Короче говоря, в ту же ночь наша группа без выстрела перешла фронт. «Языка» сдали в штаб, меня отправили в медсанбат. Оттуда я попал в ближайший госпиталь, в городок Андреаполь. А через несколько дней санитарный поезд повез нас, тяжело раненных, через всю страну в глубокий тыл, в сибирский город Омск.
Третья военная профессия
В омском госпитале я пролежал более двух месяцев. После выздоровления был направлен в Тюмень, где формировалась 45-я стрелковая бригада. Противотанковый дивизион бригады, куда я попал, не получил еще орудий, приборов и лошадей. Нам сказали, что все это получим, когда выедем на фронт, А пока что тренировались на очень старых пушках. Боевые стрельбы провели отлично, поскольку народ у нас подобрался бывалый, все фронтовики, из госпиталей.
Меня назначили наводчиком в первую батарею. Командовал батареей младший лейтенант Федоров Иван Иванович, а его жена Александра Федорова была военфельдшером дивизиона. Потом мне довелось воевать вместе с ними под Москвой и на Северо-Западном фронте. Отважные, скромные люди. Достойные друг друга и той большой любви, которая связывала их.
В начале декабря, уже из города Кемерово, где бригада закончила формирование, эшелоны повезли нас на запад. Разгрузились в Подмосковье, несколько дней стояли близ Химкинского речного вокзала, на Головинском шоссе, в пустовавших тогда корпусах фабрики имени Петра Алексеева. Затем бригада была выдвинута на Калужское шоссе, под Красную Пахру. Здесь мы получили орудия, боеприпасы, лошадей. Заняли оборону во втором эшелоне. Каждый день читали в газетах о том, что наступление советских армий под Москвой успешно развивается, и горели желанием поскорее пойти в бой.
Дня три-четыре бригада простояла в обороне на Калужском шоссе, затем совершила длительный марш на юго-запад, к Наро-Фоминску, и с ходу начала преследование поспешно отходившего противника, вступая в короткие стычки с его арьергардами. Вскоре нас опять вывели в тыл, за Москву, и через Орехово-Зуево, Калинин и Торжок перебросили на Северо-Западный фронт. Бригада вошла в состав 3-й ударной армии.
9 января 1942 года началась Торопецко-Холмская наступательная операция войск Северо-Западного фронта. В наступление двинулась и наша армия. За озером Селигер, у села Машугина Гора, нашу противотанковую батарею поставили на проселке, в стороне от главных сил. Замаскировали мы сорокапятки в занесенном сугробами кустарнике, ждем. Зимний день короток. Уже смеркалось, когда впереди, в лесу, зачастили автоматы и пулеметы. Пальба приближалась, и вот на опушку выехали из ельника немецкие бронетранспортеры с пехотой. Они двинулись по проселку к позициям батареи. Шли медленно, буксовали. Проселок переметен сугробами, а в сторону не съедешь — снежный покров метровый, если не поболе. Подпустили мы противника метров на 300–400, младший лейтенант Федоров скомандовал: «Огонь!» Я стрелял по головной машине, четвертое орудие — по хвостовой. Зажгли ту и другую. На проселке создалась пробка. Водители поневоле сворачивали на снежную целину и сразу сажали бронетранспортеры на брюхо — ни вперед, ни назад. Гитлеровцы выбирались из горящих и подбитых машин, бежали к лесу. Но там их встретили огнем наши лыжники. Оказалось, лыжный батальон бригады обошел фашистскую оборону с тыла и выгнал противника прямо на батарею.
После боя у села Машугина Гора бригада двинулась на юго-запад, к городу Холм. Наступательные бои походили один на другой, как близнецы. Очень тяжело было: мороз, метели, снег по пояс. Тянули орудия по целине, лошади выбивались из сил, падали. Дорог мало, кругом непролазная чаща леса да незамерзающие болота. Фашисты держали оборону в населенных пунктах, перекрывая огнем дороги. В этом было их преимущество.
Выручали нас сибиряки-лыжники. Природные охотники, лесорубы, они хорошо ориентировались в лесных чащобах. Уже тогда, в начале сорок второго года, лыжный батальон 45-й бригады был полностью вооружен автоматами. Обычно, как только фашисты останавливали продвижение бригады у того или другого опорного пункта, лыжники лесами шли в обход. Ударят с тыла — противник вынужден отходить. Дороги, которыми мы наступали, были забиты брошенными автомашинами, фургонами, орудиями.
Запомнился мне бой у речки Таракановки. Был жестокий мороз, крутила метель. Ночью наша батарея вышла к маленькой деревушке. Завели свое орудие во двор, разобрали частично бревенчатый забор, сделали в нем как бы амбразуру для сорокапятки. От забора вниз, к замерзшей реке, спускается огород. Где-то на той стороне, в деревне Таракановке, противник.
К рассвету ветер стих, открылся вид на деревню Таракановку. Ее избы раскинулись за речкой, на крутом лесистом взгорье. Через деревню, параллельно реке и фронту нашей батареи, проходит большак. Расстояние до деревни — метров триста. Тишина там мертвая, даже печные трубы не дымят… Обзор у нас ограниченный — мелколесье загораживает ближние избы и заборы Таракановки, не позволяет видеть, что делается в глубине деревни. Комбат рассказал, что наш сосед — 75-я морская бригада — будет наступать на Таракановку вдоль большака. По сведениям разведки, противник имеет танки. Надо подготовиться к отражению возможных танковых контратак.
Бой начался атакой морских пехотинцев, двинувшихся на Таракановку по противоположной стороне реки. Фашисты встретили их жесточайшим орудийно-пулеметным огнем. Слышны выстрелы и немецких танковых пушек, гул моторов, а танков не видно. Они маневрировали, на улицах деревни, и поэтому оказать сколько-нибудь существенную поддержку пехоте мы не могли. Подавили одну пулеметную точку, но она — капля в море огня, обрушившегося на батальоны 75-й морской бригады.
Понеся потери, морские пехотинцы отошли на исходные позиции. А фашисты тотчас попытались развить успех. Несколько танков выскочили из Таракановки и, ведя огонь на ходу, устремились вдоль дороги, по опушке ельника. Они шли вдоль фронта батареи, подставляя нам борта. Когда первый танк оказался в моем секторе обстрела, я подал команду (я был тогда уже командиром расчета). Открыли огонь и другие орудия батареи. Два танка подбили, остальные повернули в деревню. Оттуда они из-за домов открыли огонь по нашему расположению и сразу вывели из строя четвертое орудие и его расчет.
На войне потери неизбежны. Однако на этом случае я остановлюсь потому, что он показателен в том смысле, как надо и как не надо выбирать огневую позицию на дальностях прямого выстрела, на прямой наводке. Мы всегда стремились ставить орудие так, чтобы поблизости не было хорошо наблюдаемых противником ориентиров, чтобы огневая позиция растворялась в окружающем ландшафте.
Так было и в бою под Таракановкой. Три орудия батареи хорошо замаскированы: наше — среди изб деревушки, второе и третье — правее, в поле. А еще дальше стояла высотка с орудийным дзотом, построенным, видимо, еще осенью сорок первого года. Дзот тоже хорошо замаскирован, но расчет четвертого орудия, расположившись в нем со своей пушкой, не учел одного обстоятельства: еще сутки назад дзот находился в расположении фашистов и был отлично им известен. Когда четвертое орудие открыло огонь по танкам, первым же ответным выстрелом противник поразил дзот. Снаряд попал в амбразуру, вывел из строя орудие. Командир орудия и наводчик были тяжело ранены, заряжающий контужен.
В последующие дни наступления 45-ю бригаду то и дело перебрасывали с участка на участок. Противник оказывал все более упорное сопротивление, линия фронта стабилизировалась, начались вязкие, изнурительные бои, которые принято называть боями местного значения.
Мы занимали оборону южнее города Холм. Усиленно действовали разведчики-лыжники. Противник редко производил разведку небольшими группами. Обычно он направлял к нам в тыл целые подразделения — не менее взвода. Не знаю причин такого метода войсковой разведки, но так было. И не только в начале войны. Конечно, это мои личные впечатления. Возможно, на других участках фронта было по-иному.