Джимбо не знал, сколько он просидел в медитации. Когда он открыл глаза, вокруг было все так же светло. Быть может, прошло одно мгновение. А быть может, несколько дней. Он пошевелился, и его обледеневшая одежда захрустела. Джимбо распрямил ноги, сложенные в позу лотоса; колени заныли от напряжения. Нет, никак не мгновение. Скорее два-три дня.

Джимбо вышел из хижины и направился к находившейся неподалеку груде камней. Их принесло сюда наводнением, случавшимся примерно раз в десятилетие, но сейчас до воды было далеко. Джимбо разобрал камни и вынул из-под них сверток. Где же его распаковать? Здесь, под открытым небом? В монастыре? Нет. Есть более подходящее место.

В постройке, которая скорее не была хижиной, чем была ею, человек, который скорее не был Этаном Крузом, чем был им, приобрел тот вид, что некогда был ему свойственен.

В свертке обнаружилась шляпа, помятая и потерявшая прежнюю форму. Джимбо расправил ее и немного смочил, растопив снег в руках. К завтрашнему утру она будет выглядеть вполне прилично. Во всяком случае, для его целей.

Там же находились его рубашка, брюки, куртка и сапоги. От них пахло застарелым потом и землей. Джимбо надел это все.

Там же, в свертке, лежал разобранный двуствольный дробовик. Джимбо собрал его. Шесть патронов были еще отдельно завернуты в промасленную тряпицу. Джимбо зарядил дробовик, а оставшиеся патроны выбросил. Они ему уже не понадобятся.

Там же лежала кобура, а в ней — кольт тридцать шестого калибра, который целую вечность назад подарил ему Мануал Круз.

«Ты мне сказал, что перегоняешь скот».

«Да, сэр. Сказал. Этим я и занимаюсь».

«Гм. Так я и понял. И еще кой-чего понял. Ты точно уверен, что не забыл одну важную подробность?»

«Боюсь, я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, сэр».

«Брось тыкать мне в нос этим «сэром», Этан. Я имею в виду ту подробность — и ты сам это прекрасно понимаешь, — что за такое перегоняние скота тебя могут и вздернуть».

«Больше одного раза не повесят. За грабеж на большой дороге тоже могут повесить, и если они захотят, то довольно быстро до меня доберутся. А еще были те два дурня, которых я пристрелил. За это тоже вешают».

«Так значит, из тебя вырос угонщик скота, грабитель с большой дороги и стрелок-задира».

Этан ждал, что сейчас ему начнут читать нравоучения.

«Я горжусь тобой, — сказал Круз. — Благодаря тебе я чувствую, что моя жизнь все-таки имела смысл. Ведь в торговле шлюхами смысла немного, это я тебе точно говорю».

И он протянул Этану руку.

«Я — отец Этана Круза. Ну, приемный отец. Это почти одно и то же. Черт подери. Бывает, оказывается, на этом свете и что-то правильное».

В тот вечер Круз снял с себя свой кольт тридцать шестого калибра и отдал Этану.

«Многие предпочитают армейскую модель, сорок четвертый калибр. Пули у него увесистей, и убивают более верно — вот в чем причина. Но у тридцать шестого калибра есть одно достоинство, особенно важное для человека, способного научиться стрелять метко. Он на полфунта легче. И его можно выхватить куда быстрее. И однажды, когда какой-нибудь тип будет валяться у твоих ног, ты меня еще вспомнишь и скажешь спасибо».

«А вдруг он вам понадобится? Я же не всегда буду рядом».

«На кой он мне понадобится? Я в перестрелки лезть не собираюсь».

И Круз продемонстрировал ему свой короткоствольный крупнокалиберный пистолет.

«Для старого торговца шлюхами, вроде меня, этого за глаза хватит. Если дело и доходит до стрельбы, тут все равно приходится стрелять почти в упор».

Когда Джимбо вернулся в монастырь, оттуда уже почти все ушли. На месте зала для медитаций зияла огромная яма, а вокруг громоздились обугленные руины. Повсюду виднелся пепел погребальных костров. Уцелели лишь внешние стены, купальня, комната, в которой предавался медитации настоятель, и хижина-тюрьма, которую в свое время возвели для Сигеру люди Сохаку.

Зато в монастыре собрались почти все деревенские детишки. Они играли обломками и пытались угадать, что к чему относится.

Смотри! Вот чья-то кость!

Никакая это не кость. Обычный кусок дерева.

Нет, кость. Видишь, какая тут шишка на конце?

Ужас какой! Брось сейчас же!

Осторожно! Сюда идет чужеземец!

Это тот, который был с князем Гэндзи. Ну, тот, с двумя пистолетами.

Это не он. Это какой-то другой.

Бежим! Он пришел нас убить!

Джимбо! — улыбнувшись, заявил Горо и заковылял к нему. — Джимбо! Джимбо!

Нет, Горо, нет. Это не Джимбо. Пойдем отсюда поскорее!

Это Джимбо! — воскликнула Кими и помчалась к нему. Глаза ее сделались круглыми от изумления. — А зачем ты так оделся?

Мне нужно сделать кое-что такое, чего в другой одежде не сделаешь. — Он взглянул на яму. Похоже было, будто сюда перетащили весь порох из близлежащей оружейни, да и взорвали одним махом. — Что случилось?

И на Джимбо обрушился целый поток новостей.

Тут, когда ты ушел, было большое сражение…

Погибли сотни самураев…

Князь Гэндзи попал в ловушку…

Джимбо, Джимбо, Джимбо…

…голова Сигеру в ящике…

…мушкеты на стенах…

…конные самураи пошли в атаку…

…все в крови, с головы до ног…

Кое-что оставалось неясным. Но Джимбо услышал достаточно, чтобы понять: при князе Гэндзи был чужещемец по имени Су-та-ку, и он уцелел в обоих битвах. Когда битва окончилась, он обыскал развалины Мусиндо — искал Джимбо. Женщина невероятной красоты — наверняка какая-то знаменитая гейша — спросила у Кими, не знает ли она, где Джимбо, и Кими сказала госпоже, что он ушел в горы, медитировать. Тогда госпожа заговорила с Су-та-ку на его языке. Кими не поняла, что она сказала.

А потом дети принялись столь же настойчиво сыпать вопросами, и Джимбо рассказал им, как погрузился в медитацию и перестал замечать ход времени, и его посетили три ангела, посланцы Майтрейи, будды грядущего, и возвестили, что всем детям из этой деревни суждено вечное счастье — все они возродятся в Сухавати, Чистой земле Амиды, будды Сострадательного света.

Поздно вечером, когда дети ушли, Джимбо прошелся по изменившуся почти до неузнаваемости монастырю. Старк был здесь. Он вернется. Может ли Джимбо превзойти Старка в искусстве стрельбы? Возможно, когда-то и мог бы. Но не теперь. Старк наверняка все это время тренировался, а он — нет. Старк уложит его прежде, чем он успеет достать револьвер из кобуры.

Нет, это будет слишком просто. Надо устроить засаду. Старк охвачен горем и гневом. Он позабудет об осторожности. Да, засада сработает.

Лишь через несколько дней, проведенных в Эдо, Эмилия достаточно пришла в себя, чтобы отпустить Старка. Гэндзи делал все, чтобы Эмилия живейшим образом участвовала в создании маленькой церкви для вновь отстроенного «Тихого журавля», и это пошло ей на пользу. Однако же, под глазами у нее залеги тени, и былая жизнерадостность пока еще не вернулась к девушке. Слишком уж мало времени прошло. Эмилии нелегко было позабыть чудовищную бойню, произошедшую у нее на глазах. И все-таки она уже начала изредка улыбаться.

Вам непременно нужно так скоро вернуться в монастырь?

Да, Эмилия. Непременно.

Девушка посмотрела на револьвер сорок четвертого калибра, прицепленный с бедру, и второй револьвер, поменьше, засунутый за пояс, и не стала вдаваться в распросы.

Вы вернетесь?

Вообще-то собираюсь.

Неожиданно Эмилия обняла Старка и крепко прижала к себе. Слеза упала ему на шею.

Берегите себя, Мэттью. Пообещайте мне, что вы будете осторожны.

Обещаю.

Гэндзи отправил со Старком Таро и еще пятерых самураев. Они знали, что им следует довезти чужеземца до деревни, а оттуда он уже в одиночку пойдет в Мусиндо. Старк не говорил по-японски, они не говорили по-английски. Потому они ехали молча.

Старк думал, что молчание окажется ему в самый раз, но вышло иначе. Его начали одолевать воспоминания. И он не мог от них избавиться. Его любовь к Мэри Энн была сильнее его ненависти к Крузу.