— Крис, дружище, ты же сам вырос в этом городке! — не выдержал я. — Прошло не так много лет с тех пор, когда ты считал этот ресторан самым фешенебельным местечком на свете. Наверняка здесь отмечали твою конфирмацию, а на совершеннолетие родители привели тебя сюда и разрешили выбрать в меню «предложение дня».

Крис смутился. Я не знал о нем ничего, кроме того, что он был директором филиала компьютерной фирмы, куда меня командировали, чтобы модернизировать оборудование, и что во время обучения на экономиста он стажировался в управлении ЕС. Кроме того, я знал, что он не любит, когда его называют «дружище».

— Черт возьми, я уверен, что ты праздновал здесь свой выпускной, шатался небось среди дюн с какой-нибудь девчонкой из параллельного класса и блевал ей в декольте сиреневого атласного платья, которое мама сшила по случаю праздника! — беспощадно добавил я.

Вид у Криса сделался виноватый, и он принялся рассуждать о ресторанах неподалеку от Гранплас в Брюсселе, о том, какие завлекательные тексты там придумывают для вывесок-меню в ближайших переулках, чтобы заманить посетителей. I couldn't care less.[1]

— Не знаю, как там в Брюсселе, но вот это филе оказалось потрясающим! — соврал я. — Не удивлюсь, если они готовят его из настоящего шаролезского быка!

Крис посмотрел на меня с сомнением. Можно ли по вкусу определить вид говядины? Так же, как сорт вина?

Оставив его в задумчивости, я пригласил на танец блондинку в серебристой хламиде, которая совершенно не шла к ее нежному личику. Она стояла прислонившись к колонне — кажется, у нее не было столика — и курила сигареты одну за другой, пуская из носа дым. Время от времени девушка искоса посматривала в нашу сторону. Наверняка ее интересовал Крис. Но в ответ на мое приглашение она весело кивнула и направилась к танцполу. Бешеное буги сменилось не пойми чем, напоминающим перебежки под перекрестным обстрелом, — чтобы выжить приходилось искать убежище в траншеях между танцующими.

— Тебя, случайно, не Янне зовут? — спросила она неожиданно низким голосом.

Я кивнул.

— А я подруга Марианы. Мы снимаем здесь домик.

Марианы? Какой еще Марианы? Она смотрела на меня, улыбаясь, и вдруг я понял, что так зовут обладательницу зеленых глаз и зеленого муарового платья с лопнувшей лямкой. И еще я понял, что эта Мариана успела обо всем рассказать своей подруге.

Меня это ужасно взбесило, я почувствовал себя жертвой школьниц, мечтающих о любви. Со мной такое уже было в гимназии. Началось все с того, что девчонки стали писать мое имя на партах, а потом окончательно обнаглели. Они поджидали меня у выхода из школы, в столовой влезали передо мной в очередь, слали записки с сердечками. А в выпускном классе наперебой щипали меня за задницу и дразнили Томиком из-за сходства с Томом Крузом, как они объясняли. Мне, конечно, все это до фонаря, но они меня просто достали! Что они о себе возомнили? И почему, интересно, девчонкам такие приставания сходят с рук, а парням — нет?

— Ну что, подрыгаемся? — сказал я блондинке и со всей силы крутанул ее за широкие плечи.

«Косточки в ушах»

А утром нам дали такие вкусные йогурты с карамелью наверху. И вообще мы проснулись как будто в пещере, потому что мама завесила кровать покрывалом. Я стояла вверх ногами, на плечах, Билли так не умеет, а ногами упиралась в мамин матрас наверху, так что мама чуть не вывалилась из кровати, но она только смеялась. А потом проснулись Калле и Габби, она описалась, а ведь это чужие кровати! Йенни с мамой попросили меня нарвать цветов, чтобы украсить стол к завтраку. Я нарвала колокольчиков, маленьких желтеньких цветков, а клевер не взяла, он был какой-то коричневый и засохший, поэтому много я его рвать не стала, только несколько цветочков. Мама поставила букет в кружку от термоса и сказала, что она больше им не понадобится, и так посмотрела на тетю Йенни, как будто это она виновата. А тетя Йенни совсем не виновата, что кофе кончился. Пустой термос валялся на полу, а у тети Йенни болела голова. Билли опять хотел на тарзанку, но одного его не пустили, мама сказала, что хватит, они уже вчера накачались, и тогда тетя Йенни засмеялась, хотя что тут смешного? У нее с собой было много апельсинов. Мы сидели на лестнице и ели их, только чистились они плохо, но у меня все равно получалось, а в шкафчике в том маленьком домике лежал сахар, можно было брать кусочки и засовывать их в апельсины, а потом высасывать апельсиновый сок через кусочки сахара. Только так делать нельзя, это для зубов вредно. Калле тоже попробовал стоять вверх ногами, как я, но перевернулся, тогда он взял апельсиновые косточки и сказал, что запросто сможет засунуть их в уши. А я сказала, что не сможет, а он все-таки засунул. Сначала одну, а потом еще несколько, мы так смеялись, было здорово! А потом пришла его мама и закричала, а Калле заплакал, он сказал, что ему больно, а я молчала, я завязывала Билли шнурки на кроссовках розочкой, получилось красиво, ведь это я виновата, что Калле насовал себе этих косточек.

«К сожалению, это спортивная машина»

Какой-то кретин поцарапал мою машину, взял и провел по всему корпусу ключом или чем-то острым. Лучше бы вырезал там сердечко с надписью «Гюллан + Стуре», хоть какой-то был бы смысл. Откуда эта глупая страсть к разрушению? Знаю, что по страховке такие повреждения не возмещают, а машина, между прочим, стоила четыреста тысяч. Всегда рискуешь, поэтому лучше переплатить пару сотен за страховку, чем потом пострадать от крошечного камешка или обнаружить вместо машины сгоревший остов.

На мгновение я представил, как Тарзан проносится мимо моей машины и на ходу царапает ее острыми ногтями, хотя эта дамочка не из тех, кто отращивает изящные длинные ногти. Ох уж эти мартышечьи лапки! Такие теплые… такие цепкие… и такие ловкие…

Выезжая со стоянки на своем обесчещенном автомобиле, я увидел ее вместе с той худющей блондинкой, которую я использовал как прикрытие, сражаясь с пляшущими чурбанами из ресторана. Мариану с блондинкой окружала стайка вопящей мелюзги — о Господи, это что, детсад на каникулах? Я насчитал всего лишь четверых детей, но каким-то загадочным образом они множились во всех направлениях, словно стайка щенков. Один из них орал громче всех и держался за ухо. Эта орава перекрыла выезд со стоянки. Несмотря на попытки спрятаться за рулем, Тарзан все-таки углядела меня.

— Кого я вижу! Да у тебя есть машина!

Она рванула дверцу автомобиля и позвала блондинку с ее орущим карапузом.

— Гони в травмпункт, в воскресенье все поликлиники закрыты, давай скорее!

— У него гости в ушах! — с важным видом поведала мне маленькая соплячка. Какие еще гости!

Я попытался прикрикнуть на них. Не хватало мне только, чтобы дети описали маркие сиденья из тонкой кожи! А у этого карапуза вся футболка спереди была в мороженом.

— К сожалению, это спортивная машина. Здесь только два места. А мне как раз надо совсем в другую сторону. Так что извините!

— «Извините» можешь засунуть себе в задницу! У этого малыша в ушах куча апельсиновых косточек, если они попадут в мозг, он станет эпилептиком — помолчи, Белла, мы потом об этом поговорим! — а ты будешь всю жизнь раскаиваться, что не помог ребенку! Да у тебя карма полетит к чертовой матери на ближайшие пять жизней! Он ведь может и в открытом багажнике посидеть. Только смотри, не гони, а то его вырвет на твои расчудесные сиденья. Йенни, дети поедут ко мне, вещи я тоже соберу, приезжай потом! У тебя деньги есть? Врачи могут содрать за прием пару сотен!

У меня аж дар речи пропал. Она меня совершенно не слушала, только раздавала указания, как будто я был ее пажом, да еще и язвила, черт бы ее побрал! Блондинка, всхлипывая, уселась рядом со мной, порылась в кошелечке и извлекла оттуда пару мятых двадцатикроновых бумажек. Тарзан тоже поковырялась у себя и нашла пятьдесят крон, а потом они принялись шарить по карманам детей в поисках монеток! Я не поверил своим ушам, когда внезапно услышал: «Не беспокойтесь, я заплачу!» — и понял, что это мой собственный голос.