Да, ее сын — наркоман. Этот приговор, клеймо, меч дамоклов… она готова нести в одиночку. До конца. Не маленькая давно, умела расшифровывать в глазах подруг, знакомых, коллег сочувствие с оттенком жалости… И это унижало, расстраивало.
Откуда у ее сына такие деньги? Куда он делает уколы? Куда периодически исчезает на неделю? Вот они, ключевые вопросы повестки дня. Она тысячу раз разглядывала его локтевые ямки, его ступни и голени, — нигде не было даже намека на следы инъекций.
Непонятность, неопределенность — хуже всего на свете. Когда она спрашивала лечащего врача об этом, тот многозначительно поднимал вверх указательный палец, дескать, если есть в наличии и болезнь, и наркотик, то путь введения всегда найдется. Можно не сомневаться. Путь введения в данном случае мелочь, о которой и говорить-то смешно.
Может, она не знает чего-то такого, чего и не хватает для его спасения. Ее несчастному мальчику, ее Савелию. Его грубость и жесткость — все напускное, защитное. Он запутался, его надо вывести за руку из лабиринта на свет. Пусть это демагогия, но что-то надо делать.
Парень подсознательно ищет помощи. Он очень одинок. Кто ему поможет, если не она?
С Аркадием выяснять что-либо бесполезно. Он давно уже отстранился от семейных проблем. И, прежде всего — от сына. Словно это не его семя, не его кровинка. Слово у него есть другие дети, есть выбор…
У Ольги выбора точно нет. Чаще нее из родителей в школе, где учится Савелий, бывают разве что педагоги.
Раушания Гараевна, классный руководитель, полностью на ее стороне: звонит на сотовый всякий раз, как только Савелий пропускает уроки. Обе женщины понимают, что это означает лишь одно: очередной заплыв.
После этого звонка жизнь Ольги перетекает в иное измерение; все, что не касается Савелия, как бы перестает для нее существовать. Она напрочь забывает о еде, сне и работе. Как правило, это заканчивается в худшем случае — милицией, в лучшем — стационаром, в котором ее сын дольше недели находиться не может, — либо сбегает, либо его выписывают из-за невозможности дальнейшего содержания.
Боже, не дай свихнуться, наложить на себя руки. Ей всего тридцать восемь!
Следующий «ком» — банкирша Аленевская. Ольга знала ее, как одноклассницу мужа, не более. Что-то было, кажется, у них в юности. Но сколько воды утекло с тех пор! Выходит, первая любовь не стареет. Савелий просто так «мутить воду» не станет. Дыма без огня не бывает.
Какое-то предчувствие у Ольги было. Не слепая. Стоит ли сейчас затевать скандалы, бить тарелки? Сердце еще долго будет болеть, но ничего уже не изменить. Слишком долго все тянется.
Желтый снег за ярангой
Мозг Кристины начисто отказывался искать в окружавшем ее сумбуре подобие хоть какой-то логики. Возможно, кто-то понимал, что происходит, но только не она.
Вначале к Клюкве, абсолютно «безбашенной», надо признать, особе, пожаловал очкастый усач с отполированным наподобие елочной игрушки, черепом гигантских размеров. За размер головы девушка тотчас нарекла его Глобусом.
Приторным голосом ведущего телепередачи «Спокойной ночи, малыши» Глобус попросил ее, то бишь Кристину, покинуть на несколько минут «аудиторию». Последнее относилось к крохотной палате «три на четыре», в которой они, «случайно залетевшие с разбега», как любила выражаться Клюковка, смиренно ждали «экзекуции».
Ожидание, признаться, затянулось. Из-за наркотиков, найденных в одном из биксов со стерильным материалом. В результате этого, отнюдь не пионерского, надо признать, поступка, все плановые операции, в том числе и аборты, в медсанчасти отложили на сутки.
Пытка ожидания — покруче, чем на дыбе, особенно если на аборт ты идешь первый раз в жизни. К сожалению, иного способа прерывания беременности современная медицина пока не придумала.
О чем Глобус «точил лясы» с Клюквой, история умалчивает, но невзрачную болотную ягоду после «вправления мозгов» словно подменили. Она начала «вымачивать» такое… В считанные минуты передумала, видите ли, убивать «дитятко» в своем пропитанном насквозь грехом теле. Предыдущие грехи она, стало быть, замолит, а этот Господь ей не простит ни за какие молитвы.
— Одним больше, одним меньше, — робко попыталась Кристина, имея в виду астрономическую цифру «падений», поколебать невесть откуда взявшуюся убежденность соседки по палате. — Сама посуди, сколько у тебя еще будет этих… «заскоков».
Ответ начисто выбил Кристину из логической колеи:
— Пока есть еще возможность, надо ее использовать, сестра, покаяться. Сердцем чую, этот шанс — последний.
— Но беременность и роды сделают тебя абсолютно… профнепригодной, что ли… — не снижала Кристина свой натиск, — на что жить станешь? Насколько я знаю, бюллетени в вашей конторе не приветствуются. К тому же ты наверняка и водочку с пивком, и сигаретку с ментолом позволяла, будучи… с довеском. Не боишься, что на ребеночке скажется?
— На счет профнепригодности можешь волну не гнать: у меня есть кое-какие сбережения, да еще диплом воспитателя дошкольных учреждений. Сдюжу, не дрейфь!
— А как же батяня-комбат, а как же сутяги? — выдала Кристина последний свой козырь.
Вскочив неожиданно с постели, Клюква затопала ногами, замахала руками:
— Тебе не удастся сбить меня с пути истинного! Зря стараешься, сатанинская бестия! Сама летишь в пропасть, так и меня с собой прихватить хочешь? Не выйдет!
Короче, к вечеру смущенная и ничего не понимающая Кристина осталась в палате одна. Проститутку выписали.
Ночью девушка, как ни пыталась, заснуть не смогла. Решительность, с которой прожженная проститутка в одночасье сменила свои взгляды, вызывала подозрение. Метаморфоза, произошедшая со «жрицей любви», чем-то напомнила Кристине то, что случилось с ее Венечкой.
Словно кто-то, наделенный неземными возможностями, вмешался, внес изменения в программу, потом вновь собрал, все винтики завинтил. Живи дальше, робот, а я пока понаблюдаю…
Но если в случае с Клюквой очевидно вполне материальное вмешательство, — Кристина могла описать Глобуса с точностью до родинок на черепе, — то ее Венечку никто не перепрограммировал. Она была неотступно все время комы рядом с любимым. На медиков грешить было смешно, они действовали по инструкции, в этом девушка не сомневалась.
Правда, сама Кристина упала в обморок на несколько минут, но это случилось уже после метаморфозы с Венечкой.
Надо признать, на фоне «прозрения» путаны Кристина сама себе казалась жестокосердной дрянью. Если такая пустышка собралась рожать не известно где, не известно от кого нагулянного отпрыска, то ей, зачавшей ребенка несомненно в любви, на роду написано: выносить и родить.
А утром к ней, совершенно не выспавшейся, заявился… монах. Нет, рясы на вошедшем без стука волосатике не было, да и вьющиеся космы скорее свидетельствовали о творческой натуре, нежели о постриге и житие в келье. Но то, что «понес» забывший поздороваться и без разрешения усевшийся на пустующую кровать «ничевок», было подобно ледяному душу Шарко.
— Что, посадила парня? Укатала Сивку в крутые горки?
Слипшиеся пряди на лбу «монаха», которому Кристина больше сорока пяти не дала бы при всем желании, напомнили ей затянутый паутиной угол комнаты в их с мамой «хрущобе».
— Скажи, ты это из вредности, да? — продолжал по-петушиному «наскакивать» на нее незваный гость. — Между вами, насколько я в курсе, было светлое чувство огромных размеров. И эти размеры ни в один дамский роман не поместятся. Оно что, испарилось? Чувство я имею в виду. Или я ошибаюсь?
Обескураженная Кристина растерянно хлопала глазами, пытаясь прикрыть миниатюрным пододеяльником грудь и колени.
— Может, вы дадите привести мне себя в порядок хотя бы?
— Неужели это так существенно? — монах собрал брови «скворечником». — Впрочем, если тебе так легче сосредоточиться, то — ради бога!..
Через пару секунд от него в палате витал лишь легкий аромат мускуса, а спешно застегивающая халатик Кристина не могла отделаться от мысли, что где-то не так давно видела эти брови и эти пряди.