Перри усмехнулся и закурил.

— Как ты и говорил, Джей, она как две капли воды похожа на Хозяина… Прямо аномалия какая-то. В природе такого просто не бывает.

— Она может работать на сцене?

— О да! — воскликнул Перри. — Еще как. Очень даже.

Дорси издал неприличный звук губами и развернулся прочь от зеркала, с любопытством глядя на Персифаля.

— Сегодня утром ее уже видели доктор и Бен. Бена она особенно расстроила. Он прямо-таки места себе не находит! — Перри усмехнулся. — Я просто не мог сдержать злорадства, наблюдая, как он корчится! Эта девчонка успела крепко засесть у него в печенках, помимо виски и бренди, конечно…

— Кстати, насчет бренди. Хочется надеяться, что сегодня вечером он будет хотя бы хорошо держаться на ногах, а то вчера он меня чуть не завалил… — передернул плечами Дорси.

— Да, кстати, теперь я выяснил, что, пока происходила драчка между Беном и доктором, несчастная Гая пряталась на заднем дворе — боялась даже в театр войти… — засмеялся Перри.

— Вот как?! — встревожился Дорси. — А малышка… то есть Гая мне об этом не говорила!

— А что тут рассусоливать? В точности повторилась та свара, что случилась после вчерашней репетиции. Адам держался молодцом, а Бен, как всегда, был на взводе и валял дурака… Но Бен все еще борется, не сдается. О-хо-хо… То ли еще будет.

— Надеюсь, с ним все будет в порядке, — повторил Дорси.

Глаза актеров встретились, и вдруг обоих охватила тревога…

— Черт меня подери. — Дорси передернуло. — Терпеть не могу нервничать перед премьерой. Потом на сцене либо мимо стула сяду, либо текст забуду…

Костюмер Кларка Беннингтона, тощий меланхоличный человек, натянул на своего хозяина сценический костюм и бесстрастно уставился в стену.

— Ты мне не понадобишься до второго акта, — сказал Беннингтон. — Пойди-ка посмотри, может, ты будешь нужен Дорси?

Костюмер вышел. Беннингтон понимал, что этот меланхолик догадывался, зачем его отослали. Все-таки странно, почему это он до сих пор не может выпить при своем костюмере? Подумаешь! А ведь все-таки не может… В конце концов тяпнуть рюмку перед премьерой — святое дело. Просто Адам из всякой мухи делает слона. При одной мысли об Адаме Пуле Беннингтон перекосился. Выпить захотелось еще сильнее. Он вытащил фляжку с бренди из кармана плаща и налил себе полный стакан.

В конечном счете, самое главное — достойно встретить завтрашнее утро, сказал себе Кларк Беннингтон. Неожиданно он вспомнил случай десятилетней давности, когда он точно так же готовился к премьере. Он махнул рюмаху, или две, или три, неважно, потом вышел на сцену, лихорадочно перебирая в уме тонкости техники, думая о Станиславском, да еще и Элен много ему подсказала… Да, были времена… Тогда он был молод, черт возьми, молод. А теперь он уже матерый актер, и ему достаточно отработанной годами техники. А Элен больше не нужна, если говорить о работе на сцене…

Беннингтон, не отрывая губ от стакана, одним духом выпил бренди и закусил кусочком грима. Отвратительно!!! Бен принялся намазывать той же дрянью свое лицо и видел в зеркале напротив, как выпирают у него скулы, как провален рот и что от крыльев носа тянутся вниз грубые старческие складки… Для этой роли, конечно, сойдет, но вообще-то он привык думать о себе как о человеке красивом. В конце концов, Элен любила его столько лет, пока на пути не попался этот чертов Адам…

Беннингтона снова перекосило.

«Я затравленный человек, — подумал он в отчаянии. — Я не могу выносить даже мысли об Адаме Пуле. Как же я с ним могу работать? Да еще выпил — теперь все чувства обострятся донельзя». И потом, ведь днем у него с Элен произошло то, чего уже давно не случалось… Лицо Элен было холодное, бесстрастное, как у рыбы, она смотрела на него, словно не видя… Так вот всегда с ним бывает — желание чего-либо заканчивается кошмаром.

В сущности, вся неделя выдалась на редкость отвратной. Со всеми ссоры — с Резерфордом и с Адамом… Черт возьми, неужели он стал жертвой какой-то изощренной интриги? Только Гая! Она всегда к нему относилась с любовью. Да и актриса она неплохая — во всяком случае, вторые роли она уж как-нибудь отыграет.

Потом Бен припомнил дурацкую сцену с Гаей и Адамом, из-за которой разгорелся сыр-бор и все его обвиняли в самых разнообразных грехах… Вероятно, Гая решила, будто он толкает ее на эту роль насильно. Может быть, отчасти так и было, однако Бен чувствовал себя оскорбленным.

«Черт побери, как же я одинок, — подумал он. — Как одинок!» Это слово «одинок» словно било ему в уши, как многократное эхо из зала, перед которым он выступал…

Фу! Бен потер виски. Слишком он себя распустил. Надо собраться, решил он. Интересно, рассказала ли Элен Адаму про то, что произошло сегодня днем. Такого ведь давно не случалось. Черт возьми, Адам будет вне себя, если узнает. Вот смех! Смех, да и только! Как это Элен будет описывать свои постанывания в руках Бена перед взбешенным Адамом… А что тут взять — муж он и есть муж, имеет право. Вот так.

Бен заметил, что отражение его лица в зеркале слегка покраснело. Пардон, но где же грим?

Нет, не следует разводить нюни! Надо попросту еще выпить. Бен плеснул еще из фляжки и опять стал накладывать грим.

Теперь он вспомнил о том, что посреди этой компании заклятых друзей есть человек, который теперь целиком находится в его власти. И ощущение тайного могущества грело Бена ничуть не меньше, чем выпитое бренди. Он расправился и ожил. Воображение его заиграло. Браво, бренди! Бен уже предвкушал свой успех…

Но стакан снова был пуст.

Ну что ж, еще один — и пора идти. Бен налил еще, выдохнул и выпил.

— Вот теперь хорошо, — сказал он, глядя в зеркало.

Гая Гейнсфорд видела в зеркале, как Джейко заканчивает ее макияж. Умение гримировать актера входило в широкий набор талантов Джейко.

Он делал это изящно и артистично, с легким массажем лица. Но сейчас, перед премьерой, нервы Гаи были на пределе, расслабиться она не могла, и легонько барабанящие по ее скулам пальцы Джейко вызывали только раздражение.

— Вы скоро закончите? — спросила она.

— Терпение, только терпение! Мы же не на поезд опаздываем, в конце концов. Вы же помните, милочка, что у Адама под скулами нанесены легкие треугольные тени. Сейчас мы сделаем такие тени и на вашей мордашке…

— Ох, бедный Джейко, — прошептала Гая. — Наверное, это такая морока — учитывать все мелочи…

— Хватит болтать, птичка! Постарайтесь не шевелить ни губами, ни ушами, ни носом! Дайте мне закончить дело.

— Нет, мне просто кажется странным, что всего через две двери отсюда сидит готовый типаж, которого вовсе не надо гримировать под Адама… Вы не чувствуете бессмысленности скоси работы? Зачем нам мое лицо…

— Я обожаю гримировать молоденьких девушек. И горжусь своим умением, между прочим.

— Но ведь вы сами ее пригрели. Джейко! Признайтесь, вам хотелось бы, чтобы роль досталась ей?

Стоя за спиной Гаи, он положил ей руки на плечи.

— Заткнитесь, s'il vous plaît,[1] — проговорил Джейко насмешливо. — А то у меня рука пойдет криво и я вас размалюю, как индейского божка. Успокойтесь.

— Но я хочу услышать правду!

— Ну так я скажу. Да, эта маленькая чокнутая девчонка неплохо бы выглядела в вашей роли именно потому, что она чокнутая — на театре. Она свалилась как снег на голову, и, конечно, все просто ахнули — и я в том числе. Но эта девчонка вполне довольна своим местом, так что… Так что играть будете вы. А раз играете вы, то я вам желаю успеха и верю в нас. Попятно?

— Вы очень добры, Джейко, — просипела Гая.

— Ой, какой жалкий голосочек! Бросьте переживать, а лучше прочувствуйте еще раз роль, которую вам предстоит играть. Давайте думайте и поменьше дергайтесь.

— Не могу. Не могу я, — почти не разжимая губ, прошептала Гая. — Джейко, послушайте… У меня страшное предчувствие… Помните тот бал актеров? Лет пять назад?