Народ стал расходиться. Было уже не смешно. Хенрик сидел, опустив голову, и щелкал шариковой ручкой. Вдруг я заметила, что его темные волосы как-то странно подстрижены, как если бы его стригла мама, которая не особо умеет это делать. Манжеты и воротничок на рубашке обтрепались, будто их стирали много раз. Я подумала, что нечасто видела Хенрика в разных рубашках.

Н-да, сложно было представить его за рулем «феррари» и в шелковом галстуке. Поэтому все и смеялись.

Вот, оказывается, почему шутка получилась удачной.

Пия посмотрела сначала на него, потом на меня. Затем, поджав губы, призывно кивнула в сторону Хенрика. Она считала, что мне надо поговорить с ним.

— Ты думаешь? — пропищала я.

Она не ответила, но хрюкнула так, будто была не на шутку больна.

Я знала, Пия имеет в виду, что, если я сейчас не закрою эту тему, мне самой потом будет не по себе. Мне вдруг подумалось, что мы с Пией понимаем друг друга без слов, нам достаточно одних только жестов. Мысли у нас были одни и те же, к тому же мы прекрасно знали друг друга. Так мне казалось. Словно мы были сиамскими близнецами с общим кровообращением. Когда одного из них отрезают, никакой гарантии, что другой выживет.

Делать нечего. Я подошла к Хенрику и села рядом.

АПРЕЛЬ

Турнир по армрестлингу среди инвалидов

Хенрик сосредоточенно рассматривал то, что некогда было булочкой с изюмом и корицей. Он разделил ее на разные составляющие: изюм в одну кучку, сахар и крошки в другую. Получилось очень аккуратно и забавно, но совершенно бессмысленно. Теперь он проделывал между ними маленькие дорожки при помощи пластиковой ложки.

Когда я уселась рядом, он даже не поднял глаз.

Я немного подумала.

В голове было пусто, никаких идей, как начать разговор. «Извини» — это не то слово, которое приходится выжимать из себя, тем более если ты не это имел в виду. «Извини, который час?» — пожалуй, сойдет. «Извини, что чуть не заморозила тебя этой осенью?» Нет, никуда не годится.

— Давай сразимся в армрестлинг? — наконец произнесла я, обращаясь куда-то в воздух.

Слегка улыбнувшись, он продолжал совершенствовать уличное сообщение между кучками крошек.

Мы немного помолчали.

— Что я тебе такого сделал? — спросил он вдруг осипшим голосом.

Было видно, что его все достало: и мои ядовитые стрелы в сегодняшнем разговоре, и те разы, когда я обращалась с ним, как с какой-то гадостью, которую кошка принесла в дом и положила на чистый ковер.

Он ведь и вправду ничего дурного мне не сделал. Просто оказался не в том месте не в то время, но он-то в этом не виноват…

Еще немного подумав, я решила, что раз уж я все равно здесь сижу, то можно поговорить начистоту.

— Знаешь, я ведь не подарок судьбы, — осторожно начала я. — Поэтому если мне кажется, что кто-то мной заинтересовался и пытается мне понравиться, значит, ему от меня что-то надо, а что именно — я не понимаю. А может, у него просто слишком низкие требования и он думает, будто ничего большего не заслужил. Тогда надо самой уносить ноги.

Хенрик улыбнулся краешком рта.

— Слышал, Граучо Маркс[5] однажды сказал, что не хотел бы быть членом клуба, в который принимают ему подобных.

Голос его повеселел. Он прекрасно понял, о чем я.

— Слушай, я и вправду довольно паршиво с тобой обращалась, но… хочешь, я вместо тебя прополощу рот зубным полосканием? — предложила я. — Могу даже проглотить!

Я вдруг вспомнила, что, когда мы учились в средней школе, Хенрик не раз выручал меня таким образом. Я ненавидела полоскать рот. Он всегда был со мной очень добр.

Человек — неблагодарное животное, которое не понимает своего собственного блага, подумала я. Такой милый юноша! С такими блестящими перспективами! Прекрасный аттестат, отличная репутация, карьерные задатки! Почему бы не поставить на эту лошадку? Мы ведь могли бы вступить в будущее рука об руку, с шикарными мобильными телефонами в карманах костюмов!

Он выжидающе посмотрел на меня.

Только не это. Кажется, сейчас я погрязну в сентиментальности, совершенно потеряю себя и еще больше вляпаюсь. Может, теперь мне надо сказать что-то вроде: «Ты всегда был мне как брат» — ведь так говорили в прежние времена?

Эх! Наверно, это выход. Хотя у Хенрика уже есть три сестры. Вряд ли он мечтал о четвертой.

Вместо этого я вдруг заканючила мерзким голосом.

— Я не в восторге от того, что ты строишь из себя молодого льва, — начала я. — Будь ты хоть трижды богатым и знаменитым, будь у тебя суперкарьера в области экономики, не думай, что я клюну на это. Не мой сценарий! В этом смысле я безнадежна, по крайней мере, сейчас. Я положу свою прохладную руку на лоб бедняку и отправлюсь в джунгли, чтобы бороться с голодом и нуждой. Можешь ржать сколько влезет, но я и тебя с собой приглашаю, это твой шанс.

Хенрик задумался. А потом, как мне показалось, он тоже решил, что раз уж у нас такой разговор, то можно быть искренним.

— Из меня выйдет неплохой лев, — сказал он неторопливо. — В этом нет ничего сложного. Надо только научиться трепаться и строить из себя не того, кто ты есть, это дело наживное. И народ на это ведется! Я, конечно, знаю, что все это фуфло, но что мне еще остается? Я никогда не буду тем парнем с квадратным подбородком, который может просто стоять и играть мускулами, а девчонки будут вешаться ему на шею. Мне даже пиво не нравится. А кем-то ведь надо быть.

— Ну да. Но ты же понимаешь, что мне по фигу, есть ли у тебя трехкилограммовый гранитный подбородок и базука?

— Понимаю. Может быть, именно поэтому я на тебя запал? Хотя я так и не разобрался, кто тебе нужен! Парень вроде Маркуса, который умеет метать дротики? — Хенрик оторвал взгляд от булочки и посмотрел мне прямо в глаза.

О Господи, неужели он шпионил за мной, как детектив из криминального фильма? Я дико разозлилась.

— Ну знаешь, это уже чересчур! Давай не зашкаливай! Запретный прием, или как там это называется.

Хенрик помолчал.

— О'кей, давай сразимся в армрестлинг, — сказал он. И мы начали.

Ладонь у него была немного потной. Мы впервые дотрагивались друг до друга. Вопреки моим опасениям ничего ужасного в этом не было, но конечно же и колокола на башне не зазвонили.

Это была игра. Он с самого начала решил для себя, что позволит мне выиграть, а я наоборот — что не дам ему меня пересилить, чего бы мне это ни стоило. Какое-то время мы молча боролись.

Потом нам надоело! Прозвонил звонок, и мы разошлись. Кажется, мы оба поняли, что надо обдумать случившееся. Но настроение у нас было прекрасное.

Спасибо тебе, Пия. Несколько месяцев спустя, сидя у своей стены в гардеробной комнате, я вдруг поняла, что у меня давно появилась привычка мысленно говорить с тобой, когда на душе паршиво. Такое ощущение, будто ты где-то рядом…

МАЙ

Берегись пикового короля!

Странно, но Пия никогда не бывала у меня дома. Один раз мы вместе пришли к моей бабушке. В школе объявили день спорта, и утром нам дали задание совершить длительную прогулку пешком. Нам разрешили самим придумать маршрут, что мы и сделали, а затем пустились в путь.

По дороге я рассказала Пии о бабушке. Она жила одна в маленьком и некрасивом домике, стоявшем в пяти километрах от города. Она переехала туда еще до моего рождения. Понятие «дедушка» было мне не знакомо. Бабушка рассказывала о нем маме только то, что он уехал за границу еще до того, как она родилась.

— Иногда я вообще сомневаюсь, что она знает, кто был моим дедушкой, — сказала я Пии. — По-моему, бабушка у меня весьма легкомысленная.

Пия была в восторге.

— Красит волосы хной и носит искусственные ресницы? — спросила она. — Курит сигареты в черном мундштуке? А на шее бусы в пять рядов?

— Сама все увидишь! Она тебе погадает на картах, без этого не обойтись. Мама говорит, бабушка умеет гадать не лучше, чем кошка читать романы, но всегда держит при себе колоду карт, чтобы найти повод поучить людей жизни, это она обожает.