— Верно. Значит, голосуем. Второе место — Броневицкая… Единогласно. Габриэлян — третье место… Единогласно!.. Пошли! — Председатель жюри встал. За ним поднялись остальные. Уже на ходу председатель предложил: — Ансамблям «Ритм» и «Хорошее настроение» — поощрительные призы. У Броневицкой будет инфаркт.

Жюри выстроилось на сцене. Председатель глянул на щит, где были отражены результаты голосования зрителей. Результаты точно совпадали с решением жюри.

— Товарищи! — сказал в микрофон председатель. — Прежде всего жюри отмечает очень высокий уровень музыкальной культуры всех участников сегодняшнего концерта. «Музыка — народная потребность», — утверждал Бетховен. И вы её удовлетворяете. Это совсем не похоже на то, что мы называем хобби, а нечто совсем иное. А что? Об этом следует задуматься нам всем. В том числе и в первую очередь музыкантам-профессионалам.

— Ишь как запел! — тихо сказал знаменитой певице композитор в кожаной куртке.

— Рад вам сообщить, — продолжал председатель, — что решение жюри полностью совпадает с голосованием, которое вы провели здесь, пока мы заседали. Первая премия — Татьяна Ищенко!

Таня появилась на сцене, сопровождаемая бурной овацией.

Последовала процедура вручения диплома и фестивального сувенира.

— Вторая премия — Лидия Броневицкая!

Та же процедура.

Броневицкая держалась с достоинством. Её не хватил инфаркт. Как бы случайно оказавшись поближе к микрофону, она сказала во всеуслышание:

— Танюша, я покушаюсь на вашу песню. — И поцеловала Таню.

— Она покушается! — вполголоса возмутилась знаменитая певица. — Эту песню буду петь я!

— Не потянешь, Галя! — пока гремели аплодисменты, грустно сказал председатель. — Тут ведь главное не в песне…

Всё-таки председатель был хорошим музыкантом и знал толк в своём деле.

С гитарой на ремне Таня шла по закулисному коридору и тащила за руку Светку. Фоторепортёрские блицы преследовали её всю дорогу.

Знаменитые певицы набросились на Таню, когда она вошла в комнату с роялем:

— У вас много песен?

— А ноты есть?

— Клавир или только мелодии?

— Вас кто-нибудь обрабатывал?

— Где вы учились пению?

— Вот, — сказала Таня, вытащив из портфеля, лежавшего на рояле, помятую нотную тетрадку. — Всё, что у меня есть.

Певицы тут же начали бегло проигрывать Танины мелодии, ахать и охать, поправляя друг друга.

— У вас только один экземпляр?

— Как бы переписать?

— Оставьте себе. Я всё наизусть помню.

— Тань! Я спать хочу… — захныкала Светка.

— Сейчас, миленькая, сейчас…

Укрытая пледом, Светка спала на тахте в квартире Сергея Лаврова.

— У тебя хорошо. А главное, тепло. Я в Москве промёрзла, — сказала Таня, поёживаясь в глубоком кресле.

— Сейчас я и тебе плед дам, — сказал Сергей, — а то ты совсем скисла от волнения… Вот так. Плечи, главное. Плечи и спину. Теперь стакан чайку — и всё в порядке.

— Эту лампу я бы на твоём месте в тот угол поставила.

— Непременно. А телевизор куда?

— Телевизор к той стене.

— Умница. Всё так и будет.

— Шторы, на мой вкус, чересчур пёстрые.

— Сменим их к чёртовой бабушке!

На кухне засвистел чайник.

— Я мигом, — сказал Сергей и скрылся.

Таня сильно закашляла. Приложила ладонь ко лбу и безнадёжно махнула рукой.

Появился Сергей с подносом, на котором стояли чашки, чайник, блюдца с печеньем и конфетами.

— Это было изумительно, Таня! Неонила права. У неё безошибочное чутьё. Ты рада?

— На седьмом небе.

— Нет, я серьёзно.

— Серёженька, милый, конечно, рада. Но только мне не верится, что всё это было.

— Я свидетель. И ты знаешь, со мной рядом две девки плакали.

— Наверное, тоже сестрички.

— Слушай, а ведь у тебя температура, — сказал Сергей, пощупав Танин лоб.

— Угу! — сказала Таня, прихлёбывая чай и грея руки о чашку. — Ещё мне не верится, что я в Москве и в твоей квартире.

— Она теперь и твоя. Перед тобой открывается такая дорога! Ты станешь серьёзным композитором. И прекрасной камерной певицей.

— Из медицины не уходят, Серёжа.

— А Броневицкая?

— Она в ней, наверно, и не была.

— Ну хорошо. Ты операционная сестра. А что в перспективе?

— Хорошая операционная сестра.

— Дальше?

— Отличная!

— И всё?

— Ты не имеешь представления, что такое отличная операционная сестра. Ей цены нет. А потом я могу стать хирургом.

— Будь кем хочешь, только выходи за меня замуж.

— Другой разговор. Знаешь, когда я за тебя замуж выйду?

— Когда?

— Когда буду уверена, что ты любишь меня так же, как я тебя.

— А как ты меня любишь?

— Так, что мне всё равно, есть у тебя эта квартира или её нет. Защитил ты диссертацию или работаешь сантехником, как Машин Славик. Если бы я сегодня провалилась, что бы ты делал?

— Утешал тебя.

— Как?

— Сказал бы, что ерунда, что у тебя есть другие достоинства.

— А я бы от этих слов в окно выбросилась. Ты должен был бы мне сказать, что все кретины и не способны понять, как я гениальна. Ведь если бы тебя завалили на защите, я про твоих оппонентов думала бы именно так. А ты, когда микрофон зафонил и все засмеялись, стал пробираться к выходу. Почему? Видела я, Серёженька, видела!

— Я не мог этот смех вынести!

— И хотел оставить меня одну? А если б ты стоял у микрофона, я бы на сцену полезла!

— О чём мы говорим, Таня? Бред какой-то! Давай лучше будем тебя лечить!

— Нет, Серёженька, нет, миленький, нет, мой хороший… Лечиться я буду в Синегорске.

Бывший лётчик-истребитель Анатолий Егорович Карташов в своей московской квартире смотрел телевизор. Его пятилетний внук расхаживал по комнате с пластмассовой игрушечной саблей в руке.

— Выполняя многочисленные просьбы наших зрителей, мы снова включили в нашу программу песню «Марш милосердия». Исполняет автор — Татьяна Ищенко, медицинская сестра из города Синегорска.

Внук бывшего лётчика в это время с криком «ура» вступил в рукопашную с диванной подушкой.

— Тихо, Петя! — прикрикнул на внука Анатолий Егорович.

— Ты что внуку рта не даёшь раскрыть? — вошла в комнату жена Карташова. — Ведь он тебя любить не будет.

— Тихо! — прикрикнул и на жену Анатолий Егорович. — Видишь эту девушку? Она меня спасла в Синегорске.

На экране телевизора Таня Ищенко кивнула ансамблю. Зазвучали маршевые аккорды. И опять Таня долго не вступала.

Под аккомпанемент ансамбля «работала» её виртуозная гитара.

— Знаем мы, как они спасают! Вместо того чтобы с внуком поиграть, он девиц в телевизоре рассматривает. Постыдился бы на старости лет. И ничего в ней особенного. Только что молоденькая.

— Тише!

— Я, когда мне столько же было, получше выглядела… Да посмотри хотя бы на Петеньку! Другие бы на такого внука не нарадовались!

— Тише!

Жена Карташова запричитала:

— Не настоящим отцом был: всё дела, дела, и дед не настоящий. Другие бы на твоём месте…

И вдруг пятилетний Петя крикнул:

— Деда! Бери мою саблю! Руби ей голову!

На миг жена Карташова лишилась речи. А потом зарыдала:

— Вот она, детская благодарность! Я с Петенькой днём и ночью вожусь, и кормлю, и пою, а он, кровожадный, за тебя заступается…

Сергей Лавров тоже смотрел телевизор. Но не у себя дома, а в витрине радиомагазина. Звука не было слышно, и Сергей просто заглядывал Тане в глаза. Шёл крупный снег. Никто, кроме него, не останавливался у витрины.

Таня допела последний куплет своей песни на экране телевизора в маленькой комнате деревянного дома на окраине города. Трубач постарался и при бисировании ещё эффектнее выдал свой щемящий сигнальчик. Загремели аплодисменты. Операторы начали показывать зрительный зал.

— Всё! Выключи, Люся! — послышался хриплый Танин голос. И экран погас.