— У вас все в порядке, синьорина? — спросил Брунетти.

Она выпрямилась и улыбнулась:

— Ну конечно, комиссар. Я просто размышляла об одной картине.

— О картине?

— Угу, — пробормотала она, снова подпирая рукой подбородок и уставившись в пространство.

Брунетти проследил за ее взглядом, словно картина, о которой она говорила, могла там находиться, но увидел лишь окно и церковь вдали.

— О какой?

— Что хранится в музее Коррера. Там куртизанки с собачками.

Брунетти знал эту картину, хотя все время забывал, кто ее написал. Изображенные на ней женщины сидели с отсутствующим и скучающим видом — в точности, как синьорина Элеттра, когда он вошел, — глядя куда-то в сторону, словно не испытывали ровно никакого интереса к жизни.

— И в чем же дело?

— Я всегда сомневалась, куртизанки они или просто состоятельные женщины того времени, у которых все есть и которым совершенно нечего делать — разве что сидеть и смотреть в пустоту.

— Откуда у вас подобные мысли?

— Не знаю, — ответила она и пожала плечами.

— Вам здесь скучно? — поинтересовался он, взмахом руки указывая на кабинет, в надежде, что она ответит «нет».

Она повернулась и взглянула на него:

— Вы шутите, комиссар?

— Вовсе нет. А почему вы спрашиваете?

Она долго изучала его лицо и, не торопясь, ответила:

— Мне ни капельки не скучно. Совсем наоборот.

Брунетти был несказанно раз услышать эти слова.

Помолчав немного, она добавила:

— Хотя я до конца не уверена, каково мое положение здесь.

Брунетти понятия не имел, как следует реагировать на это заявление. Официально синьорина Элеттра именовалась секретарем вице-квесторе. Кроме того, по совместительству она должна была выполнять секретарскую работу для Брунетти и еще одного комиссара, но ни разу не напечатала для них ни одной докладной или письма.

— Полагаю, вы имеете в виду свое истинное положение, а не, так сказать, официальное, — пробормотал он.

— Конечно.

На протяжении всего разговора Брунетти держал отчеты в опущенной руке. Услышав ответ синьорины Элеттры, он поднял руку, протягивая ей документы, и провозгласил:

— Думаю, вы — наши глаза и нос, воплощение нашего любопытства, синьорина.

Она подняла голову и наградила его одной из своих самых лучезарных улыбок.

— Было бы приятно прочесть эти слова в перечне обязанностей для занимаемой мною должности, комиссар, — произнесла она.

— Полагаю, будет лучше, — сказал Брунетти, указывая папкой в сторону кабинета Патты, — оставить ваш перечень обязанностей в прежнем виде.

— А-а, — протянула она, но улыбка ее при этом сделалась еще теплее.

— И не станем беспокоиться насчет того, как назвать ту помощь, которую вы нам оказываете.

Синьорина Элеттра потянулась за документами. Брунетти передал ей папку со словами:

— Хотел попросить вас, если возможно, проверить, применялся ли такой способ убийства раньше, и если да — то кем и в отношении кого.

— Удушение?

— Да.

Она покачала головой с некоторым раздражением:

— Если б я не была так занята дурацкими размышлениями, мне бы самой это пришло в голову. — А потом торопливо добавила: — В Европе или только в Италии, и за какой срок?

— Начните с Италии. Если не найдете ничего похожего, займитесь югом Европы. — Брунетти казалось, что такой способ убийства характерен для жителей Средиземноморья. — Посмотрите за последние пять лет. Потом, если ничего не обнаружите, за десять.

Она повернулась к столу, нажала кнопку на системном блоке, и Брунетти поразился мысли, что привык считать компьютер ни много ни мало как продолжением ума синьорины Элеттры. Он улыбнулся и вышел из кабинета, предоставив ей заниматься делом и размышляя, не ведет ли он себя как сексист и не унижает ли ее каким-либо образом, воспринимая как часть компьютера. Уже на лестнице он громко рассмеялся, подумав о том, до чего доводит человека жизнь с фанатиком, счастливый от сознания, что ему все равно.

Когда он добрался до своего кабинета, у дверей стоял Вьянелло.

— Входите, сержант. В чем дело?

— Я по поводу Яковантуоно, комиссар. Тревизская полиция навела справки.

— Насчет чего? — поинтересовался Брунетти и знаком указал своему подчиненному на стул.

— Насчет его друзей.

— И жены? — спросил Брунетти, понимавший, что только эти новости могли привести сюда Вьянелло.

Сержант кивнул:

— Похоже, что женщина, позвонившая нам — ее, между прочим, до сих пор не нашли, — говорила правду, комиссар.

Комиссар слушал, не произнося ни слова.

— Одна синьора из соседнего дома сказала, что Яковантуоно частенько поколачивал жену, и однажды та даже оказалась в больнице.

— Точно?

— Да, — подтвердил Вьянелло. — Она якобы упала в ванной — так она объяснила врачам. — Обоим было известно, что многие женщины пользуются подобным эвфемизмом.

— Время смерти уточнили?

— Сосед обнаружил ее на лестнице без двадцати двенадцать. — И, словно отвечая на незаданный вопрос комиссара, добавил: — Нет, никто не знает, как долго она там пролежала.

— Кто все это выяснил?

— Тот человек, с которым мы разговаривали, когда ездили туда в первый раз, — Негри. Я рассказал ему насчет телефонного звонка и сообщил, что, по нашему мнению, звонок был инсценирован. А он сказал, что уже успел побеседовать с соседями.

— И что он узнал?

Вьянелло пожал плечами:

— Никто не видел, как Яковантуоно уходил с работы. Никто точно не знает, в котором часу он пришел домой.

Со времени последней встречи с pizzaiolo на Брунетти навалилось множество неприятностей, однако он по-прежнему отчетливо помнил его лицо, темные от горя глаза.

— Тут мы ничего поделать не можем, — сказал он наконец.

— Я знаю, — ответил Вьянелло. — Просто подумал, что вы захотите быть в курсе.

Брунетти кивнул с благодарностью, и Вьянелло отправился в комнату для младшего офицерского состава.

Через полчаса в дверь к комиссару постучала синьорина Элеттра. Она вошла, держа в правой руке несколько листков бумаги.

— Это то, что я думаю? — спросил он.

Она кивнула:

— За последние шесть лет было совершено три подобных убийства. Два из них заказала мафия, по крайней мере, так это выглядит. — Она приблизилась к столу Брунетти, положила перед ним рядом два первых листа и указала на имена. — Одно случилось в Палермо, другое — в Реджо Калабрия.

Брунетти прочел имена и даты. Одного убитого нашли на пляже, второго — в собственной машине. Обоих задушили каким-то тонким жгутом, вероятно, проводом в пластиковой обмотке: на шее жертв не нашли никаких нитей или волокон ткани.

Она положила третий листок рядом с предыдущими двумя. Давиде Надруцци убили год назад в Падуе, в преступлении обвинили уличного торговца, марокканца. Однако последний скрылся, прежде чем его успели арестовать. Брунетти углубился в чтение подробностей: похоже, на Надруцци напали со спины и задушили прежде, чем он успел среагировать. Описание совпадало со схемами предыдущих двух преступлений. И убийства Митри.

— А марокканец?

— Исчез бесследно.

— Надруцци… Где я мог слышать это имя? — спросил Брунетти.

Синьорина Элеттра выложила перед комиссаром последний лист бумаги.

— Наркотики, вооруженные ограбления, грабежи, изнасилования, связи с мафией и подозрения в шантаже, — прочла она список обвинений, выдвигавшихся против Надруцци на протяжении его короткой жизни. — Можно себе представить, что за друзья должны быть у такого человека! Неудивительно, что марокканец исчез.

Брунетти быстро просмотрел страницу до конца:

— Если он вообще существовал.

— Что?

— Взгляните сюда, — сказал он, указывая на одно из имен в списке. Два года назад Надруцци подрался с Руджеро Палмьери, предполагаемым членом одной из самых жестоких преступных группировок в Северной Италии. В результате Палмьери оказался в больнице, но обвинений выдвигать не стал. Брунетти достаточно хорошо знал подобных людей, а потому понимал, что дело должно было уладиться в частном порядке.