался ради чего бы то ни было. Он не имел ни фрака, ни другой одежды для торжественных случаев, хотя зарабатывал немало.

Он шел в поношенном темно-синем костюме, который висел на нем пузырями, словно он и не снимал его с тех пор, как сдал экзамен на аттестат зрелости. Его рубашке уже давно пора было отправиться в корзину с грязным бельем, а ботинкам весьма пригодились бы новые набойки. Безупречно чистым и новым был только пестрый галстук, который, однако, никак не подходил к рубашке. Каждый видел, что вместо расчески Зорге пользуется пятерней и что в последний раз брился он позавчера.

И все же… он шел, притягивая к себе взоры всех присутствующих. В его походке, в небрежности, с которой он перебросил через плечо свой нуждавшийся в чистке плащ, чувствовалось превосходство, сбивавшее с толку и подавлявшее. Он даже и не старался скрыть, что не слишком высокого мнения об обществе, собравшемся здесь. А такое отношение в этих кругах всегда нравится. Глаза женщин устремились к Зорге. Он был вовсе не красив, но производил впечатление!

Высокий и слишком худой, он ходил, чуть наклонившись вперед. Его лицо, судя по цвету кожи, привыкшее к ветру и непогоде, было изборождено глубокими складками, под глазами виднелись полукружия. Нельзя было не заметить острого, порой пронзительного взгляда его светло-голубых глаз. По-настоящему красивыми были только волнистые темные волосы.

Доктор Зорге, из кармана пиджака которого торчало несколько небрежно свернутых листов бумаги, не обращал внимания на устремленные на него взгляды. Он не замечал и знакомых, готовых его приветствовать.

Увидев на террасе рослого посла и его хрупкую жену, Зорге, не торопясь, направился к ним.

Госпожа Тратт протянула ему руку.

— Вы снова заставляете нас беспокоиться, — сказала она.

— Муж уже начал волноваться, не опоздаете ли вы.

Жена посла относилась к Зорге со смешанным чувством снисхождения, дружбы и сочувствия. Даже внимательному человеку было бы трудно понять, каково ее подлинное мнение о Зорге. На людях она, во всяком случае, старалась подчеркнуть, что не обращает внимания на пренебрежительное отношение Рихарда к этикету, и игнорировала сплетни, ходившие о нем.

Зорге слегка прикоснулся губами к ее руке, но не произнес принятых в таких случаях извинений. Затем повернулся к послу.

— Ну, наконец-то, дорогой мой!.. — с укоризной и облегчением произнес посол. — Давно жду вас. Вы же знаете, курьер отправляется через час.

Зорге и не думал оправдываться. Он молча передал послу свои записи.