Радиопеленгационная наблюдательная служба генерала Г.Мартини перехватила сообщение диспетчеров RAF, которые приказывали своим летчи­кам прерывать сражения. [121]

— Необходимо, — заявил Кессельринг, — обнаружить новые цели, которые враг будет вынужден защищать.

С этим никто не спорил, однако Ешоннек опасался, что слиш­ком явное давление встревожит англичан и демаскирует подго­товку вторжения. Конечно, рано или поздно все раскроется, — буквально через пару дней к западным портам двинется колонна транспортных кораблей. Но пока следовало приложить все силы для обеспечения секретности.

Руководители ВВС Германии проанализировали баланс сил в воздушной войне. Более всего их сейчас интересовали английские радарные установки дальнего обнаружения (которые были лучше германских) и эффективные способы наземного управления ис­требителями RAF. Вообще говоря, штаб Геринга недооценивал эффективность системы наведения, считая, что ее возможности ограниченны и что она, отнюдь, не является необходимым эле­ментом централизованного использования авиации. Немцы осознавали, что их превзошли в данном аспекте техники, но не при­давали этому большого значения: они знали о существенных не­поладках в английской системе раннего оповещения. Во-первых, германские низко летавшие самолеты часто преодолевали зону обнаружения незамеченными. Во-вторых, искусные маневры самолетов “Люфтваффе” вызывали замешательство наземных диспетчеров, которые начинали посылать английским истребителям безумные приказы и контрприказы.

Немцы знали, что несмотря на относительно тяжелые потери среди своих бомбардировщиков, баланс сражения истребителей оставался в их пользу и что в бою германские пилоты всегда мог­ли рассчитывать если не на внезапность, то на численное превос­ходство. “Свободная охота” продемонстрировала высокую эффек­тивность, хотя и вызвала недовольство среди командования бом­бардировочной авиации. Следовали регулярные обращения к Герингу с требованием ограничить “охоту” и вернуться к эскорт­ной тактике. Иногда рейхсмаршал соглашался с этим.

Все сходились во мнении, что следует вовлечь Королевские ВВС в сражение еще до общей атаки на аэродромы, запланированной [122] на 9 июля. Предложение Шперле немедленно приступить к уничтожению взлетно-посадочных полос на Островах было отклонено, как слишком агрессивное и демаскирующее оперативные планы. Ешоннек, при поддержке Кессельринга, выступил с предло­жением усилить давление на английский флот, начав бомбарди­ровку военно-морских портов, в особенности — Девонпорта, Пор­тленда, Портсмута, Ширнесса, где, как было известно немцам, находились дневные якорные стоянки миноносцев. Эта инициа­тива привела к серьезным изменениям тактики “Люфтваффе” в последующие дни.

Даудинг не сразу понял, что начался новый этап воздушного наступления врага, хотя уже первого июля он увидел, что на сей раз противник сильнее, чем когда-либо. Сначала речь шла как буд­то об обычном построении “Люфтваффе” для полета над Па-де-Кале, но некоторое время спустя точки на экранах радаров покры­ли всю территорию от мыса Лизард до Кингстоуна. Вспыхнуло самое большое с начала кампании сражение в воздухе: небольшие группы немецких бомбардировщиков атаковали военно-морские верфи, в то время как сильные эскадрильи истребителей не давали “спитфайрам” и “харрикейнам” набрать высоту и занять удобные позиции для воздушного боя. Диспетчерская служба “потеряла кар­тинку”, запутавшись в беспорядочно двигающихся отметках от целей; командование Истребительной авиации утратило контроль над хо­дом сражения. И хотя баланс потерь и в этой атаке, и в тех, кото­рые следовали за ней, оставался таким же, как и в предыдущий день, в отчаяние приводило то, что вражеские бомбардировщики на сей раз успешно поразили свои цели. Были потоплены или по­вреждены эскортные корабли в Гулле, Харвиче, Девонпорте, мино­носец в Ширнессе. В Портсмуте серьезный урон был нанесен вер­фям, пострадали и близлежащие городские кварталы. Ширнесс из­бежал налета, зато соединение He.111 разбомбило базу ВВС в Хорнчерче.

Из воздушного сражения 1 июля англичане сделали вы­вод, что центр тяжести атак сместился из Па-де-Кале к Вос­точной Англии. Это усилило их убеждение, что именно там произойдет главное вторжение. Немецкая минная постанов­ка в эстуарии Темзы (той же ночью) и атака торпедными катерами колонны транспортных судов в Ла-Манше усилили [123] спор между сторонниками “северо-восточной” и “юго-восточ­ной” версий вторжения. Этот спор принял особенно острую форму, когда самолеты берегового командования возвратились из патрулирования между голландским Хуком и Остенде, что­бы сообщить, что они видели несколько лодок, входящих в устье реки Маас.

“Кригсмарине” во власти сомнений

К этому времени завершилась разработка немецких планов. Командование флотом по-прежнему не испытывало особой увереннос­ти в успехе вторжения, но, поскольку энтузиазм других родов войск нарастал, а Гитлер оставался непоколебим, Редеру пришлось испол­нять свои обязанности по сбору пестрой коллекции барж, дрифте­ров, буксировщиков, траулеров и других малоразмерных судов. В ночь с 1 на 2 июля начался сбор флота вторжения в базовых портах. Прежде всего, сосредоточивались минные тралыцики и конвойные корабли, такие как катерные тральщики типа “R”, вооруженные тральщики и миноносцы. Роттердам и Антверпен были первыми портами, укрывшими флот, затем то же самое успешно сделали Остенде, Дюнкерк и Кале и, в последнюю очередь, 10 июля Булонь. Поэтому сложившееся у англичан впечатление, что западные облас­ти и юго-восточное побережье не находятся под серьезной угрозой, лишь укоренилось.

Выделенные для операции “Морской лев” соединения флота Германии были разделены на два крыла. Западное крыло включа­ло в себя 15 подводных лодок и 10 эскадренных миноносцев. Задача этих кораблей ограничивалась охраной западного фланга вторжения. Восточное крыло было более сильным: оно включало не только шесть подводных лодок, но и все боеспособные надвод­ные корабли, которым было предписано сопровождать флот втор­жения, задержать эскадры Королевского флота в Северном море и, кроме того, содействовать высадке сухопутных войск своей ар­тиллерией. С самого начала это выглядело невероятным прика­зом, так как враг многократно превосходил немецкую эскадру по всем классам кораблей. Само существование надводного флота было под угрозой с момента выхода из бельгийских территори­альных вод. Единственным утешением “Кригсмарине” была воз­можность читать около 30 процентов английских шифровок, что [124] в достаточной степени ориентировало немецкое руководство в намерениях Королевского флота.

Много беспокойства вызвал вопрос обеспечения огневой под­держки во время высадки. Действительно, в этот максимально опасный момент даже слабый, но не обстреливаемый враг мог нанести большой вред высаживаемой армии. Батареи Ла-Манша могли по­давить английскую артиллерию или, по крайней мере, отвлечь на себя ее огонь, однако их возможности с точки зрения непосред­ственной поддержки десантируюшейся пехоты оставляли желать лучшего. Немецкий флот мог организовать необходимую поддерж­ку, введя в действие 280-мм орудия старых линкоров “Шлезиен” и “Шлезвиг Гольштейн”. Лютьенс предложил посадить эти корабли на мель, чтобы они действовали как стационарные батареи. При некотором везении таким способом удалось бы достичь двух целей: прикрыть войска во время высадки и задержать вражеские корабли, приближающиеся с севера. Конечно, такое решение вопроса было несколько импровизированным.

Предполагалось также использовать орудия армии и флота, установленные на баржах и других мелководных дрейфующих ка­ботажных судах, и 88-милиметровые “универсальные” орудия “Люфтваффе”, размещенные на паромах “Зибель”. Сразу же после высадки эти огневые средства предполагалось разместить у вра­жеского берега. Практика показала невозможность осмысленно­го обстрела точечных целей с малых кораблей, но среди немецко­го командования существовала жизнерадостная идея о том, что грохот выстрелов одновременно напугает врага и воодушевит войска вторжения, а производимые снарядами разрушения будут допол­нительной наградой наступающей группировке.