Надя спускалась по лестнице. Она не очень-то любила проверять старших мальчиков, а Окунева даже слегка боялась. Он всегда смеялся, передразнивая ее.

Внизу, миновав столовую, Надя подошла к спальне. Пахло табачным дымом. У двери кто-то стоял. Увидев ее, шарахнулся в спальню. Дверь захлопнулась.

Надя бросилась за убежавшим, толкнула дверь. Не открывается. Навалилась всем телом… Дверь легко распахнулась, и девушка со всего размаха грохнулась на пол.

Несколько секунд не могла встать: ушибла ногу. Потом с трудом поднялась. В комнате — мертвая тишина. Все ровно дышат. На один миг девушке показалось даже, что она ошиблась. Но табачный запах здесь еще сильнее. Значит — ошибки нет! Как быть?..

Надя добралась до выключателя и зажгла электричество. Несколько голов приподнялось с подушек. Ребят разбудил свет. В углу, где лежал Окунев, было особенно тихо. Казалось, обитатели этих коек спят давно и очень крепко.

Пристально вглядываясь, Надя заметила тоненькую струйку дыма, поднимавшуюся из-под подушки Окунева. Пахло паленым. Девушка подошла и приподняла подушку. От зажженной папиросы прогорела простыня и уже дымился матрас. Надя взяла графин с ночного столика и вылила воду в постель Окунева.

Он понял, что притворяться больше незачем. Хотел вырвать из рук пионервожатой папиросу. Надя отодвинулась и спокойно сказала:

— Нельзя скрыть обгоревшие простыню и матрас.

Окунев закрылся с головой одеялом и отвернулся к стене. Приятель его Гошка, облокотившись на подушку, наблюдал пионервожатую. Она шла, стараясь не хромать. В учительскую едва поднялась. Иван Иванович был уж там. Он должен был сменить Надю.

— Что с вами, Надежда Павловна? Почему вы хромаете?

Надя рассказала ему все и подала недокуренную папиросу. Иван Иванович ничего ей не ответил. Он молча ходил по комнате. Потом сказал:

— Дело серьезное!.. Сколько раз парня предупреждали. Давал слово, что больше не будет курить… Ничего с ним не выходит! Наверно придется ставить о нем вопрос на педагогическом совете. Сегодня же поговорю с Тамарой Сергеевной. А как вы? Болит нога?

Увидев, что Надя едва сдерживает боль, он исчез и через несколько минут вернулся с доктором.

На следующий день Тамара Сергеевна вызвала к себе Окунева и Гошу Кузина. Вынув пачку папирос, отобранную Иваном Ивановичем, спросила:

— Это ваши папиросы?

Несколько мгновений воспитанники стояли молча. Потом Окунев с подчеркнутой грубостью заявил:

— А если и наши, что особенного?

Не возвышая голоса, Тамара Сергеевна продолжала задавать вопросы:

— Из-за вас упала Надежда Павловна?

— Так ей и надо! Пусть не подсматривает! — пробурчал Окунев. — Сама — девчонка, а везде лезет! Какое ей дело? Подумаешь — стар-ша-я пионервожатая! — презрительно протянул он.

— Стыдись так говорить! Плохо вы с ней поступили! Да, она молодая, и вы должны были по-товарищески помогать ей. Опять вас застали с папиросами. Сколько раз, Окунев, я говорила тебе об этом! Вы оба вчера курили?

Гошка тихо сказал:

— Я не курил…

— Иван Иванович сегодня утром нашел у тебя под подушкой папиросы. Зачем, мальчик, ты говоришь неправду? — как-то по-матерински ласково спросила Тамара Сергеевна.

Гошке стало тяжело. Он вспомнил погибшую в начале войны мать. После ее смерти он удрал от дяди. Хотел пробраться на фронт. Да куда такому малышу! Бежал, не разбирая пути. Попал под обстрел. Его ранило. В больнице ампутировали ноги. Очень долго лежал там. Полгода назад привезли сюда. Как сердечно его встретили!.. И Гошка привязался к детдому, старался хорошо учиться. А потом явился сюда Окунев. Он смеялся над Гошкой, называл его «пай-мальчиком».

«Мне и дружить-то с ним не хочется, а выходит как-то так, что всегда попадаем вместе…»

Гошка вздохнул и поднял голову. И уже твердо он повторил:

— Я не курил.

Тамара Сергеевна пристально смотрела на Окунева. Тот сердито сказал:

— Чего глядите? Ну да, это я подсунул ему папиросы. А он и курить-то не умеет! Младенец! Его от табака тошнит.

— Хорошо, что сказал правду, Окунев! Вопрос о тебе решим завтра на педагогическом совете. А ты, Кузин, понимаешь теперь, к чему приводит такая дружба? Ты же пионер!..

Тамара Сергеевна подошла к мальчику и погладила его опущенную голову.

— Простите… — тихо сказал Гоша.

Зазвонил телефон. Тамара Сергеевна, беря трубку, сказала:

— Можете идти!

Окунев быстро вышел. Гоша неохотно пошел за ним.

Доктор уложил Надю у себя в кабинете, но она на другой же день встала. Ребята узнали, почему Надя хромает. Они окружили ее вниманием. Это внимание показало Наде, что ребята по-настоящему привязались к ней. Ее отношения с ними стали как-то легче и проще.

Пришел к ней и Кузин.

— Будешь с нами работать? — спросила его Надя. Глаза мальчика вспыхнули. Видно было, как он обрадовался.

— Что же ты молчишь? Я думала, ты за этим и пришел?

— Мне очень хочется…

Он говорил медленно, точно подыскивая слова, и опять замолчал. Потом заторопился. Он боялся, что не сумеет свои ночные думы выразить словами.

— Мне давно хочется быть с вами, а не с Окуневым. Теперь, если вы возьмете меня, я буду делать все, как пионер.

— Вот и отлично! У нас сейчас очень много дела перед сбором. Хочешь помогать Лизе?

— Еще бы!

— Я договорюсь с ней, и она вечером даст тебе работу.

На следующий день Надя пошла в райком комсомола. Ей надо было о многом переговорить с Татьяной Васильевной. В райкоме она встретила других пионервожатых. Некоторые из них работали тоже в детдомах, но со здоровыми детьми. Все же у них было много общих вопросов и трудностей. Надя обо всем расспрашивала товарищей. Они, со своей стороны, очень интересовались ее инвалидами.

Татьяна Васильевна тоже уделяла много внимания ее работе. Вот и теперь она, как только пришла, обратилась к Наде:

— Поправилась? Зажила твоя нога?

Девушка даже удивилась: откуда она могла знать о ее болезни?

Татьяна Васильевна сказала, что Окунева и еще двух переростков сегодня отправят в больницу хроников.

— Они случайно у вас находились так долго. В больнице затянулся ремонт. Ну, а как твои дела идут?

— Татьяна Васильевна, скоро устроим торжественный сбор. Будет прием в пионеры. Вы придете?

— Конечно. Расскажи-ка, кого ты наметила?

— Я сначала отбирала ребят, учитывая только поведение и успеваемость. Мне кажется, я неверно подходила. Наши дети — калеки, и то, что здоровым дается легко, им очень трудно. Зато в ремесле они добиваются мастерства. Вы же знаете, у нас профессиональное образование так же обязательно, как и общее. Я теперь все учитываю. Если б вы знали, как ребятам хочется надеть красные галстуки! Недавно мы провели вечер воспоминаний.

— О чем же это вы вспоминали? — улыбаясь, спросила Татьяна Васильевна.

— Как о чем? У меня семь человек пионеров. Они раньше еще, в дни блокады, приняты были. Вот они, да и я, рассказывали, какой это счастливый день, когда ты становишься пионером. В красном галстуке как будто вырастаешь. В этот день я чувствовала себя ближе к папе. Он был коммунист… Когда я пришла в красном галстуке, папа назвал меня «товарищ», и я видела, он не шутил…

— Какое же впечатление произвел на ребят ваш вечер воспоминаний?

— Очень понравился. Нам столько вопросов задали! Отвечать не успевали… Я рада, что попала в этот детдом!

Татьяна Васильевна похвалила Надю за инициативу и желание лучше узнать детей.

— Давай, назначим прием в пионеры на воскресенье перед ленинскими днями.

Надя согласилась и немного испугалась. Времени осталось мало, а сколько еще надо успеть сделать!

Прощаясь, Татьяна Васильевна, как всегда, спросила:

— Заниматься успеваешь? Не отрывайся от ученья: забывать начнешь. Смотри, с каждым пропущенным годом нагонять все труднее. В нашей стране нельзя стоять на месте. Все должны расти. Особенно молодежь!

Надя промолчала. Возвращаясь из райкома, она всю дорогу думала над словами Татьяны Васильевны. Сознавала правоту их и хотела разобраться, понять, почему же все попытки ее заниматься самостоятельно кончались неудачей? «Уже январь. Я ничего не сделала. Даже старого не повторила. Больше так продолжаться не может. Я должна что-то придумать. Но что?..»