— А, это… я сама соорудила, плюс наследство. Бабушка моя, покойница — большое спасибо ей, удивительной бережливости была человек. Даже срезала застежки-подвязки для чулок со старых корсажей, для последующего сохранения. Носили такие предметы раньше женщины. Всего-то лет сто назад. Эластин еще не изобрели, потому все белье было вообще непонятного вида и формы, либо — резиновое напрочь. Зато теперь я пришила эти застежки к своим любимым красным панталонам — тоже наследие — и получилось, весьма зашибись. Чулки тоже есть того времени, серый плотный капрон с геометрическим рисунком, но, блин, ходить в капроне, я не собираюсь даже ради фрикского облика. Такой вот прикол.

Она согнула свою красивую ножку и оперлась подбородком на круглую коленку. Эля смотрела снизу вверх в серые, водянистые глаза Алекса и чего-то от него ждала. Эта девушка могла бы считаться экзальтированной особой, но впечатление было обманчиво — ее характер был выдержан и устойчив, но одевалась она экстремально. Во всяком случае, в данный момент она напоминала порочного демона с лицом ангела.

— А твоя идея насчет групповухи сработала! — продолжила Эля, не дождавшись от Алекса ничего вразумительного. — Всех как волной смыло, бегом по домам, онанировать и спать. Прям как дети малые, честное слово! Ты же этого хотел? Признавайся!

— Да, примерно эффекта такого я и добивался. Но не совсем. — Он теперь жутко стыдился этих своих слов и не знал, куда себя деть, поэтому избегал смотреть ей в глаза. Глазищи у Эли были большие, черные, и в них плясали целые толпы маленьких чертиков. — Вначале я думал, что мы пойдем к тебе.

— Туда мне теперь нельзя, ты же знаешь, — Эля закурила, и пустила в его сторону струйку дыма из сложенных трубочкой губ, — я теперь живу здесь, а там много родственников и много родителей, а еще сестра с кошкой.

— Я почему-то забыл, — ответил Алекс, — ведь последний раз мы были у тебя дома, и нам никто не мешал.

— Тогда все уезжали к тетке на дачу. Но, как ты помнишь, у нас тогда ничего не вышло — ты сбежал. А сейчас я упросила Ретона ну, Макса, свалить куда-нибудь до утра.

— А «до утра» — это как?

— Не парься, — Эля рассмеялась, — я сама ему позвоню, когда мы закончим. У тебя с собой, или опять в магаз бежать?

Прошлый раз Алекс сослался на отсутствие презервативов и незнание местной географии, а пока Эля ходила в ближайший магазин, он позорно ускользнул. После такого случая, по его идее, Эля должна была его бросить и возненавидеть лютой ненавистью, но почему-то этого не произошло, и вот опять они оказались в квартире одни. Но уже в другой квартире.

34. Пол Жданов

Злость.

Когда точно знаешь, что тебя пытаются убить, то настроение портится и хочется физически уничтожить своего врага, кем бы он ни был. Тем более, что если кто-то серьезно решит кого-то прикончить то, скорее всего, он добьется успеха в своем намерении. Если ему не помешать, конечно.

Да, я часто злюсь в последнее время, но как иначе-то? Я на самом деле полагаю, что редко какой оргазм поспорит по эффектности впечатлений с тем мгновением, когда ты ударяешь врага ногой в лицо. Когда мы злимся, то бываем наиболее честными, и перед собой, и перед другими. И меня еще смеют называть мизантропом! Я перфекционист и это очень сильно мешает мне жить. Мне сейчас просто некогда думать о внешнем оформлении своего поведения. Время — наш самый ценный ресурс, поскольку только тратится и никогда уже не возобновляется, и так уж получилось, что на работе мы вынуждены проводить почти треть своего драгоценного времени. Это — в идеале, но кое-кто работает и больше. Плохо это, хорошо — не знаю, но раз уж это так, то давайте сделаем эту жизнь пусть не окончательно приятной, но хоть сносной. И не будем привносить дополнительные проблемы ни себе, ни тому, для кого наше существование не совсем безразлично. Вся трудность только в том, что работа моя как раз и состоит в разработке всяческих проблем. Я создаю их для одних, ликвидирую для других, освещаю для третьих.

В деццтве все было иначе. Даже само слово «деццтво» писалось как-то не так.

Но иногда такая логика пасует. Кто говорил, что надо делать записи только о чем-то хорошем? Не помню… В голову опять лезут всякие гадости и полный бред. Надоело. Потерял где-то свой коммуникатор, потом позвонил в телефонную компанию и заблокировал номер. Двигатель в автомобиле продолжает шуметь — кулер, блин, всегда был громким, да и кузов резонирует. Машина каждый день жалуется и напоминает мне, чтобы я сделал ей полный ремонт и профилактику. Движок менять надо, а жаба душит — столько всего покупать. Вот разнылся — это же не мой стиль. Или мой? Это вообще никакой не стиль, а полное дерьмо.

Как выяснило служебное расследование, к пистолету, предназначенному для меня, никто не прикасался, кроме Феликса Флэгга, который взял его из сейфа на моих глазах. До того момента сейф находился под охраной и под сигнализацией. Само оружие попало в сейф за неделю до происшествия, и тщательно проверялось сразу двумя экспертами. Таков порядок. Причем никто в ту пору еще не знал, что именно этот ствол попадет в мои руки. Бред какой-то.

Со взрывом в клубе, так и со срывом лифта тоже возникла абсолютная непонятность. Полный тупик. Вот только не совсем ясно, причем тут я? Или опять — случайное совпадение? Надо будет озадачить «Гарри» и запросить информацию у «Мадам Сильвы».

Я шел по знакомым местам Города, вспоминая прошлые свои дела здесь. Возможно, что я даром терял время, бесцельно бродя по улицам, но тогда мне это было просто необходимо. Я старался видеть только то, что хотел, и мне не нужны были чужие чувства и эмоции, я хотел отгородиться и закрыться от них.

Я ненавидел этот Город. Ненавидел его людей, постоянно куда-то спешащих и создающих нескончаемые толпы; ненавидел переполненный общественный транспорт, неудобный, скверно организованный, грязный и душный; ненавидел городские дома, бездушные и уродливые, бессистемно натыканные в разных местах.

Я ненавидел улицы Города — узкие и нелепо проложенные, вечно забитые транспортом и такими же злыми, ослепленными ненавистью ко всему людьми. Я ненавидел жухлую и чахлую летнюю траву и грязный зимний снег; ненавидел смог над городом и серый городской воздух; ненавидел городские деревья, иссушенные и отравленные выхлопами машин. Машины я тоже ненавидел.

Я ненавидел в этом городе все, но жил в нем, жил со дня своего рождения, и не собирался никуда переезжать, ибо не имел другого места для жизни…

А Город отвечал мне тем же. Город мне мстил, как и миллионам других своих обитателей, он мстил неизменно и ежедневно. Город мстил за пренебрежение, за разрушение своей ткани и своего организма, мстил за нескончаемые стройки, перестройки и земляные работы, подтачивающие основу его существования. Мстил за тонны мусора и горы грязи, ежедневно накапливающиеся в нем, за всю ту злобу и ненависть, что привнесли в него постоянные и временные жители. Город ненавидел своих обитателей, считал их паразитами в своем теле и стремился избавиться от них.

Себя я тоже теперь ненавидел. За трусость и слабость, за боль, причиненную другим.

Навстречу постоянно попадались разнообразные личности, предлагавшие мне неземные наслаждения всего-то за пару сотен кредитов. Ярко накрашенные люминофорами проститутки продавали свой немудреный товар, а их сутенеры напротив, старались не особо выделяться из окружающей толпы. Они провожали меня долгими завистливыми взглядами — в это время суток клиенты здесь редкость. На углу мило беседовали три «девушки» — трансвестита, одетые вполне нормально и по-человечески, а проявляли себя только тогда, когда прохожий обнаруживал интерес и заинтересованность покупателя. Чуть в стороне молодой гей-пассив с тонкими руками и длинными волосами до плеч, никого особо не стесняясь, демонстрировал свое достоинство какому-то лысому толстяку. Кругом мигали разноцветные огни реклам и вывесок, а музыка била по ушам.