"Бодлер — очень огорчился".

"Я Вас из Ломоносова и из Майкова выведу".

Встретила Пяста. О Мандельштаме 160 рубл., 32 строчки уже напечатаны, а 8 ужасные — басня. Предлагал в "Красную газету" ("Хоть Мандельштам и предупреждал, чтоб не приглашала, а я Вас все-таки приглашаю"). Нес корректуру декламац. сборника. Цензура вычеркнула одно стихотв. — и это стихотворение АА "Страх".

О Гер. Педере. (Знал наизусть, читал Анненскому.) Письмо от 12 ноября — последнее письмо Маковскому о том, что стихи не приняты, очень обыкновенное и т. д. Стихотворение "Моя тоска" — 12 ноября. Очень страшно… По-видимому, отослал письмо и потом написал стихи… Лозинский: встретился с Волошиным, и подали друг другу руки. "Так что этому не нужно придавать слишком большого значения".

17.12.1925

О Шилейко — женится на Котовой (19 лет). Говорил раньше. Письмо — "с января мы с тобой зарабатывать много будем". Развод. "Замуж выйдете?" — "Нет, мне не за кого…" Это сами Котовы говорят. Деньги — в университете — отослать. В Академии сегодня получила — за квартиру и за Тапу. Сегодня к управдому пойду — за квартиру. Семирамида. Была у Срезневской сегодня. Ребенок здоров. О Мане — застраховать…

О Лозинском — шел на банкет… Очень милый, очень хороший был и очень несчастный. Рассказывал все, что уже известно. Самое худшее, что может быть — ничего не помнит. Хочет, но не может. В лоб поцеловал.

"Revenons nos moutons" — Кривич — о трилистниках. Убили Анненского — письмо Анненского к Маковскому, письмо в Аполлоне. "Моя тоска".

"О Волчце".

В типографии с меня спросили 100 рублей (1000 экз.), а продавать такую книжку в магазины можно копеек по 35. АА вспоминает, что в то время, когда она издавала "Вечер", условия были совершенно другие. (Стоила книжка что-то около 100 рублей.) АА говорит, что сейчас нет спроса ни книги, а потому нет и предложения.

— Совершенно не то было, например в 21 году, когда и Рождественский находил издателей, и т. д. А если сейчас не издаются стихи — то только потому, что нет на них спроса.

(АА, как об аксиоме, говорит, что спрос рождает предложение, а не наоборот.)

Во 2-м часу к АА пришла Маня, стала топить печку, а около 2-х пришла Л. Замятина. Замятина спросила АА о том, в каком положении дело в отъездом АА в Царское Село. (Значит, АА хотела ехать в санаторию.) АА отвечает, что не поедет, потому что нет денег. "А Вы не получили разве за декабрь?" — "Получила, но послала в Бежецк".

Замятина рассказывает о своих семейных делах, о том, что у Евгения Ивановича заболела мать и он срочно уехал к ней.

В 2 часа дня я попрощался и поехал домой.

27.12.1925

Вечером направился к М. Фроману. Пришел к нему в 9 1/2. У него — нечто вроде вечеринки, собрались: Лавреневы, Спасский с С. Г. (его женой уже дня 4 — 6), Баршев, Эрлих, Вера Кровицкая.

Говорили о самых разных разностях. Лавренев — о политике, о пьянстве всем "содружеством" у Баршева в Сочельник, рассказывал легенды из свое жизни. Баршев лебезил перед Наташей Лавреневой, Эрлих болтал о каком-то необычайном психиатре, о литературе, пел песенку блатную, рассказывал анекдоты о Сергее Есенине — о том, как Есенин читал стихи проституткам в ночлежном доме и одна из них зарыдала, чем очень тронула Есенина, порадовавшегося, что его стихи могут шевелить сердца. Но потом оказалось, что та, которая зарыдала, была глухая. Каплун, Спасский — болтали со мной о зимнем спорте, о лыжах, о коньках, Эрлих тоже примкнул к нам. Ида Наппельбаум хозяйничала. Все вместе ругали книжку Н. Чуковского "Приключения профессора Задыки". Ужинали, пили Шато Икем, а в начале 2-го я со Спасскими ушел и, расставшись с ними у Инженерного замка, направился домой.

28.12.1925

В половине 12-го я пришел к АА, чтобы взять у нее деньги и отправить их Шилейке в Москву. АА лежала и очень плохо чувствовала себя. У нее дикая бессонница. Сегодня она спала ровным счетом 2 часа, а вчерашнюю ночь совершенно не спала — то есть так, как не спят, когда играют всю ночь напролет в карты. Такая бессонница у нее все последнее время, а днем она — "как мертвая". Все же встает, выходит — и вчера, и третьего дня обедала у Срезневских. Я прочел ей воспоминания Лозинского, то, что он мне сообщил позавчера. АА нашла, что Лозинский сообщает дельно, хоть и очень плохо помнит. Но во всяком случае — все это нужно. Показал ей найденную пьесу Николая Степановича — "Охота на носорога". АА перелистала ее, но отнеслась к ней без интереса и даже не прочла. Она знает, что это вещь "халтурная"…

Говорили о работе. Я жаловался на свою плохую память. АА удивлялась этому и сказала, что ей это так же трудно себе представить, как человеку с очень хорошим зрением трудно представить себе близорукость, и так же, как ей самой трудно представить себе очень тонкий слух. (АА страдает недостатком слуха — он у нее "завуалирован" после очень давней кори. АА даже вспомнила как пример — в Бежецке часто говорили ей: "Слышишь бубенцы", — и АА прислушивалась напряженно и ничего не слышала. Но, во всяком случае, сказать, что АА плохо слышит, — нельзя. Недостаток этот — в очень незначительной степени.)

По поводу разговоров о работе вспоминали и некоторые даты из биографии АА: так, в августе 1905 года АА из Царского Села уехала в Евпаторию. Так, весь 1906 год — до Рождества — АА не была в Петербурге и в Царском Селе (была в Севастополе — в декабре, во всяком случае. Вернулась к Рождественским праздникам).

АА сообщила, что первое письмо Николая Степановича к ней из Парижа, в 1906, было насыщено оккультизмом, что Николай Степанович в этом письме даже объяснял свое пребывание в Париже интересом к оккультизму.

АА вспомнила еще одну вещь: недавно — с неделю или две тому назад — я задал ей вопрос: переписывался ли Николай Степанович с Анненским? АА сказала тогда, что одно письмо Анненского к Николаю Степановичу он ей показывал, но что было в этом письме — она совершенно не может вспомнить. Сегодня АА сказала, что вспомнила: Николай Степанович просил у Анненского "Фамиру Кифаред", то ли для "Sirius'a", то ли для "Острова" (это АА еще не установила). Анненский в письме отвечал, что он видел журнал и понял, что "Фамира Кифаред" велик по объему для него. Было и еще что-то в письме — но это АА уже не вспомнила.

Говорила об "Актеоне", о том, что она нашла в нем большое влияние Готье и что влияние на эту вещь "Фамиры Кифаред" по сравнению с влиянием Готье — незначительно.

АА получила сегодня письмо из Бежецка. Деньги, которые она выслала (50 руб.), они наконец получили; сшили Леве костюм и купили санки. В письме сообщают, что Лева только что заболел, что у него 39 и чт именно — еще не выяснено. АА сказала это с тревогой и очень обеспокоена этим.

Пришла Маня, стала готовить еду (именно "еду" — не завтрак, не обед — ее "роскошное" приготовление на примусе нельзя назвать иначе, чем "едой").

Печь натоплена, и в квартире ровно 5 полен. АА хотела послать Маню за дровами, но я решил это сделать сам, дабы это было сделано раньше, чем к вечеру. АА дала мне 9 рублей, и через час я привез дрова. За время моего отсутствия АА заснула, и я осторожно, не желая будить ее, написал и положил на ночной столик записку и взял приготовленные для отправки Шилейке деньги (Шилейко получил 70 рублей, из них 60 АА отсылает ему, а 10 оставила на прокормление Тапа — так распорядился Шилейко).

Ушел от АА и на трамвае прикатил домой. Было без 20 минут четыре.

В 6 часов по телефону от Фромана я узнал, что сегодня ночью повесился С. Есенин, и обстоятельства таковы: вчера Эрлих, перед тем, как прийти к Фроману, был у Есенина, в гостинице "Angleterre", где остановился С. Есенин, приехав сюда в Сочельник, чтобы снять здесь квартиру и остаться здесь уже совсем.