— Пойми, глупышка, — орал вспотевший Кедрач ей со сцены. — Именно твое естественное поведение, твои неподражаемые обмороки сыграло решающую роль. Изместьев поверил. А впоследствии и загорелся желанием улететь в прошлое. Предупреди мы тебя заранее, знай ты все загодя, — ничего бы не вышло. Туфта получилась бы. Никакой убедительности. Ты бы прокололась, он бы тебя раскусил.

— А почему все вы говорите? — вспылила Кристина, оборачиваясь к Вениамину. — Вам не кажется, что вы вообще здесь ни к чему? Почему молчит этот… этот… пентюх?

— Ты напрасно на него дуешься, — продолжал режиссер, видя, что парень никак не отреагировал на выпад своей несостоявшейся невесты. — Ему в самый раз давать Оскар за исполнение главной мужской роли в спектакле под названием жизнь. Никто ничего подобного не играл до него. И, наверняка, не сыграет еще долго! Он настоящий артист, талантище… Думаешь, легко было изображать человека из будущего, когда перед глазами ты, его единственная любовь.

— Замолчите немедленно! — Кристина, заткнув уши пальцами, направилась к выходу из зала. Пройдя метров пять-шесть, остановилась, повернулась и закричала, указывая на Поплевко: — Я его просила это играть? Мне это надо было? Меня хоть кто-нибудь спросил?

— Кстати, — Егор подпрыгнул, словно пытаясь дотянуться в прыжке до уходящей девушки. — В качестве реабилитации твоего возлюбленного, сообщу тебе абсолютно секретную информацию. Учти, я не должен тебе этого говорить. Так вот, мне стоило больших трудов, чтобы отговорить парня от этого рискованного решения.

— Какого решения? — Кристина завертела головой, не совсем понимая, что режиссер имеет в виду.

— От решения предупредить тебя, рассказать тебе обо всем, посвятить тебя во все нюансы. Так что, ругать следует меня, а не его. Я настоял на том, чтобы вас, сударыня, использовать вслепую. Парень начисто отказывался играть свою роль, если ты не будешь в курсе. Я подчеркиваю, на-чис-то. Мне стоило неимоверных усилий.

— Я вам не верю, — Кристина топнула ногой. — И не надо на меня смотреть, это какой-то ваш прием… по Станиславскому. Не помню, конечно. Это наше с Вениамином личное дело. И, если он мужик, то должен сам ответить за все. А вас я попрошу не вмешиваться.

— Так он потому и напился, что считает жизнь закончившейся. Он в глубочайшей депрессии, как ты не можешь понять!

Кедрач спустился со сцены и направился к девушке. Его глаза блестели, это просматривалось сквозь свисавшие со лба волосы. И походка, надо признать, была какой-то кургузой.

Кристина перевела взгляд с него на Вениамина и невольно вздрогнула: эта бледность была ей хорошо знакома.

— Скорую! Срочно скорую!

Подскочив к вздрагивающему парню, она вспомнила, как знакомый врач давным-давно говорила ей, что алкоголь может замаскировать гипогликемию. И поэтому диабетикам ни в коем случае нельзя пить.

Сунув руку во внутренний карман пиджака Вениамина, она в сердцах выругалась. Похоже, парень действительно решил наложить на себя руки. Раньше там всегда лежал пакетик сахара. Теперь его там не было.

Кедрач нервно ходил между рядами, прижимая к уху трубку сотового. Наконец, ему удалось вызвать бригаду.

— Сладкое, что-нибудь! Прошу вас! — запричитала Кристина, и вдруг вспомнила, что ситуация повторяется один в один. Тогда, в мае, когда они возвращались после сеанса, у Вениамина начиналось все точно также. Неужели он тогда разыграл ее?

Она вспомнила эту бледность, судорожное подергивание мышц… Да нет же, этого не может быть! Как такое можно сыграть? Не только у нее, — у приехавших медиков не возникло сомнения в том, что у больного гипогликемия. Так что все-таки происходит?

Вениамина начало трясти. Кедрач позвонил в буфет, ему принесли стакан сладкого чая с ложечкой. Кристина начала поить прекоматозного больного. Такое случалось часто, только теперь в подсознании девушки засела мыслишка: а не разыгрывают ли ее теперь? Что будет, если Вениамин сейчас вдруг поднимется и скажет: «Вот видишь, дорогая, ты же поверила! Я и в прошлый раз разыграл тебя точно также».

Как все сложно, господи! Кому верить? Что-то подсказывало ей, что так играть болезнь Вениамин неспособен, несмотря на все дифирамбы, которые в его честь только что пел Кедрач. И Кристина работала на совесть. По лбу Вениамина катились крупные капли пота, когда в зал медленно вошли молодые люди в зеленой форме с чемоданами и сумками.

Кристина поймала себя на том, что повторения майского сценария просто не вынесет. Психика откажется работать, она сойдет с ума. Но сценарий повторялся!

Та же газель «скорой», те же молчаливые действия медиков. Даже вопросы те же. Вениамин должен был уже «включиться».

Они подъезжали к приемному покою, когда Кристину затрясло. Она панически испугалась услышать «тот» голос. Она готова была исчезнуть, провалиться, только бы мучительно не ждать эти противные минуты.

Вениамин так и не пришел в себя. Капли пота на лбу не высохли, что говорило о серьезности его состояния. Доктор молча теребил свой нос, то и дело повторяя, что они делают все, от них зависящее. Но парень почему-то в себя не приходил.

Спрашивается — почему?

Подслушивающий

Одним из плюсов его теперешнего положения была соблазнительная возможность расположиться прямо на столе перед Жанной Аленевской и беззастенчиво разглядывать ее юное лицо. Чем он и воспользовался. Впрочем, лицом он не ограничился.

Какая она все-таки красавица! Теперь-то Изместьеву точно не обладать ею. При всех раскладах — ни под каким соусом. Так хоть насмотреться напоследок. Надышаться. Хотя, как доктор-призрак не принюхивался, он так и не смог уловить аромата ее косметики: обоняния привидениям не дано.

Ему вспомнилась свадебная фотография из далекого 2008-го. Дочь Жанет, рожденная от погибшего впоследствии афганца, там, на фотографии, была точной копией юной Аленевской, сидевшей сейчас перед призраком и не замечающей его присутствия. Один в один. Как ее назовут? Кажется, Ксенией. Выйдет Ксюша замуж за хирурга-косметолога, которого зовут Костей. Костя плюс Ксюша равняется… Ясно, чему.

Неожиданно в дверь постучали. Через мгновение на пороге возник… Аркаша Изместьев собственной персоной. Жанна вздрогнула и выронила авторучку. Был бы доктор в тот момент из плоти и крови, он бы, наверное, обделался… Призраки лишены даже такой мелочи.

— Здравствуй, Аркаш, — поприветствовала своего ученика Елизавета Петровна. — Очень рада тебя видеть живым и здоровым. Проходи, садись. Твое место свободно.

Оживление в классе было таким, что, если бы призраку полагалось сердце, оно наверняка наполнилось бы гордостью. Все же в юности Аркадий был парнем хоть куда: высоким, статным, интересным. Не то, что сейчас… Прошелся между рядами, здороваясь с одноклассниками, приветствуя одноклассниц, и уселся рядом с Жанной. Молодец!

Гордость помешала призраку задуматься над тем, почему он, собственно, продолжал оставаться призраком в то время, как его предшественник явился невредимым на урок. Он по-прежнему находился в «опасной близости» по отношению к девушке своего школьного сердца.

Когда к ним «подсел» Аркадий-младший, между «птенчиками» так «заискрило», что доктор-призрак забыл про все на свете, обратившись в слух. От докторского взгляда не укрылась испарина на лбу десятиклассника и едва заметная бледность. Все же восстановиться после удара ревнивца-мужа Доскина парню полностью пока не удалось.

— Оклемался, Ракеша? Более-менее? — прошептала Жанна, напомнив призраку давно забытое собственное прозвище.

— Скорее менее, чем более, — прозвучало в ответ.

— Это что за индюшка из подворотни к тебе клеилась на стройке? Натурально, фактически спрашиваю! Зачем надо было ее на стройку тащить? Колись немедленно!

По тому, как напряглись ноздри у будущей банкирши, доктор понял, что стройка для них являлась не только местом, где происходила закладка будущих объектов развитого социализма. Это нечто большее.