— А кто? — спросила Таня.

— Подрядились на стройках работать, чтобы квартиру по десятипроцентке получить. Получили недавно. Купили чешский гарнитур. А теперь она в больнице — кирпичей натаскалась, а он — сама видела. Скажи своему хрычу, чтоб за них не беспокоился. У таких через год автомобиль будет, если с голода не помрут. А хочешь, я сама скажу.

— Ни в коем случае! — испугалась Таня.

Анатолий Егорович сидел на кровати, рассматривая своё лицо в карманное зеркальце. Потом сказал решительно:

— Ребята, у кого тут острый нож был? Что-то жрать охота.

— Пассажир Сергей Павлович Лавров! Подойдите к кассе номер пять. Пассажир Сергей Павлович Лавров, подойдите к кассе номер пять, — разносился по зданию московского аэропорта голос из репродуктора.

Молодой человек с небольшим чемоданчиком в руках услышал этот голос ещё за стеклянной дверью огромного вестибюля аэропорта и, маневрируя между кресел, лотков и грузовых тележек, стремительно ринулся к кассе номер пять.

Группа пассажиров во главе с девушкой в форме Аэрофлота ожидала опаздывающего пассажира у выхода на лётное поле и, увидев мечущегося у кассы молодого человека, облегчённо вздохнула.

По дороге к самолёту пассажиры недружелюбно поглядывали на Лаврова, и только один улыбнулся ему.

— Двадцатый век на пятки наступает. Зашиваемся, а? — спросил он у Сергея. Это был невропатолог больницы, в которой работала Таня, Глеб Афанасьевич Спиридонов.

— Не говорите, — ответил Сергей. — В кои веки вырвался в родные места, и то двое суток дали. Правда, плюс суббота и воскресенье.

— Ну, вы богач. Сейчас это делая вечность. Меня по поводу предстоящей диссертации отпустили на сутки.

В самолёте Сергей и Глеб Афанасьевич устроили дела так, чтобы сидеть рядом.

— У вас, Серёжа… простите, что я вас так называю… несколько романтический взгляд на нашу профессию, — как всегда снисходительно болтал невропатолог со своим собеседником. — Клятва Гиппократа, исцеление человеческих недугов — это всё красивый фасад. На самом деле как везде — свои ручейки и пригорки. Даже хуже. Интриги, косность, цинизм.

— Но ваш профессор Корнильев, например… — пытался возразить Сергей.

— А что Корнильев? Мастодонт. Ископаемое. Со своей допотопной поговорочкой: «Живите и радуйтесь». Таких, как он, почти не осталось. Да и он сдаёт. Всё-таки возраст.

— Допустим. Но средний медицинский персонал, — клонил Сергей к тому, что его особенно интересовало. — Ведь перед сёстрами, санитарками нельзя не преклоняться. Зарплата, прямо скажем, грошовая, а они так преданы…

Тон Глеба Афанасьевича перестал быть спокойно-снисходительным. Его, как говорится, прорвало.

— Средний медицинский персонал, Серёжа, — наша трагедия! Кто идёт в эти самые сёстры? Вдумайтесь. И зачем? Вы бы, например, пошли? То-то и оно. Я заведую нервным отделением. Всякие там успокаивающие всегда под рукой. Очень между нами: был такой случай. Купила одна сестрица бутылку самого дешёвого вина… Только помните, между нами! Туда две моих таблетки — и полный кайф! В смысле моральных устоев и говорить нечего!

— Ну почему же… — усомнился Сергей, но в голосе его чувствовалась тревога.

— Нет, я лично не такой циник, как вам кажется. Поэтому делаю скидку. Одна из тысячи пошла в сёстры по призванию. Она, конечно, другое дело. Перед такой преклоняйтесь… Вы кто по профессии?

— Математик.

— А какой профиль?

— Логика… Вы не знаете такую сестру из хирургического отделения, Тусю… То есть Таню Ищенко?

— Татьяна Ищенко… Ищенко, Ищенко… Простите, у вас личный интерес? Тогда вам исключительно повезло. Одна из тысячи.

— Я лечу, чтобы забрать её от вас.

— Правильно делаете. Забирайте, пока не поздно, не то и она погибнет.

Самолёт слегка тряхнуло. Невропатолог вздрогнул и покрылся холодным потом.

— Что с вами? — спросил Сергей.

— Ничего. Нервишки. Переживёте с моё, посмотрим, что с вами будет. Вам до диссертации далеко?

— Я её вместе с дипломом защитил, — ответил Сергей.

Танина сестрёнка Светлана делала уроки в небольшой комнате с деревянными жалюзи в окнах и гитарой, пылившейся на стене, когда кто-то постучал в дверь.

— Войдите, — сказала Света.

В дверях появился Сергей Лавров. По тому, что в руках у него не было чемоданчика, а в одежде произошли перемены — поздняя московская осень совсем не то, что в южных городах, — можно было догадаться, что Сергей явился сюда, уже побывав в родительском доме.

— Здравствуй, Светка! — тихо сказал Сергей.

— Здравствуйте, — ответила девочка. — Вы кто?

— Серёжа Лавров.

Светка задумалась, а — потом убеждённо сказала:

— Врёте!

— Почему? — опешил Сергей.

— Лавров приехать не может. Он может только письма писать.

— А вот я взял и приехал!

— У Лаврова нос другой, — объявила Света. — И подбородок.

— Честное слово, это мой нос! — поклялся Сергей.

Света выдвинула ящик стола. Здесь так, чтобы в любой момент её можно было увидеть, хранилась фотография десятиклассника Серёжки Лаврова рядом с аккуратной пачкой его писем. Девочка тщательно и в то же время стараясь, чтобы Сергей ни о чём не догадался, произвела то, что в детективных романах называется идентификацией личности.

— Может, и твой, — согласилась Света, сразу переходя на «ты».

— А где Таня?

— В больнице.

— Дежурство?

— Нет.

— А что?

— Ты не поймёшь.

— Пойму.

— Чаю хочешь?

— Это обязательно?

— Таня говорит, что да. Долг гостеприимства. Это быстро. Чай у меня в термосе.

— Наливай, — согласился Серёжа. — Так что же там стряслось? — спросил он рассеянно, потому что оглядывался по сторонам.

— Был у Тани больной, ветеринар, — вдохновенно принялась рассказывать Света. — В шестнадцатой палате лежал. Все думали — умрёт, а Таня с Машей его выходили. Ведь они постовые сёстры по уходу.

— Что значит «постовые»?

— Значит — на посту, — продолжала Света, занятая хозяйством. — Перевели больного в отделение для выздоравливающих, — Света открыла холодильник. — Больной совсем уже стал поправляться, а потом съел сырок из тумбочки. Вот такой, — Света вытащила из холодильника сырок в серебристой фольге и показала его Серёже. — Съел — и умер. Девочка начала разворачивать сырок. — С изюмом! Будешь?

— Нет, — испуганно отказался Сергей.

— А я съем, — спокойно продолжала Света. — Сегодня похороны. Люську — Танину подругу — могут выгнать из больницы, потому что должна проверять тумбочки. У профессора Корнильева обострение язвы, а Таня…

Но Серёжа уже ничего не слушал. Он уставился на злополучную бутылку «Столичной», стоявшую на полке распахнутой дверцы холодильника.

— Что это? — спросил он у Светы; девочке не понравилось, что Серёжа её не дослушал.

— «Столичная», — ответила она холодно. — Налить с дорожки?

, Сергей обалдел.

— Это у вас тоже долг гостеприимства? И часто у вас бывают гости?

— Угу, — ответила Света, прихлёбывая чай из блюдца и внимательно наблюдая за Сергеем.

На холодильнике стоял тёмный флакон с таблетками. Серёжа схватил его и стал рассматривать на свет. Флакон был без этикетки.

— Дай сюда, — сказала Света про тёмный флакон. Ей почему-то всё больше не нравилось Серёжино поведение.

— Зачем? — Сергей спрятал флакон за спину.

— Надо. Холодильник закрой.

Сергей с опаской протянул девочке флакон. Светлана вытащила из него таблетку, привычным движением бросила её в рот и запила чаем.

Сергей смотрел на девочку с ужасом.

— Что ты сделала? — спросил он её.

— Ничего. Приняла аскорбинку. А может, вы всё-таки не Лавров? — снова перешла на «вы» Света.

— Лавров, Лавров, — думая о своём, ответил Сергей и провёл пальцем по пыльной гитаре. — Так… — протянул он. — Всё равно Таньку надо спасать! Я побежал!