К. МАРКС

РАЗОБЛАЧЕНИЯ СЛЕДСТВЕННОЙ КОМИССИИ

Лондон, 28 марта. Следственная комиссия палаты общин имела уже больше 12 заседаний, и результаты ее расследования в значительной своей части известны публике. Были допрошены свидетели из самых различных слоев общества, начиная с герцога Кембриджского и кончая г-ном Макдональдом из «Times», и все их показания отличались редким единодушием. Проверке подверглись различные отрасли управления и все они оказались не только в неудовлетворительном, а прямо-таки в позорном, скандальном состоянии. Штаб армии, медицинская служба, управление поставок, интендантство, транспортная служба, управление госпиталями, санитарная полиция, портовая полиция в Балаклаве и Константинополе — все были признаны негодными без единого возражения. Но как ни плохо было каждое ведомство в отдельности, все великолепие этой системы обнаружилось лишь в процессе соприкосновения и взаимодействия их друг с другом. Регламенты были так изумительно составлены, что когда они вступили в силу, никто не знал, где его компетенция начинается, где кончается и к кому следует обращаться. Прочтите описание положения дел в госпиталях, описание тех позорно жестоких условий, в которых — не то из-за нерадивости, не то из-за беспечности — находились больные и раненые как на борту транспортных судов, так и по прибытии на место назначения. При отступлении из Москвы не было подобных ужасов. И все эти факты имели место в Скутари, в двух шагах от Константинополя, — большого города с его богатыми ресурсами, — а не при поспешном отступлении, когда казаки по пятам преследовали отступавших, отрезая им пути

снабжения; все это происходило во время еще успешной кампании, в пункте, защищенном от нападений противника, на большом центральном складе, где Великобритания сосредоточила запасы для своей армии. И виновниками всех этих ужасов были не варвары, а джентльмены, принадлежащие к «высшим 10 тысячам», по-своему мягкосердечные люди. Fiat [Да здравствует. Ред.] регламент, pereat [пусть погибнет. Ред.] армия! «Обратитесь к другому ведомству, это дело не входит в нашу компетенцию!» — «Но куда же обратиться?» — «В нашу компетенцию не входит знать, какое ведомство является компетентным, а если бы даже это и входило в нашу компетенцию, то мы не компетентны вам это сообщать». — «Но больные нуждаются в рубахах, мыле, постельном белье, жилище, медикаментах, питательной муке, портвейне. Они умирают сотнями». — «Нам, право, очень жаль, что цвет Англии так быстро гибнет, но мы не можем ничем помочь. Мы ничего не можем дать, даже если и имеем, без соответствующих официальных распоряжений, подписанных полдюжиной лиц, две трети из которых отсутствуют, находятся в Крыму или в других местах». И солдаты, подобно Танталу, должны были умирать, видя, даже ощущая все те блага, которые могли бы спасти им жизнь. На месте не нашлось ни одного мужчины, обладавшего достаточной энергией, чтобы разорвать эту сеть рутины и действовать на свою ответственность, руководствуясь требованиями момента и вопреки регламенту. Лишь одно лицо осмелилось это сделать, и это была женщина, мисс Найтингейл. Убедившись, что необходимые вещи находятся на складе, она взяла с собой нескольких смельчаков и совершила самую настоящую кражу со взломом из склада ее величества, заявив при этом остолбеневшим от страха интендантам:

«У меня, наконец, есть все, что мне было нужно. А теперь идите и сообщите в Англию о том, что вы видели. Всю ответственность я беру на себя».

Старые бабы, заправлявшие делами в Константинополе и Скутари, не только не были способны на подобный отважный шаг, но оказались такими трусами, что в это трудно было бы поверить, если бы у нас не было их собственных откровенных признаний. Например, у одного из них, некоего д-ра Эндрью Смита, бывшего некоторое время начальником госпиталей, следственная комиссия спросила: разве в Константинополе не было средств на покупку необходимых вещей и не было рынка, где можно было бы их достать?

«О да!» — ответил он, — «ко, поверьте, после сорока лет рутины и волокиты на родине мне трудно было в течение нескольких месяцев освоиться с мыслью, что какие-то средства действительно находятся в моем полном распоряжении».

И подобным старым бабам была вверена британская армия! Самые живые описания, приводившиеся в печати и парламенте, бледнеют перед картиной действительности, раскрывшейся нам в показаниях свидетелей. Что же сказать о гг. Гербертах, Гладстонах, Ньюкаслах и tutti quanti [им подобных. Ред.], о фешенебельных чиновниках Пиля, которые не раз называли в парламенте ложью ныне уже доказанные факты и отвергали их с таким яростным ожесточением, которого трудно было ожидать от этих «высокочтимых» господ! Эти денди из Exeter Hall[118], пью-зиитские щеголи, для которых разница между «пресуществлением» и «истинным присутствием» является вопросом жизни, взялись с такой характерной для них «скромной» самоуверенностью за руководство войной и настолько преуспели в «пресуществлении» британской армии, что она утратила всякое «истинное присутствие». «Она где-то находится, — отвечает Гладстон, — на 1 января британская армия в Крыму насчитывала 32000 человек». К несчастью для него, мы располагаем свидетельством герцога Кембриджского о том, что после сражения при Инкермане, 6 ноября, британская армия не насчитывала и 13000 штыков, а мы знаем, что с ноября — декабря она потеряла почти 3000 человек.

Между тем известия о возмущении палаты общин против министров, о комиссии Робака и о широком недовольстве в Англии достигли Крыма. С радостью встреченные солдатами, эти известия нагнали страху на генералов и начальников различных ведомств. Неделю спустя пришло сообщение, что в дороге находятся представители комиссии, имеющие полномочия вести переговоры и расследование. Это подействовало как гальванический ток на паралитиков. Одновременно принялись за работу железнодорожные рабочие, не связанные ни традициями, ни правилами, ни бюрократическими привычками. Они обеспечили место высадки, пустили в ход заступы, построили верфи, укрытия, плотины, и не успели забавные старые джентльмены опомниться, как первые рельсы были уже уложены. Для осады эта железная дорога не имеет, вероятно, особого значения — всех преимуществ, которые она дает, можно было добиться проще и дешевле, — но она принесла огромную пользу одним своим примером, воочию противопоставив беспомощной Англии рутины современную промышленную Англию. Энергичное «движение вперед» железнодорожных рабочих вывело британскую армию из состояния колдовского оцепенения, — оцепенения, порожденного иллюзией мнимых невозможностей, которая довела английских офицеров и солдат до тупого фатализма турок и заставила их спокойно смотреть на верную гибель, как на неумолимый рок. Благодаря железнодорожным рабочим в армии снова стали говорить: «Aide-toi et le ciel t'aidera» [ «Помогай себе сам, и небо тебе поможет». Ред.]. В течение шести недель все приняло другой вид. Раглан и его штаб, дивизионные и бригадные генералы ежедневно показываются в траншеях, все осматривают и отдают приказы. У интендантства нашлись лошади, повозки и погонщики, а войска сумели сделать укрытия для своих больных и отчасти для самих себя. Медицинский персонал устранил в госпитальных палатках и бараках наиболее вопиющие безобразия. Начали появляться боевые припасы, обмундирование, даже свежее мясо и овощи. В известной мере порядок начинает брать верх, и хотя еще остается много старых зол, которые следует устранить, все же улучшение в положении дел неоспоримо и разительно.

Написано К. Марксом 28 марта 1855 г.

Напечатано в «Neue Oder-Zeitung» № 153, 31 марта 1855 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого