Мать скоро нашла себе работу на огородах. Девочки ей помогали. Месяц прошел незаметно. Геня поправился. Матери хотелось остаться:

«Здесь все же недалеко от родных мест», — думала она.

Но фронт приближался. Фашисты наступали. Пришлось переселяться дальше.

Ребята радовались возможности поехать по железной дороге.

И вот — они в поезде, уходящем на север. Все дальше и дальше от своей деревни. Геня и Валя не отходят от окна. Им все ново. Незнакомые места люди. Все необычайно, захватывает. А как шумно на станциях! Надя, придерживая рукой Геню и Валю смотрела из окна вагона. На соседнем пути — воинский поезд. Он двигается в противоположную сторону.

— Туда, на фронт. А мы едем на север, — объясняет Надя. Думы ее далеко. Она смотрит на выскочивших из вагона солдат. Где-то папа?..

Военный состав двинулся дальше. Он очень длинный.

— Сколько пушек! — кричит Геня.

Грохот проходящих платформ заглушает слова. Мальчик все спрашивает, а старшая сестренка только кивает головой. Расслышать его нельзя.

Надя до сих пор ничего не видела, кроме своей деревни да маленького районного города. А за этот месяц сколько километров она проехала! Девочка увидела богатства родной страны, ее необъятные просторы. Надю радовало отношение людей. Они не были чужими, равнодушными, старались чем-нибудь помочь…

А колеса поезда стучат и стучат. Вот и станция где им надо выходить. Проводник помог Дарье Васильевне высадить ребят, подал вещи. Короткий свисток — и поезд ушел дальше.

Мать и трое ребят одиноко стоят на платформе маленькой станции. Уже вечереет. Зябко, мокро. Холодный ветер треплет легкие пальтишки.

— Подождите здесь, — говорит мать, направляясь к станционному домику. Трое ребят сидят на чемодане, прижавшись друг к другу. Наде кажется, что здесь, в незнакомом месте, они совсем, совсем одни…

Раздались чьи-то голоса. В темноте мелькнул огонек фонаря. Мать в сопровождении двух женщин подошла к детям. Забрали вещи, Геню взяли на руки.

— Идите, девочки, за нами!

И как-то очень скоро дети оказались в натопленной избе. Широкие лавки вдоль стен. Большой, до блеска вымытый стол. На нем — караваи, прикрытые белым полотенцем. Пахнет свежеиспеченным хлебом.

Хорошо сидеть в теплой светлой избе. Женщины кормят мать и озябших детей горячей картошкой, молоком. От усталости и пережитых волнений трудно есть. Глаза ребят слипаются. Их раздевают и укладывают спать. Надю кто-то прикрыл полушубком. Ей так хорошо. Она никого здесь не знает, а чувствует себя как дома. Еле слышит голос матери… Старается понять, что та спрашивает и не может — засыпает…

Утром Дарья Васильевна с помощью хозяек устроила все дела.

— Жить мы будем не здесь, а в двадцати пяти километрах от станции, — сказала она Наде.

Через час у ворот стояла небольшая, лохматая лошадка. В телеге — свежее сено. Валя и Геня забрались на него. Надя деловито уложила вещи. Когда они с матерью тоже уселись, дед подобрал вожжи и слегка ударил ими. Лошадка, закинув голову, быстро побежала под гору. Потом — лесная дорога. За ней золотом сверкали поля ржи, залитые солнцем. Пробегал ветерок, и слегка наклонялись тяжелые колосья. Затихало — они снова выпрямлялись.

— А там уже жнут! — показала Надя рукой.

— Запоздали нынче с уборкой. Народу мало осталось! — сокрушенно сказал дед.

— А по-моему, — в самую пору жнут. Зерно еще не осыпается, — ответила мать. Она рассказала о политой керосином и подожженной ржи, о своем колхозе.

Разговаривая с Дарьей Васильевной, дед опустил вожжи. Лошадка свободно бежала по знакомой дороге.

Геня незаметно продвинулся вперед.

— Покучерить хочешь, — ласково обернулся к нему старик. — Садись вот сюда, — он пригреб побольше сена и дал мальчику в руки вожжи. — Держи крепко! Лошадь дорогу знает, сама пойдет!..

Валя с завистью смотрела на брата. Да и Надя охотно бы покучерила. Но она, как старшая, молча сидела, спустив ноги за край телеги. Перед ней мелькали поля, небольшие деревни, густые леса. Их темная синева уходила далеко. Иногда среди леса показывалось хлебное поле. Оно, как на тарелке, лежало между высоких елей.

Лошадка пробежала по мосту, четко отбивая копытами. Местность опять становилась холмистой. Они медленно взбирались на горушки и быстро неслись под гору. Истомленные жарой и тряской, ребята заснули. Прикорнула и мать…

Она проснулась от слов деда:

— Приехали! Вот правление колхоза…

Мать слезла с телеги. Стряхнула сено, приставшее к платью. Поправила волосы и поднялась на ступеньки крыльца.

Председатель ждал эвакуированных. Семья Платоновых прибыла первой. Дарье Васильевне предложили выбрать помещение самой. Они обошли несколько изб. Небольшой домик на окраине деревни понравился матери. Да и Надя стала просить:

— Здесь совсем, как у нас! Цветы в палисаднике и березы у самого дома…

Хозяйка домика жила в одной комнате вместе с дочерью, ослепшей в детстве. Вторая половина избы стояла пустая. Здесь и поселились Платоновы.

Ребята на новом месте чувствовали себя прекрасно. Им нравилась большая светлая комната с русской печью в углу.

Вечером, уложив детей, мать заговорила с Надей, как со взрослой:

— Вот мы и на месте. До конца войны, наверно, здесь останемся. Давай подумаем, как лучше жизнь наладить.

Надя присела к столу. Подперев руками голову, она внимательно слушала.

— Денег у нас немного осталось. Вещей — тоже. Отец не сможет приехать сюда. Завтра я напишу ему наш новый адрес…

Мать говорила, как всегда, тихим, ровным голосом Но Надя поняла, как трудно быть спокойной в таком положении.

— Мама, я буду тебе во всем помогать! Мне уже тринадцать лет. Работать я могу, как взрослая.

— Положим, еще не так, как взрослая, — и мать улыбнулась, ласково погладив Надю по волосам. — Все же ты справишься с домашним хозяйством. Здесь проще: коровы и кур нет.

— Понятно, справлюсь! Я и в лес успею сходить. Стану собирать грибы, ягоды. Говорят, их здесь много.

— Вот и ладно, дочка! Н буду в колхозе работать. Проживем как-нибудь. Может и война скоро кончится. Вернемся домой… А сейчас — ложись спать. Завтра я рано уйду.

Чувство ответственности, постоянные заботы очень изменили Надю. Она повзрослела, стала более сдержанной и спокойной. Уже не ссорилась из-за пустяков с сестрой, не дразнила брата. И ребята сразу признали ее авторитет. Они охотно выполняли все поручения. Таскали валежник из лесу, собирали ягоды.

Большое влияние на Надю оказывала Аня — слепая дочь хозяйки. Ей было семнадцать лет. Высокая, стройная. Слегка вьющиеся каштановые волосы туго заплетены в косу. Темные брови. Лицо, исковерканное оспой. Закрытые глаза. Не хотелось верить, что они никогда не откроются.

Надя скоро подружилась с ней. Они вместе месили тесто, пекли хлеб. Аня показывала, как лучше сушить грибы, какие отбирать для соления. Она почти все умела делать. Аня работала в яслях. Надя не могла понять, как же она без глаз справляется там?

— И ребята больше других тебя любят! — удивлялась она. Аня улыбнулась. Лицо ее стало светлым.

— Война, — говорила она, — большое горе, и все Должны в такое время работать, отдать всего себя. Вот и для меня нашлось дело. Знаешь, как важно пригреть сирот, обласкать их. А это и без глаз можно!

И, помолчав, прибавила:

— Лишь бы сердце горячее было…

Надя каждый день ходила в лес за грибами и ягодами. Она понимала, что все собранное ею будет хорошим подспорьем к заработку матери. И на стене около печки все больше появлялось связок сухих грибов. А сколько она насушила черники, малины!..

Все дольше оставалась Дарья Васильевна в колхозе. Она ни от какой работы не отказывалась. Бригадирша не раз останавливала ее. Говорила:

— Надорвешься! Смотри, как у нас похудела…

— Ничего, — отвечала та. — Теперь война. Мы должны работать больше и лучше, чем прежде.

Она так и работала. А придя домой, старалась помочь Наде. Начинала стирать, мыть пол. Надя обижалась и сердито твердила: