К сожалению, денег, которые мы заработали, хватило ему ненадолго, вскоре он опять впал в нищету и снова начал рисовать картинки на мостовой, причем теперь они были еще хуже, чем прежде.

И вот однажды, гуляя за городом, я встретил одного чрезвычайно нахального спаниеля. Он прошел мимо меня такой гордой походкой и так высоко задрав нос, что я не выдержал и спросил его:

— Эй, ты, задавака, что это тебя так распирает?

— Моему хозяину заказали написать портрет принца, — ответил он, изо всех сил стараясь казаться элегантным.

— А я уж было подумал, что это тебе заказали написать портрет принца, — сказал я. — А кто твой хозяин?

— Мой хозяин — знаменитый художник! — ответил он.

— И как же его фамилия? — спросил я.

— Джордж Морланд, — надменно ответил спаниель.

— Джордж Морланд! — воскликнул я. — А он что, сейчас в наших местах?

— Да, — ответил спаниель. — Мы остановились в «Роял Джордж». Мой хозяин пишет здесь пейзажи, а на следующей неделе мы уезжаем обратно в Лондон, где он начнет рисовать портрет принца.

Дело в том, что мне уже приходилось встречаться с Джорджем Морландом, который был и, возможно, остается самым знаменитым художником среди тех, кто рисует картины из сельской жизни. Особенно хорошо у него получалось изображать лошадей на конюшне, свиней в загонах, петухов и собак, которые сшиваются возле дверей кухни, и тому подобные вещи. И я всегда был чрезвычайно горд этим знакомством.

И вот, тайком от спаниеля я проследил, куда он направляется. Он привел меня на старую заброшенную ферму среди холмов. Там, спрятавшись в кустах, я имел счастье наблюдать, как великий Морланд писал один из своих знаменитых сельских пейзажей.

Вскоре он отложил кисть и пробормотал себе под нос:

— Вот здесь, около корыта, хорошо бы вписать какую-нибудь собаку или кошку. Интересно, сможет ли этот бестолковый спаниель полежать спокойно пять минут… Сюда, Спот! Спот, ко мне!

Его спаниель подошел к нему. Джордж подвел его к корыту с водой, приказал лечь и лежать смирно. Я знал, что Джордж Морланд просто обожал рисовать животных, спящих на солнце, и ему, конечно, хотелось, чтобы Спот тоже притворился спящим.

Но этот тупоголовый спаниель не мог ни минуты усидеть на месте. Сначала он стал ловить мух, которые кусали его за хвост, потом принялся с ожесточением чесать себя за ухом, потом он увидел кошку… Естественно, Джорджу было совершенно невозможно его рисовать, и в конце концов он так рассердился, что даже швырнул в Спота своей кистью.

И тут мне в голову пришла замечательная идея — одна из лучших идей за всю мою жизнь. Я вышел из кустов и, помахивая хвостом, неторопливо подбежал к Джорджу. И, представьте себе, великий Морланд сразу же узнал меня! А ведь мы с ним встречались только однажды — аж в августе 1802 года. Я был невероятно польщен.

— Ба, да это же Джип! — закричал он. — Хорошая собачка. Иди ко мне. Тебя-то мне и нужно.

Ища в траве свою кисть, которую он швырнул в спаниеля, художник разговаривал со мной — ну, как люди обычно разговаривают с собаками. Конечно, он не думал, что я его понимаю, но я-то все понимал — каждое словечко.

— Я хочу, чтобы ты прилег вот здесь, у корыта, Джип, — сказал он. — Тебе ничего не надо делать, только лежи смирно. Можешь поспать, если хочешь. Но, главное, постарайся не двигаться минут десять. Можешь это сделать?

Он подвел меня к корыту, где я улегся и застыл совершенно неподвижно, пока он вписывал меня в свою картину. Эта картина теперь висит в Национальной Галерее. Она называется «Вечер на ферме». Сотни людей видят ее каждый год. Но никто из них не знает, что та симпатичная собачка, которая спит около корыта, не кто иной, как Джип собственной персоной — никто, кроме Доктора, которому я однажды показал ее, когда мы ездили в Лондон за покупками.

Но во всем этом у меня была своя корысть. Я надеялся, что Джордж Морланд сможет, в свою очередь, оказать мне одну услугу. Правда, он не понимал собачьего языка, и мне было довольно трудно с ним объясниться. И вот, пока он укладывал свои краски и холсты, я на секунду скрылся из виду, как будто собирался уйти. Потом я со всех ног прибежал обратно, взволнованно лая и пытаясь дать ему понять, что он должен пойти со мной.

— Что случилось, Джип? — спросил он. — Надеюсь, не пожар или еще что-нибудь в этом роде?

Я снова залаял и, оглядываясь на него, пробежал немного в направлении города, чтобы он понял, куда нужно идти.

— Что делается с этой собакой? — недоумевал он. — Реки здесь рядом нет, тонуть, вроде бы, негде… Ну, хорошо, Джип, я сейчас пойду с тобой. Подожди только, пока я отмою свои кисти.

И мы пошли в город. По пути Джордж время от времени бормотал себе под нос:

— В чем же там может быть дело? Но что-то случилось, это ясно, иначе собака так бы себя не вела.

Я провел его по центральной улице города к тому месту, где нищий обычно сидел со своей собакой и выставлял картинки. Как только Джордж их увидел, ему пришло в голову, что он знает, в чем дело.

— Силы небесные! — воскликнул он. — Что за отвратительная выставка! Неудивительно, что собака чуть не взбесилась!

Как раз в это время одноногий нищий работал над своим новым произведением. Он сидел на тротуаре, и рисовал мелком кошку, лакающую молоко. Это вполне соответствовало моему плану. Я рассчитывал, что великий Морланд, который был очень добросердечным человеком, что бы там про него ни говорили, увидев эту ужасную мазню, нарисует для нищего несколько по-настоящему хороших картин. И мой план сработал.

— Только посмотрите, — закричал Джордж, указывая на рисунок нищего, — разве у кошки спина может так выгибаться? Дайте-ка мне мелок, я вам сейчас покажу, как надо.

Стерев каракули нищего, Джордж Морланд нарисовал все заново. Кошка получилась как живая, казалось, было даже слышно, как она лакает молоко.

— Вот это да! — восхищенно проговорил нищий. — Хотел бы я уметь так рисовать. И рисуете-то вы так быстро, как будто это вам ничего не стоит.

— Ну, мне это действительно не так трудно, — сказал Джордж. — Впрочем, быстрота еще не признак мастерства. Но скажите, много ли вы зарабатываете вашим ремеслом?

— Очень мало, — грустно ответил нищий. — Сегодня за весь день я выручил только два пенса. Вся беда в том, что я не умею так хорошо рисовать, как вы.

Я наблюдал за лицом Морланда во время всего разговора, и выражение его лица сказало мне, что я не зря привел сюда этого великого человека.

— Послушайте, — сказал он нищему. — Вы не будете возражать, если я сейчас перерисую заново все ваши картины? Конечно, то, что нарисовано на тротуаре, нельзя продать, но у меня с собой есть несколько лишних холстов, и вы сможете за них что-нибудь выручить. Я продал много своих картин в Лондоне, но еще никогда не пробовал ремесло уличного художника. Забавно посмотреть, что из этого получится!

И вот Джордж Морланд с энтузиазмом и энергией школьника взялся перерисовывать картины нищего. Он так этим увлекся, что не заметил, как вокруг него собралась целая толпа зевак. Его рисунки были так хороши, что люди не могли оторвать глаз от кошек, собак, коров и лошадей, которых он рисовал. Все начали шепотом спрашивать друг у друга, кто же этот незнакомец, рисующий картины для уличного попрошайки.

Людей становилось все больше и больше. Наконец, среди них нашелся человек, видевший работы Морланда раньше, и в толпе пронесся шепот: «Это Морланд — сам великий Морланд!» Кто-то сбегал за торговцем картинами, который держал магазин на Хайстрит, и рассказал, что Джордж Морланд в городе и рисует картины прямо на улице возле рынка.

Торговец картинами, конечно, поспешил туда. Там собрался уже весь город во главе с мэром. Нашлось очень много желающих сейчас же купить картины великого художника, и люди стали спрашивать у нищего, почем он хочет их продать. Бестолковый старик сдуру хотел было запросить за них по шесть пенсов за штуку, но Морланд успел шепнуть ему на ухо: