— Так он и донести при случае может? — спросил Александр Шувалов.

— Не думаю; тем более на меня не пойдет доносить. Мы с ним старые друзья, опасно было говорить потому, что разговор происходил на улице. Но я надеюсь со временем, когда ваше дело встанет на ноги, поговорить с ним по душам. Повторяю: если он согласится, что всякий русский должен помочь нашей русской царевне вернуть свои законные права, так сейчас же к нам перейдет…

Разговор продолжался далее о том о сем. Наконец, решили разойтись, "опять-таки ничего не вырешив", как грустно думал Лесток.

— Но постойте же, господа, — остановил он их, — ведь мы опять ровно ни до чего не договорились! Надо же решить, что нам делать? Вы говорите, что преображенцы готовы в любой момент встать за нашу царевну? Так в чем же дело! Первой же ночью, ну, хоть сегодня же, собрать их на дворе; кто будет мешать — разные там Мельниковы, что ли, — тех попросту убрать! Повести согласных к дворцу, арестовать правительницу, да и делу конец!

— Да ты с ума сошел, Лесток! — воскликнула цесаревна, бледнея от испуга. — Разве такое дело легко делается? Да тебе, должно быть, просто и своя, да и моя жизнь надоела!

— Нет, — задумчиво сказал Воронцов, — мне кажется, что доктор прав: такое дело можно сделать только сразу, неожиданно… И так уже начинают подозревать кое-что. Правда, когда принц Антон недавно обращал внимание правительницы на явную интригу в пользу нашей цесаревны, то принцесса Анна с пренебрежительной улыбкой сказала, что у царевны происходят просто "солдатские ассамблеи", которые…

— Ну, чего замялся? — улыбаясь кинула Елизавета Петровна. — Наверное, про меня какую-нибудь гадость сказала? Так ты не бойся, говори прямо, я привыкла! Да ну же, Михаил Илларионович, слышишь, что ли?

— Правительница сказала, что если в этих ассамблеях и есть политика, то только любовная, и если они чему-нибудь грозят, так не династии, а нравственности царевны. Она же, принцесса Анна, — не поп и не гувернантка.

— А знаете, ваше высочество, — заметил Петр Шувалов, — это наводит меня вот на какую мысль: если правительница действительно так смотрит на дело, то нам безопаснее будет собираться по вечерам, а не днем, как считает нужным доктор Лесток.

Последний собрался что-то возразить по этому поводу, но в это время явившийся лакей доложил, что какой-то старичок-монах желает быть допущенным к ее высочеству, что его гнали-гнали, но он твердит, что пришел по важному делу.

— Монах? — удивленно переспросила Елизавета Петровна. — Что ему нужно? Если подаяние на монастырь, так пусть в дворцовую контору идет!

— Да мы говорили, ваше высочество, а он все свое твердит!

— Да спроси у него по крайней мере, какого он монастыря?

Лакей через некоторое время вернулся и доложил:

— Монах говорит, что он из Елизаветинского монастыря Маврина скита, ваше высочество!

— Что такое? — воскликнула Елизавета Петровна. — Да я все монастыри в России знаю, а о таком и не слыхивала…

— Пусть войдет сюда! — внезапно приказал Лесток, а когда лакей ушел, он, отвечая на удивленный и негодующий взгляд царевны, сказал: — как вы не понимаете, ваше высочество! Ясное дело, что монах был в вашем дворце и его послала сюда Мавра Егоровна. Значит, он из наших! Не могу же я это при лакеях говорить!

Вскоре в столовую, где происходил этот разговор, вошел известный уже читателю старичок-монах. Старчески-семенящей походкой он подошел к царевне и отвесил низкий поклон сначала ей, потом всем остальным присутствующим.

— Что тебе от меня понадобилось, отец? — спросила царевна.

Видя, что его не узнают, Столбин, бывший благодаря чудесному обретению Оленьки в редко-прекрасном настроении духа, захотел несколько продлить комедию.

— Было нашему настоятелю в нощи видение и послал он меня, раба грешного, о том видении упредить ваше высочество. Потому наш настоятель очень хорошо ваше высочество знает и очень ко благу вашего высочества душой прилежит!

Елизавета Петровна с молчаливым удивлением смотрела на монаха. Она ровно ничего не понимала, не меньше, правда, чем остальные. Какое-то "видение в нощи"… настоятель дальнего монастыря, который ее "очень хорошо знает".

— Да кто такой ваш настоятель-то? — нетерпеливо крикнула она наконец.

Монах широко открыл рот, полез туда рукой, достал восковую пластинку, которая придавала его голосу старческую шепелявость, и, выпрямившись, ответил натуральным молодым голосом:

— Маркиз де ла Шетарди, ваше высочество!

— Столбин! — вскрикнула царевна Елизавета, покатываясь со смеха. — Да я и не знала, что ты — такой затейник!

Все присутствующие дружным смехом покрыли ее слова.

— Однако, Петр Андреевич, — сказал Лесток, — вы оказывается, большой мастер переодевания; это — неоценимое качество для заговорщика!

— Да какой там мастер? — улыбаясь ответил Столбин, — я сегодня опять так промахнулся, что досада берет. Ко всему подготовился. Еще тогда, когда меня под видом купца Алексеева выследили, я наметил себе монашеский костюм на следующий раз. Говорил для этого с монахами, расспрашивал их, читал книги о монастырях и монашеских обыкновениях. И вот надо же было так случиться: прохожу я мимо окна, из которого Ванька Каин смотрит, а какой-то мужик возьми да и попроси у меня благословения. Я смутился. Имеет ли право монах благословлять, или для этого надо быть по крайней мере иеромонахом? Вот и не знаю! Мало того, не поупражнялся в благословении и сам почувствовал, что у меня нескладно выходит. Оглянулся я на окно: а Ванька все заметил — по глазам видно! Как это он еще меня догонять не бросился! Я так и думал, что меня либо перед дворцом, либо по дороге к Смольному схватят. Ну, а назад в этом же костюме и думать нечего возвращаться!

— Это мы устроим, — сказал Шварц. — Наверное, здесь найдется подходящая солдатская амуниция. Вы можете стать на запятки моей коляски, да и проехать так все опасные места!

— Ну, да мы это там придумаем, — перебила его царевна. — А теперь рассказывай, какое такое "сонное видение" было в нощи маркизу?

— Я принес много новостей и притом очень серьезных, ваше высочество.

— Выкладывайте все по порядку! — вмешался Лесток.

— Прежде всего отставка Миниха принята…

— Да это — вовсе не новость! — заметил Ханыков

— Новость — то, что сегодня как узнал маркиз, должны были с барабанным боем объявлять на улицах об этой отставке и, когда я шел сюда, это как раз приводилось в исполнение.

— Какое оскорбление! — воскликнул Воронцов.

— Так ему и надо, негодяю! — кинула царевна Елизавета. — Но что с тобой, Лесток? — удивленно спросила она, видя, что доктор выкидывает какие-то замысловатые антраша.

— Я просто расцеловать готов эту милую женщину! — ответил Лесток, потирая с довольным видом руки.

— Да какую женщину?

— Правительницу, которая играет нам в руку! Вы только подумайте, господа, какое впечатление это должно произвести на армию! Миних проливал кровь за Россию, страна, что ни говори, многим обязана ему. Кроме того он низвергнул Бирона, рискуя в случае неудачи головой. И что же? В благодарность за это ему, что называется, плюют в лицо! Теперь каждый может думать: "Чего ради мы будем стоять за брауншвейгцев, раз в награду можем получить то же, что и Миних?"

— Доктор совершенно прав, ваше высочество, — сказал Столбин. — Я видел пораженные лица солдат, проходивших в этот момент мимо герольдов, и заметил, что объявление об отставке произвело на них самое неблагоприятное действие. Эта мера прежде всего обрушится на голову ее творца! Но Шетарди удалось узнать еще следующее: Линар сказал правительнице, что Миних под влиянием негодования может кинуться к вашему высочеству; поэтому над, вашим дворцом учрежден негласный надзор в виде караула. Если Миних приедет, его приказано во что бы то ни стало арестовать. Если ваше высочество примете его и произойдет продолжительный разговор, вы, ваше высочество, тоже будете немедленно арестованы. Маркиз послал меня предупредить об этом…