3

Одиннадцать часов утра. Ликующий перезвон колоколов Франции и Испании сливается на границе в единую праздничную симфонию.

Умытый, отдохнувший, празднично одетый, Рамунчо вместе с матерью шел к торжественной мессе в честь праздника Всех Святых. К церкви вела усыпанная порыжевшими листьями дорога, а солнце грело, как летом.

Он, элегантный, одетый почти как городской юноша, если не считать сдвинутого набок традиционного баскского берета. Она, с высоко поднятой головой, благородной осанкой, в платье модного покроя. Франкита выглядела бы совсем светской дамой, если бы не черная шерстяная мантилья, прикрывавшая ей волосы и плечи. Искусству одеваться Франкита научилась в городе. Впрочем, в стране басков, несмотря на верность старинным обычаям, даже в самых отдаленных деревушках девушки и женщины одеваются модно и элегантно, чего не встретишь у крестьянок других французских провинций.

Войдя в церковный двор, где от огромных кипарисов веяло теплом Юга и таинственностью Востока, они, как того требовал обычай, разошлись в разные стороны. Впрочем, снаружи их приходская церковь с ее старыми суровыми стенами, лишь на самом верху прорезанными крохотными окошками, обветшалая и словно покрытая слоем пронизанной солнцем пыли, чем-то напоминала мечеть. Франкита вошла в церковь через дверь на первом этаже, а Рамунчо поднялся по величественной лестнице, которая вела вдоль наружной стены на хоры, где находились места, предназначенные для мужчин.

Погруженная в полумрак алтарная часть церкви была украшена множеством витых колонн с причудливыми капителями,[11] статуями и вычурными драпировками в стиле испанского Возрождения. Рядом с этим великолепием отливающей старинным золотом дароносицы гладкие, тщательно выбеленные известью боковые стены поражали своей простотой. Но окутывающий все аромат старины сглаживал контраст, и было ясно, что и это великолепие, и эта простота неотделимы друг от друга уже много веков.

До начала торжественной мессы было еще далеко, и прихожане только начинали собираться. Рамунчо глядел сверху на входящих женщин. В своих скрывающих лицо и одежду траурных мантильях, которые принято надевать идучи в церковь, они казались чередой одинаковых черных призраков. Задумчивые и молчаливые, они бесшумно ступали по надгробным плитам, где еще можно было прочесть полустертые надписи на баскском языке, напоминавшие о далеких временах и давно угасших родах.

Грациозы, появления которой с таким нетерпением ожидал Рамунчо, все еще не было. На некоторое время его внимание отвлекла похоронная процессия; длинной черной вереницей шли родственники и ближайшие соседи человека, умершего на этой неделе: мужчины – в длинных накидках, какие всегда надевают на похороны, женщины – в плащах с капюшоном.

Огромные хоры, расположенные по обе стороны центрального нефа,[12] тоже начинали постепенно заполняться. Мужчины с четками в руках неторопливо занимали свои места; все они – фермеры, пахари, погонщики волов, браконьеры и контрабандисты, серьезные и сосредоточенные, готовы были опуститься на колени при первом звуке священного колокола. Прежде чем сесть, каждый из них вешал на вбитый в стену гвоздь свой шерстяной головной убор, и понемногу выбеленная известью стена украсилась рядами бессчетных баскских беретов.

Наконец в сопровождении монахинь из монастыря Святой Марии Заступницы в церковь чинно вошли девочки-школьницы. Среди монахинь в черных чепцах Рамунчо узнал Грациозу. Ее головка тоже была окутана черным, и золотистые волосы, которые сегодня вечером будут развеваться в вихре фанданго, тоже были скрыты суровым церковным покрывалом. Грациоза два года назад закончила школу, но по-прежнему была дружна со своими наставницами-монахинями, вместе с ними пела в церковном хоре, читала девятидневные молитвы и украшала цветами статую Божьей Матери.

Затем перед сверкающим золотом алтарем появились священнослужители в пышных облачениях, поднялись на высокую театральную эстраду, и началась праздничная месса, отправляемая в этой заброшенной деревушке ничуть не менее торжественно, чем в городе. Сначала вступил хор мальчиков, в чьих звонких голосах угадывалась какая-то необузданная сила. Их сменил нежный хор девочек, ведомый чистым и свежим голосом Грациозы и сопровождаемый звуками фисгармонии.[13] А время от времени с хоров, где сидели мужчины, словно раскат грома, раздавался мощный отклик и гулко отдавался под старинными сводами церкви, где эти песнопения звучали уже не одно столетие.

Есть высшая мудрость и высшая сила в том, чтобы из века в век делать то, что делали предки, и, не раздумывая, повторять слова их веры. В незыблемости церковного обряда собравшиеся здесь прихожане черпали умиротворение и неосознанное, но сладостное смирение перед лицом неминуемо ожидающего каждого исчезновения. Ныне живущие словно утрачивали частицу своего эфемерного бытия, чтобы сильнее почувствовать связь с покоящимися под церковными плитами мертвыми, ощутить себя их продолжением, а точнее, образовать с ними и их еще не родившимися потомками то несокрушимое во времени и пространстве целое, которое называют народом.

4

«Ite missa est».[14] Торжественная месса окончена, старинная церковь пустеет. Прихожане выходят в церковный двор, идут среди могильных надгробий. Там, под мрачными сводами, каждый из них смог в меру своих возможностей на мгновение приобщиться к великому таинству бытия и неизбежности смерти, а тут на них льется ликующая радость солнечного дня.

Мужчины, все как один в неизменных баскских беретах, спускаются по наружной лестнице; женщины, не спешащие поддаться обаянию полуденного неба, с печатью задумчивости на прикрытых мантильями лицах черными группами выходят через двери первого этажа; некоторые останавливаются около свежей могилы и плачут.

Нежно веет чародей баскского края – южный ветер. Вчерашней осени нет и в помине, она забыта. В воздухе разлиты живительные волны, более сладостные, чем дыхание мая, напоенные ароматом цветов и сена.

Две уличные певицы, прислонившись к кладбищенской ограде, затягивают под звуки тамбурина[15] и гитары старинную испанскую сегидилью,[16] в которой звучит жаркое, быть может чуть-чуть арабское, веселье соседнего края.

И среди всего этого опьянения южной осени, более сладостного в этих краях, чем опьянение весны, Рамунчо, спустившийся одним из первых, ожидает появления монахинь, чтобы наконец-то подойти к Грациозе.

К окончанию мессы пришел и торговец обувью. Он разложил среди кладбищенских розовых кустов расшитые шерстяными цветами холщовые туфли, и молодые люди, привлеченные ярким товаром, собираются вокруг него, выбирают себе туфли по вкусу, примеряют.

Пчелы и мухи жужжат, как в июне. На несколько дней, пока дует этот ветер, вернулось царство тепла и света. Горы, окрасившиеся в сочные коричневые и темно-зеленые тона, словно приблизились к деревне и нависли над церковью, и на их фоне четко вырисовываются выбеленные известью дома, старинные пиренейские дома с деревянными балконами и высокой кровлей. А вздымающаяся на юго-западе, со стороны Испании, которая сейчас хорошо видна, голая рыжая вершина, так хорошо знакомая контрабандистам, кажется совсем близкой в потоках солнечного света.

Грациозы все еще нет, вероятно, она задержалась, чтобы помочь монахиням. Франкита же, никогда не принимающая участия в воскресных праздниках, улыбнувшись сыну, которого она увидит лишь вечером, когда закончатся танцы, молчаливая и неприступная как обычно, направилась к дому.

Тем временем на залитой солнцем паперти собралась группа молодых людей, среди которых уже снявший церковное облачение викарий,[17] и, похоже, обсуждала какие-то важные проекты. Это лучшие игроки края, самые ловкие и сильные; они готовятся к вечерней игре. Заметив их знаки, Рамунчо выходит из задумчивости и присоединяется к ним. Несколько стариков, с выбритыми, как у монахов, лицами, в натянутых на седые волосы беретах, подходят к молодым людям и окружают их. Это чемпионы прошлых лет, гордые своими былыми победами и уверенные, что их мнение все еще кое-что значит, когда речь заходит об этой национальной игре. Лапта для баскских мужчин – предмет особой гордости, рыцарский турнир, поле чести. Наконец после вежливой дискуссии решение принято: игра состоится вечером, играть будут в блэд,[18] в перчатке из ивовых прутьев. Шесть победителей разделены на две команды: в одной – викарий, Рамунчо и Аррошкоа, брат Грациозы, в другой – три знаменитых игрока из соседних деревень: Иоахим из Мендиацпи, Флорентино из Эспелетты и Иррубета из Аспаррена.