— Есть синусовый ритм!

— Капаем, капаем, дышим! Активней, активней!

— Грудину с ребрами не сломали? А то она хрупкая такая…

— Если сломали, починим. Чай, оно не в первый раз!

— Вытащили, кажись…

Винчестер на грани

Какая странная, иллюзорная двойственность! Словно с Савелия в одну из ночей удачно сняли копию. И — вдохнули в нее жизнь, как гелий из баллона — в шарик. И она, эта копия, начала жить в другом месте, другом времени, под другим именем. По другому чувствовать, двигаться. У нее другой темперамент.

Но весь парадокс кроется в том, что на двоих им оставили один мозг. Вся информация стекается в один компьютер. У этого компьютера вот-вот сгорит винчестер от немыслимой перегрузки.

Его забыли об этом предупредить, когда снимали копию. Если вовремя не вдохнуть или не воткнуть чего-нибудь «вышибающего», то можно от увиденного и услышанного съехать с рельсов, и потом уже никогда на них не встать. Не рассчитан жесткий диск на такой объем информации.

Один из двух Савелиев продолжал крутить роман со своей матерью, погружаясь в него, углубляясь все больше. Получая неописуемый кайф от новых ощущений. Кажется, он поборол все комплексы, преодолел все барьеры, которые могли возникнуть на данном пути. Кажется…

Они просто были любовниками, и позволяли себе все, что хотели. Даже самое немыслимое. Не стесняясь. Он и его мать. Ольга, Оленька, Олюшка… Самым странным было то, что она не переставала при этом быть его матерью. Иногда ворчала, хлопотала по дому, наставляла на путь истинный.

Кстати, ради справедливости надо отметить, что после того, как он открыл для себя всю прелесть отношений с мамой как с женщиной, его перестали интересовать туалетные съемки. Он больше не мастурбировал перед экраном компьютера, без особого трепета просматривал отснятый материал.

Второй Савелий был жутко озабочен судьбой отца. Того самого, которого еще вчера люто ненавидел. Почему именно сын почувствовал перемены в родителе? Причем, единственным из окружающих. Ни друзья, ни жена… Может, между ними была установлена телепатическая связь? Связь какая-то должна быть, они же родственники.

Савелий был уверен, что причиной всему служила наркота. Благодаря ей он мог выходить из обычного трехмерного пространства и видеть, предсказывать то, что другим было неподвластно. И в этом заключалось его предначертание, миссия.

Вот и сейчас он каким-то восьмым своим чувством явственно ощущал, что отца нет среди живых, но и среди мертвых он также отсутствует. С родителем что-то случилось. И это что-то не поддавалось никакому объяснению. Из тех, что известны всем.

Для окончательного выяснения чего-то не хватало. Возможно, дозы. Передозировка могла стать критической: сердце не выдержит и все, он не выйдет из наркоза. Савелий знал такие случаи, даже сам был свидетелем одного. Повторять подобное не хотелось.

Но другого выхода не было: добраться до разгадки ему не хватало времени. Самочувствие последних двух дней было ни к черту: он то потел, то задыхался. Сердце иногда колотилось так, что приходилось становиться под абсолютно ледяной душ, рискуя простудиться.

Аппетита не было никакого, все время подташнивало.

Причина была очевидна: он уже почти неделю был без «подкачки». Топка требовала дров. Дрова хранились в яйце, яйцо было в утке, утка в зайце, косой сидел в ларце… Ну, и так далее, как в сказке про Кощея…

Его «дрова» не мог обнаружить никто. Никто не мог додуматься, где они находятся. Потому что их не было в реальности.

Давным-давно, когда он еще не сидел на игле, они с Урсулом брели по летнему городу и потягивали пивко из банок. Именно тогда Аркадию и пришла в голову простая, как копейка в мусорном баке, мысль. А что, если просто обменяться банками. Никто не знает, что они пусты, что в одной — товар, в другой — деньги. Кто-то будет проверять?

Так и происходило уже год. После условленного звонка по мобильнику Савелий выходил на проспект с пустой банкой пива и не спеша делал вид, что периодически к ней прикладывается. Вскоре к нему присоединялся Шота с точь-в-точь такой же банкой.

Они какое-то время шли рядом, беседуя о пустяках.

Нет, они не просто брели, — тщательно изучали обстановку. Имея в запасе по настоящей банке. Мало ли что, — «Отдел» не дремлет. Рисковать не стоило.

Затем Шота делал вид, что поправляет ботинок. Банка при этом ставилась на какую-нибудь поверхность. Этот же трюк повторял и Савелий.

Потом они брали не свои банки и вскоре расходились. Савелий находил в банке завернутые в стерильный бинт ампулу, пилку и одноразовый шприц. Любой туалет подходил для того, чтобы произвести манипуляцию. Оставалось, что называется, дело техники.

Сегодня он заказал две ампулы. Разумеется, за двойную плату. Шота лишних вопросов не задавал. Передача товара прошла как по маслу, без эксцессов. Матери дома не было, поэтому Савелий решил не «изобретать велосипед», а просто уколоться в комфортных условиях.

Он какое-то время размышлял над тем, сколько вкалывать: полтора или два кубика. С двух кубиков чистого промедола могла наступить остановка дыхания, он хорошо знал это как сын врача. Но, с другой стороны, меньшая доза могла оказаться недостаточной для того, чтобы понять главное: что случилось с тем самым врачом, то есть, с отцом…

Последние «заплывы» явно свидетельствовали: отец на что-то решился, на какую-то страшную авантюру. Его аура бледно мерцала на расстоянии, появлялась в проемах света, и Савелию недоставало сил и времени ее достичь.

Нет, надо вколоть два кубика! Он так решил.

В его комнате пахло ее духами. Ими же пахло постельное белье и накидка дивана. Савелий вдруг поймал себя на том, что опасается, как бы отец не унюхал ничего подобного. Ведь он отправляется к нему. В том, что это так, Савелий не сомневался.

Он боялся отцовской ревности! Какой пассаж!

И вот он в ночном городе. Плыть на этот раз пришлось дольше обычного. Город-аквариум не хотел его выпускать из своих объятий. Дома и скверы словно обладали магнетизмом и затягивали к себе. Савелий даже испугался, что заблудился, — так долго пришлось плутать по безлюдным темным улицам.

Наконец, он увидел впереди высотное здание, в одном из окон которого горел свет. Его тянуло туда сильнее, чем к другим. Намного сильнее. Вскоре он стал различать в окне силуэт. Кажется, это был силуэт его отца. Отец сидел, склонившись над столом и что-то писал.

До горевшего окна оставалось совсем немного, когда отец вдруг поднялся, посмотрел на часы и вышел из комнаты. Савелий приближался к окну, чувствуя, что силы покидают его. Неужто два кубика — недостаточная доза? Неужто он ошибся? Ему должно хватить!

Он обязательно дотянется до окна. Он уже различал рисунок на обоях. Еще немного усилий — и он влетел в окно, разбив стекло в дребезги. Отца в комнате не было. Лишь на столе лежал исписанный его почерком листок бумаги.

Савелий начал его читать. Строчки то двоились, то плясали перед глазами, он с трудом понимал смысл прочитанного. Отец просил у них с матерью прощения. За что?

Папа, родной, в чем ты перед нами провинился? Ну, почему ты здесь ничего не пишешь? Что ты задумал? Как это узнать?

Чувствуя, что сил совсем не остается, Савелий принялся ходить по комнатам, затем вышел на лестничную площадку. И в этот момент за окнами что-то упало, пролетело сверху вниз.

Почувствовав неладное, он поспешил к окну, кое-как раскрыл его, в узкий створ никак не получалось выглянуть, как он ни старался. Наконец, створка подалась, и он выглянул наружу.

Внизу, в кустах ничком лежал… отец. Савелий понял это по футболке и трико. Вернее, не лежал, а продолжал лететь. Савелию вдруг стало не по себе. Сердце словно сорвалось с цепи, виски сдавило, и он вывалился в окно. И полетел. Вниз, вслед за отцом.

В это невозможно было поверить, но они летели вглубь земли, не встречая никаких препятствий. Неведомая сила несла Савелия по извилистому подземному лабиринту, он все отчетливей видел впереди отцовскую футболку. Расстояние между ними сокращалось.