В кабинете Чарльза Темплетона, таком сейчас неуместно приветливом и уютном, Аллейна ожидали, все еще не глядя друг на друга, Уорэндер и Дейкерс.

— Я пригласил вас сюда без свидетелей, — сказал Аллейн, — чтобы подтвердить или опровергнуть тот вывод, который я сделал из истории с письмом. Если я ошибаюсь, разрешаю вам поколотить меня поодиночке или вместе, дать пощечину или что там еще принято в обществе в подобных случаях? Хотя сам я и не советую вам этим заниматься.

Те ошарашено посмотрели на него. Аллейн расправил смятый лист бумаги.

— Ну что ж, — сказал он, — пошли дальше. Судя по вашей реакции, я правильно угадал содержание письма. Основываясь на этом, хочу представить вам свою версию.

Разгладив смятый листок, он продолжал:

— Кстати, письмо восстановлено по отпечаткам на пресс-папье. Оригинал был написан, полагаю, для миссис Темплетон, когда вы, — он посмотрел на Ричарда, — вернулись сюда во второй раз. Сейчас я прочитаю свою запись вслух, а вы, надеюсь, поправите меня там, где я ошибусь.

— Нет необходимости, — сказал Уорэндер.

— Возможно. Значит, вы предпочитаете показать мне оригинал?

С робостью, которая так не шла ему, полковник обратился к Ричарду:

— Я сделаю, как ты скажешь.

— Хорошо. Пожалуйста. Показывай, — ответил тот.

Вытащив из внутреннего кармана пиджака конверт и положив его на стол, Уорэндер подошел к камину. Отвернувшись, он остался стоять там.

Аллейн взял конверт. На нем зелеными чернилами было написано одно слово «Мэри». Положив рядом письмо и свой текст, он начал читать.

В комнате стояла гнетущая тишина. Было слышно лишь, как в камине, потрескивая, догорали поленья и по площади проезжали редкие машины. В холле пробили часы.

— Таким образом, мой текст полностью совпадает с этим, — произнес Аллейн, складывая листки. — Почерк мистера Дейкерса.

Ни Уорэндер, ни Ричард не шелохнулись.

— Я полагаю, — продолжал Аллейн, — когда вы вернулись сюда последний раз, вы написали это письмо и собирались подсунуть его ей под дверь. Подойдя к комнате, вы услышали голоса, потому что там работали мои люди. Тогда вы спустились вниз, где вас и задержал констебль. Вы вошли в комнату, где я допрашивал остальных. Письмо было у вас во внутреннем кармане. Вы хотели от него избавиться. В то же время вы хотели, чтобы полковник Уорэндер знал о его содержании. Поэтому, когда вы лежали на диване в гостиной, вы передали конверт полковнику. Так?

Ричард кивнул и отвернулся.

— Сегодня вечером, — продолжал Аллейн, — после ухода мистера Дейкерса из книжного магазина «Пегас», вы, полковник, нанесли визит Октавиусу Брауну. Было уже темно, вы стояли на фоне окна, и вошедший Октавиус принял вас за мистера Дейкерса, решив, что тот опять вернулся. Он не мог сообразить, почему вдруг обознался, но я полагаю, что могу это объяснить. У вас одинаковая форма головы, почти идентичная линия лба, носа и подбородка. Поэтому в сумерках в профиль вы поразительно похожи. Хотя лицо полковника Уорэндера много шире, а подбородок тяжелее. В этом отношении мистер Дейкерс, полагаю, похож на мать.

2

— Что ж, — произнес Аллейн после затянувшегося молчания, — хорошо уже то, что меня, кажется, не собираются бить.

— Мне нечего сказать, — произнес Уорэндер. — Обстоятельства сложились таким образом, что у меня не было возможности поговорить с… — он поднял голову, — со своим сыном.

— Я не имею ни малейшего желания обсуждать это, — отозвался Ричард. — Мне надо было рассказать все с самого начала.

— А между тем, — проговорил Аллейн, — вы сами узнали все только сегодня вечером. Когда вы вернулись из «Пегаса» и прошли со своей матерью наверх. Там она все вам и открыла.

— Но почему? — закричал Уорэндер. — Почему? Почему?

— Она очень разозлилась на меня, — пояснил Ричард, взглянув на Аллейна. — Вы уже слышали и, наверное, догадываетесь, что она решила, будто я плету против нее заговор.

— Ну и?..

— Это все. Вот так все и случилось.

Аллейн ждал.

— Хорошо, — воскликнул Ричард, обхватив руками голову. — Хорошо! Я расскажу вам. Кажется, я вынужден это сделать. Она обвинила меня в неблагодарности и предательстве. Я ответил, что больше ничем ей не обязан. Что я уже отблагодарил ее за все. Я бы этого никогда не сказал, но она оскорбила Анелиду. Тогда она подошла ко мне вплотную и… это было ужасно, я видел, как у нее нервно дергалась щека. Она все время повторяла, что я ей обязан всем, всем и что, действуя за ее спиной, я оскорбил ее. Тогда я заявил, что она не имеет права командовать мной ни в моих привязанностях, ни в моей работе. Она закричала, что имеет полное право… и тогда же все и сказала. Это вышло в пылу ссоры, мы оба были вне себя. Закончив говорить, она расхохоталась, как будто завершила главный монолог в своем спектакле. Если бы она этого не сделала, я, возможно, почувствовал бы сострадание, или угрызения совести, или что-нибудь в этом роде. Но тогда я ощущал себя обманутым, больным и опустошенным. Пока я бродил, все время пытался осознать, чувствую ли я себя так, как должен чувствовать человек, вновь обретший свою мать. Но испытывал лишь легкое отвращение, — Ричард отошел, а потом снова повернулся к Аллейну. — Но я не убивал свою… — он глубоко вздохнул, — новоявленную мать. Все-таки не до такой степени я ублюдок.

— Дикки! Ради всего святого! — воскликнул Уорэндер.

— Просто из интереса, скажите, — проговорил Ричард, — существовали люди по фамилии Дейкерс или нет? Молодая пара, погибшая при автокатастрофе? Австралийцы? Так мне всегда говорили.

— Это… это семейное имя. Девичья фамилия моей матери.

— Понятно, — сказал Ричард. — Мне просто было любопытно: очевидно, вам не пришло в голову на ней жениться, — вдруг он замолчал, а потом с ужасом воскликнул: — Извини, извини, Морис. Прости меня! Я не соображаю, что говорю.

— Ну что ты, мой дорогой. Конечно, я хотел на ней жениться. Но это она не соглашалась. Она только начинала свою карьеру, и что мог предложить ей я? Маленькое жалованье и подневольную военную жизнь? Естественно, она не собиралась все бросать и следовать за полковым барабаном.

— А Чарльз?

— У него было другое положение. Совершенно другое.

— Он был богат? У него были возможности создать ей тот образ жизни, о котором она мечтала?

— Ну, не надо говорить так, — пробормотал Уорэндер.

— Бедный Чарльз! А он знал?

— Нет, — ответил Уорэндер, мучительно краснея. — К тому времени между нами все было давно кончено.

— А он верил в сказку о Дейкерсах?

— Я думаю, — помолчав, проговорил Уорэндер, — он верил всему, что говорила Мэри.

— Бедный Чарльз! — повторил Ричард, а потом повернулся к Аллейну.

— Ведь вы ему не скажете? Хотя бы не теперь! Это убьет его. В этом нет нужды?

— Я пока таковой не вижу.

— А ты? — он повернулся к Уорэндеру.

— Ради бога, Дикки!

— Да, конечно, уж ты-то говорить не будешь.

Наступило долгое молчание.

— Я вспомнил, — сказал наконец Ричард, — как однажды она мне говорила, что это ты их познакомил. Какие двойственные роли обоим пришлось играть. Как в комедии эпохи Реставрации.[4]

Очевидно, оба они забыли об Аллейне. И первый раз посмотрели друг другу прямо в глаза.

— Смешно, — сказал Ричард, — я часто гадал, не был ли Чарльз моим отцом. Думал, может, тут какая-то добрачная связь. Мне казалось, что я видел в нас сходство. Безусловно, семейное. Вы ведь с Чарльзом довольно похожи, правда? Должен признаться, я никогда не верил в эту историю с Дейкерсами. Но почему же мне никогда и в голову не приходило, что она моя мать? Как замечательно ей удалось отстраниться от всего этого.