Наутро Павел встал вместе с Ольгой, позавтракал, и тут же засел за работу. Снова писалось легко, к тому же он торопился; сюжет нового его криминального романа слишком стремительно развивался, и надо было поскорее заканчивать фантастический роман, чтобы он не мешал писать новый боевик с натуры. Он то лежал на животе, подставляя солнцу спину, то усаживался в шезлонг, то и дело ложился под колонку. Солнце пекло немилосердно. В двенадцать часов пришла Ольга и принялась готовить обед. Потом подошла к нему, покачала головой:

– Ну, как ты в таких условиях можешь написать что-то стоящее?!

– Ничего себе!.. – изумился он притворно. – Полторы тысячи долларов – это что, жук плюнул?..

– Да я имею в виду то, что на века останется…

– Вот те раз! Кто ж сразу может решить, что останется, а что – нет? Конан Дойл много всяких романов написал, в том числе и научно-фантастических, а помнят только его рассказы про Шерлока Холмса. Войнич прожила, чуть ли не сто лет, за всю жизнь написала один весьма посредственный роман, а он в веках остался… Может от меня только один этот роман останется? А может, прошлый криминальный? Кто знает…

– Ты вечно на все ответ найдешь… И чего ж ты жаришься? Лето только началось, а ты уже как эфиоп. Через полчасика приходи обедать, – и она пошла обратно в дом.

Павел поглядел ей вслед, вздохнул; вот бы Ольга еще и в постели была как Люська… Чего еще желать от жизни? И он снова принялся строчить авторучкой фразу за фразой.

После обеда он вновь вернулся в свой литературный солярий, и проработал, пока не начало темнеть. Принимая душ, подумал злорадно: – Интересно, а что подумали топтуны, не видя его весь день? Но тут же вспомнил, что топтуны парятся в грязном и душном "телевизоре" какого-то районного отделения милиции, и на душе стало так приятно, будто выпил целую бутылку бальзама "Биттнер".

К девяти часам утра они уже были готовы. Павел вышел на звук мотора подъехавшей машины. От калитки шел Димыч, с любопытством оглядываясь по сторонам. Он весело воскликнул:

– Здорово, Паша! Я гляжу, ты опять живой.

– Стараемся, знаешь ли…

– А здорово у тебя тут… Жалко будет переезжать, когда квартиру купишь.

– А я не буду квартиру покупать, – тут вышли Ольга с Денисом, и Павел поспешно представил ее.

Димыч протянул руку, и еще поспешнее, чем Павел представлял ему Ольгу, представился сам:

– Валериан.

Ольга, пожимая его руку, сказала:

– По-моему, так звали какого-то римского императора…

– Вот именно… – помрачнев, проговорил Димыч. – Мой отец страшно любил историю, раза два поступал на исторический факультет, но так и не поступил, зато на мне отыгрался… Пойдемте скорее, пока прохладно, а то по жаре ехать – замучаешься…

Павел, поскольку был пошире Димыча, сел рядом с Генкой, а Димыч устроился рядом со своей женой, моложавой и симпатичной женщиной. И они поехали. На выезде из города, Генка тихо сказал:

– Погляди-ка в зеркало… Видишь белую восьмерку?

– Ну, если это восьмерка, то вижу. Я плохо в марках машин разбираюсь…

– Она едет за нами почти от самого твоего дома…

– Не может быть. Димыч ведь всех беркутов повязал. Это они за мной ходили…

– Выходит, не всех…

Они подъехали к своему излюбленному месту, восьмерка проехала дальше, и скрылась из глаз за прибрежными ивами.

Димыч проговорил, извлекая из холодильника кастрюлю с мясом:

– Видимо совпадение, тоже ехали отдыхать…

– Может быть… – Генка пожал плечами. – Может, разные были восьмерки… Их же, белых, до черта… Хотя, я с нее глаз не спускал. Точно, из переулка вывернулась и приклеилась.

Димыч проворчал:

– Поскольку, все мы тут оптимисты, и уверены, что будет еще значительно хуже, будем предполагать худшее. Только женщин не пугайте своими пушками… Держите их не на виду.

Павел сбросил одежду и пошел за дровами, а Димыч принялся колдовать над мангалом, потом принялся насаживать мясо на шампуры. Ольга хотела ему помочь, но Вера, жена Димыча, засмеялась и сказала:

– Оля, пойдем лучше купаться. То, что для мужиков отдых, для нас каждодневная работа. Да Димыч никого и не подпускает, когда он эдак вот священнодействует…

Павел притащил два толстых ствола ивы, а Генка взялся рубить дрова. Денис ушел обследовать окрестности. Павел тревожно принялся оглядываться по сторонам, но Генка коротко бросил сквозь зубы:

– Я держу его в поле зрения…

Успокоившись, Павел принялся разжигать огонь в мангале. Когда толстые поленья разгорелись, он спустился с берега и нырнул в протоку. Вдосталь наплававшись, он подплыл к берегу, сел на дно по плечи в теплой воде, и с наслаждением подставил лицо солнцу. К нему подошла Ольга, села рядом, сказала:

– Теперь понятно, почему тебя кто-то выслеживает… Связался с такими друзьями…

– С какими друзьями? – изумленно переспросил Павел. – Друзья, как друзья. Надежные, не то, что Колян с Алексеем…

– Да они же уголовники!

– С чего ты взяла?! – ошарашено уставился на нее Павел.

– Да они разговаривают между собой точь-в-точь, как в твоей книжке блатного жаргона. И Вера крутит, не хочет говорить, чем занимается ее муж. Хоть бы придумала что-нибудь правдоподобное…

Павел расхохотался. Выскочив из воды, хохоча, полез на берег. Ольга пошла за ним, недоумевая. Павел заорал, не доходя до костра:

– Мужики, вы знаете, за кого вас Ольга приняла?

– Естественно, за тех, кто мы есть… – ухмыльнулся Генка, иногда щеголявший своеобразным юмором.

– За уголовников!

Димыч полюбовался горой шампуров, ухмыльнулся и сказал:

– Паша, да погляди на нас внимательнее, и сам скажи, на кого мы похожи? На свою физиономию тоже глянь критически…

Генка вдруг подобрался, взял топор на "караул", даже прищелкнул босыми пятками и отчеканил:

– Подполковник милиции Дубовик!

Димыч вскакивать не стал, но тоже представился вполне официально:

– Майор милиции Астахов. Оля, вы совершенно правы; менты и бандиты – одна банда. Мы ж друг без друга не можем…

Ольга обескуражено улыбалась, не зная, что сказать. А Димыч продолжал:

– Я немножко виноват, я Вере еще в молодости объяснил, что о моей работе лучше всего ни с кем не разговаривать, безопаснее жить будет, вот у нее и вошло в привычку, всячески увиливать от вопросов о моей работе. Да и Паша вам почему-то о нас не рассказал.

Павел обескуражено пожал одним плечом, сказал:

– Мне показалось, так будет лучше… Чтобы поменьше народу знали, кто вы такие.

Димыч помахал фанеркой над мангалом, удовлетворенно хмыкнул, и принялся укладывать шампуры, после чего приказным тоном изрек:

– Ты, Пашка, уже накупался, так что помаши фанеркой, а мы с Генкой пойдем, заплывем пару раз.

Павел взял фанерку и усердно замахал над мангалом. Димыч с Генкой плескались в протоке, как стая китов. Они туда и женщин уволокли, и Дениса стащили с дерева и тоже закинули в протоку. Генка нахально волочился за Ольгой; то и дело вылавливал ее из воды, стискивал, а потом швырял вверх. Ольга потешно смущалась, но ей явно нравилось мужское внимание. Павел прекрасно сознавал, что все это не более чем шутки, но вдруг ощутил болезненный укол ревности. Самокритично подумал, что сам вечно связывается с законченными стервозами, а тут совести хватает Ольгу ревновать…

Когда все вылезли из воды и расположились греться на солнышке, Павел хмуро проговорил:

– Гена, а ты знаешь, почему Дантес Пушкина завалил?

Генка лениво отозвался:

– Ну-у… Пушкин у Дантеса жену увел…

Ольга расхохоталась так, как никогда в жизни не смеялась. Димыч даже фанеркой перестал махать, с изумлением глядя на Генку.

Тот привстал, спросил удивленно:

– Оля, ты чего так развеселилась?

Но она только рукой махнула, а Павел продолжал серьезно:

– Нет, это Дантес у Пушкина пытался жену увести, а у Александра Сергеевича ума хватило Дантеса на дуэль вызвать…

– А что, надо было труса спраздновать? Поэт крутым должен быть…