Я нашла мусорный ящик и, отыскав в нем кожуру от ветчины, принесла ее оголодавшей крысе. Как она меня благодарила? Она ела, и ела, и не могла наесться — клянусь моими усами? Наконец она сказала:

— Вот теперь я чувствую себя получше.

— Вы знаете, — стала жаловаться я, — я ведь только что вырвалась на свободу. Я была домашним зверьком у одного мальчика, и он держал меня в клетке. До сих пор белый цвет моего меха приносил мне одни неприятности. Кошкам так хорошо видно меня, что жизнь превращается в сплошное мученье.

— Я знаю, что мы теперь сделаем, — сказала старая крыса, — переселяйся ко мне в красильную мастерскую. Здесь не так плохо — под полом довольно тепло и уютно, а в подвале полным-полно всяких щелей, проходов и других мест, где можно спрятаться. Пока лежит снег, ты будешь выбираться отсюда и приносить еду нам обеим, а когда зиме придет конец и земля опять станет темной, добывать еду буду я. В жизни здесь есть и еще один плюс — тут не хранится ничего, что крысы или мыши могли бы попортить, и поэтому люди нас не будут трогать. В других местах — в жилых домах, продуктовых магазинах или на мельницах — они расставляют мышеловки или натравливают на нас кошек и хорьков. Но никто не станет беспокоиться, если крысы живут в красильном сарае, понимаешь? Глупые молодые крысы и мыши ищут жилье там, где много еды. Но умная и опытная крыса поступает совсем по-другому!

Целый год я прожила в красильном сарае вместе со старой мудрой крысой. И, без сомнения, это было славное время! Ни одна живая душа нас не беспокоила. В зимнее время я раздобывала провизию, а когда наступило лето, то приходила очередь моей престарелой компаньонки, которая знала, где в городе можно найти самую лучшую еду, и наш буфет всегда был полон отборными деликатесами. Ах, сколько прекрасных минут провели мы под полом красильного сарая, наслаждаясь вкусной едой и слушая, как красильщики, которые разводили краски в огромных чанах, болтали о городских новостях!

Но все мы так глупо устроены и никогда не бываем довольны тем, что имеем. К началу второго лета я уже мечтала о другой жизни, хотела быть свободной мышью, бродить по белу свету и все в таком роде. И, кроме того, мне еще ужасно хотелось выйти замуж. Возможно, на меня так подействовала весна. И вот однажды вечером я сказала старой крысе:

— Послушайте, уважаемая крыса, — сказала я ей, — я влюбилась. Всю зиму, когда я выходила за провизией, я каждый день встречалась с молодым мышонком из хорошей семьи и с прекрасными манерами. Мы с ним решили пожениться и обзавестись собственным домом. А сейчас настает лето, и мне опять придется все время сидеть взаперти в этом несчастном сарае, только потому, что у меня такой отвратительный цвет.

Старая крыса с минуту задумчиво смотрела на меня, и я поняла, что она собиралась произнести что-то особенно мудрое.

— Милочка, — сказала она наконец, — если ты решила уйти, то я, конечно, не смогу тебя остановить, хотя я и считаю, что ты задумала ужасную глупость. Вдобавок, одному только Богу известно, как я тут буду обходиться без тебя зимой. Но за то, что ты тогда спасла меня от голода, я тоже помогу тебе.

Сказав так, она повела меня наверх, туда, где стояли красильные чаны. Уже наступили сумерки, и все рабочие разошлись по домам. Мы едва могли различить силуэты этих огромных чанов, которые возвышались над нашими головами. Старая крыса подняла с пола кусочек веревки и, взобравшись на средний чан, опустила ее внутрь.

— Зачем вы это делаете? — спросила я.

— Это для того, чтобы ты смогла выбраться наружу, после того, как примешь ванну. Ты погибнешь, если среди лета выберешься наружу в своей белой шубке. И поэтому я собираюсь покрасить тебя в черный цвет.

— Сырные угодники! — вскричала я. — Покрасить меня в черный цвет?

— Вот именно, — ответила крыса. — Это довольно просто. Забирайся на средний чан, встань на самый краешек и ныряй! Не бойся, это не так страшно. А по этой веревочке ты выберешься обратно.

Я всегда была немного авантюристкой в душе. И вот, набравшись смелости, я залезла на чан и встала на самый его край. Было ужасно темно, и я едва могла разглядеть краску, которая маслянисто и мрачно поблескивала где-то далеко внизу.

— Ну, смелей, — сказала старая крыса. — Не бойся, разок окунешься и можно вылезать.

Не так-то просто было решиться на этот прыжок. Если б не любовь, я бы никогда не отважилась на такое. Но я собралась с духом и прыгнула.

Очутившись в густой краске я сперва подумала, что не смогу вынырнуть, а когда все-таки вынырнула, то чуть было снова не утонула, пока не нашла в темноте веревочку и, задыхаясь, выкарабкалась из проклятого чана.

— Замечательно! — сказала старая крыса. — Теперь побегай немного, чтобы не простудиться, а потом ложись в постель и хорошенько укройся. Утром ты встанешь уже совсем другой мышью!

И вот — я до сих пор не могу без слез об этом вспоминать — на следующий день, когда я проснулась и оглядела себя, то увидела, что вместо элегантного и модного черного цвета моя шкурка покрашена в вульгарный ярко-голубой! Эта проклятая старая дура перепутала чаны!

На минуту белая мышка замолкла — чувства переполняли ее. Но вскоре она продолжала:

— За всю свою жизнь я ни на кого так не злилась, как на эту старую крысу.

— Посмотри! — закричала я ей. — Посмотри, что ты со мной сделала! Это даже не темно-синий цвет. Я теперь просто страшилище!

— Я не понимаю, что произошло, — пробормотала она. — В среднем чане всегда была черная краска, уж я-то знаю. Они, наверное, переставили их. Голубая раньше была в левом чане.

— Молчи уж, глупая старуха! — ответила я ей и в ярости выбежала из красильного сарая, чтобы больше уже никогда туда не возвращаться.

Но теперь я стала еще в сто раз заметней, чем до сих пор. Мою яркую, небесно-голубую шкурку было прекрасно видно и на черной земле, и на зеленой траве, и на белом снегу, и на коричневом полу. Не успела я выскочить из сарая, как на меня прыгнула огромная кошка. Я увернулась от нее и выбежала на улицу. Там меня сразу заметили несносные ребятишки и, крича во всю глотку, что они видели голубую мышь, стали гоняться за мной по сточной канаве. На углу улицы дрались две собаки. Увидев меня, они прекратили драку и присоединились к погоне. Вскоре за мной гнался уже весь этот проклятый город. Это было ужасно. Меня не оставляли в покое, пока не настала темнота, и к этому времени я была так вымотана беготней, что буквально валилась с ног.

Около полуночи я встретилась под фонарным столбом с тем молодым мышонком, в которого была влюблена. И что вы думаете? — он даже не захотел со мной разговаривать? Он просто-напросто отшил меня?

— Это ради тебя я оказалась в таком кошмарном положении, — сказала я ему, в то время как он вышагивал возле меня, задрав кверху нос. — Ты — неблагодарный тип, вот кто ты такой?

— О-ла-ла-ла? — самодовольно заухмылялся он. — Неужели ты думаешь, что уважающий себя мышонок будет водиться с какой-то голубой мышью?

Целую ночь я пыталась найти пристанище, но все мыши, которые попадались мне навстречу, только показывали на меня пальцами, смеялись и издевались надо мной. Я чуть не плакала от обиды. Я отправилась к реке в надежде, что смогу смыть с себя краску и снова стать белой. Во всяком случае, это было бы лучше, чем то, какой я была сейчас. Я долго мылась, плавала и полоскала в воде свой мех, но краска никак не смывалась — разве смоешь краску простой водой?

В глубоком отчаянье я сидела на берегу и дрожала от холода. Небо на востоке стало бледнеть… Дневной свет! Скоро наступит утро, и все опять увидят мой отвратительный цвет. Значит, мне снова целый день терпеть насмешки и скрываться от погони.

И тогда я приняла очень тяжелое решение — возможно, это самое тяжелое решение, которое может принять свободная мышь. Я решила, что лучше опять стану домашним зверьком и буду сидеть в клетке, чем сносить такие издевательства и преследования. Тот курносый сын шляпника, по крайней мере, кормил меня и заботился обо мне. Я вернусь к нему и буду жить в неволе. Не нужна мне такая свободная жизнь, где друг способен отвернуться, а возлюбленный — предать только потому, что у тебя изменился цвет шкурки! Пускай я стану пленницей — может быть, когда-нибудь все они еще пожалеют обо мне — но будет уже слишком поздно!