Диван уже трещал и стонал, а она требовательно вскрикивала:

— Сильнее!.. Сильнее!..

— Куда уж, сильнее, сейчас диван развалится!.. — попытался он ее урезонить.

Но она не слушала, все твердила в полубессознательном состоянии:

— Сильнее… Сильнее…

Наконец она закричала и вытянулась ничком на диване. Павел перевернул ее, без затей докончил и пошел в ванну. Напустив теплой воды, он расслабился, пристроив голову поудобнее на краю и вдруг уснул, как в яму провалился. Проспал часа полтора, пока вода не остыла. Когда вылез из ванны, Люська, одетая в свой неизменный халатик, сидела в своей любимой позе на диване, смолила сигаретку и держала в руке фужер с водкой. Слава Богу! После вчерашнего осталось, и Люська в этот раз не будет упрашивать Павла остаться навсегда.

— Паша, — вдруг заговорила она, — ты немножко неточен в интерпретации исторических фактов…

— Это где ж я не точен?.. — неприветливо осведомился Павел, вытираясь Люськиным полотенцем, тоже далеко не первой свежести.

— Гитлер и Советский Союз оттрахал знатно…

— Бред все это… Гитлер наивный дурак, возомнил, будто Сталин ему позволит безнаказанно трахать Европу. Сталин хитро поступил, он напустил Гитлера на Европу, дождался, пока он ее захватит почти всю, а потом он намеревался Гитлера хрястнуть топором в спину, и, пожалуйста, мадам Европа, перед вами благородный освободитель, пожалуйте в постель…

— Ты что, хочешь сказать, что Сталин собирался затеять Вторую Мировую войну?!. Ты этого только при моей бабке не скажи… Она всю войну снайпером воевала, сотни полторы немцев перестреляла, так что и тебя запросто может хлопнуть за такие слова…

— Да нет, Сталин заставил Гитлера начать Вторую Мировую войну, а сам намеревался ее закончить на атлантическом побережье Португалии.

Она смотрела на него, распахнув глазищи, и от изумления забывала закусывать водку сигаретными затяжками, прихлебывала так, как пиво, мелкими глоточками.

— Видишь ли, у меня и отец, и дядька воевали. Дядька вообще войну начал на самой границе. Он рассказывал, что их стрелковую дивизию сгрузили прямо в лесу, они совершили небольшой марш-бросок и оказались в двух километрах от границы. Две недели там стояли. Я у дядьки спрашиваю: почему вы на опушке леса хотя бы окопы не вырыли? Приказа не было… Почему приказа не было? Вредительство… Он еще говорил, что рядом, в лесу, огромный штабель стапятидесятидвухмиллиметровых снарядов лежал. Говорили, что должен был подойти гаубичный полк. Вот и подумай, что делать гаубицам, которые стреляют почти на сорок километров, в двух километрах от границы, тем более, все в открытую на всех углах орут: немцы совсем скоро нападут! А когда немцы напали, у стрелковой дивизии быстро кончились снаряды для семидесятишестимиллиметровых пушек, окопов никто не озаботился выкопать, вот дивизия и рванула наперегонки на восток. Хорошо хоть не окружили, сумел дядька благополучно повоевать до конца войны, не попал в концлагерь. И вот про все эти несообразности он говорит одно — вредительство! А я считаю, никакого вредительства не было. Сталин планомерно, с того самого момента, как пришел к власти, готовил захват Европы. Сами за себя обо всем говорят цифры: Советская Армия насчитывала семнадцать миллионов человек, немецкая, со всеми сателлитами, всего лишь девять с половиной. Просто, Гитлер наивно подумал, что пактом Молотова-Риббентропа они честно поделили Мир между собой, и начал захват Европы. А Сталин дождался, когда он разгромил все европейские страны, и начал стягивать войска к границам. Превосходство Советской Армии было, видимо, таково, что Сталину просто в голову не приходило, что Гитлер может ударить первым. Он подумал, что Гитлер, видя такое превосходство, сам подставит голову под топор. Как русская интеллигенция и генералы, покорно шли к стенке, сидели в концлагерях и не протестовали. А Гитлер совсем не был сумасшедшим, и не собирался нападать на Советский Союз, он же прекрасно понимал, что захватить такую страну, с такими ресурсами, ни у кого нет шансов. Он верил Пакту, он верил, что они со Сталиным честно поделили Мир между собой! Но когда он понял, что Сталин собирается напасть, ему ничего не осталось, кроме как сыграть роль камикадзе. Скорее всего, он единственный знал, что совершил самоубийство не в сорок пятом году, а еще в сорок первом…

Она, наконец, догадалась затянуться, выпустив дым, сказала:

— Но ведь уже который год гласность и свобода слова… Почему же до сих пор никто, ничего подобного не высказал?

— Да очень просто, кто мог бы высказаться, не являются военными специалистами, и самостоятельно разбираться в военных вопросах им просто лень. Да и подумай, кого из писателей и поэтов, да и прочей творческой интеллигенции он истребил? Тех, которые наверняка стали бы задумываться. Он оставил только тех, кто в сорок первом взял под козырек и отправился на фронты военными корреспондентами. А они потом писали только об отступлении и последующем наступлении, и все напрочь забыли о тех неделях, предшествовавших двадцать второму июня. А девиз-то был: — "Малой кровью, на чужой территории…" Любому дураку понятно, что никто не собирался ждать немецкого удара, чтобы потом отвечать, иначе бы войска в приграничной полосе хотя бы окопов нарыли, и гаубицы поставили не в двух километрах от границы, а хотя бы в шести. Так что, однозначно, Сталин собирался первым нападать… Не его вина, что Гитлер оказался форменным камикадзе. — Павел помолчал, принялся неторопливо одеваться, уже одевшись, договорил грустно: — Обидно то, что миллионы убитых и замороженных в лагерях, только для того, чтобы построить социализм в странах Европы… Они и при нашем социализме жили в сотни раз лучше нас, даже те немцы, которые через стену сигали от кошмаров социалистического рая. А нам некуда было сигать, не было у нас Стены. И сейчас, они уже нормально живут, вернувшись к своему уютному капитализму, а мы все еще мечемся и рыскаем в разные стороны, а по существу, крутимся на месте. Потому как банда воров и бандюг устроила драку вокруг штурвала. А те, которые не дерутся вокруг штурвала, стараются поскорее нахапать… Знаешь, я родился спустя почти десять лет после войны, но пеленками мне служили казенные портянки. Моя мать ведь тоже воевала… Первое пальтишко мне сшили из отцовой шинели, потому как из материной шинели сшили пальтишки моим старшим брату и сестре… Только представить, что побежденная Германия в это время уже с жиру бесилась, выть хочется, и взять автомат, и стрелять, стрелять, стрелять, коммунистов, сталинистов, демократов и либералов… Рынок затеяли, бля… А устроили форменный бандитский базар… Ни у кого ума не хватило по-человечески реформы провести… Да не ума! Что я говорю?! Элементарной человеческой порядочности…

Павел впервые проговорился, что ему уже сорок лет, Люська до сих пор думала, будто ему не больше тридцати, но она этого не заметила, сказала тихо:

— Наверное, ты все же не прав… Война была Великая и Отечественная…

— Ну, разумеется!.. Но ты только представь, немцы в первые недели войны взяли в плен пять миллионов солдат и офицеров, да побили миллиона два-три. Это, считай, вся кадровая армия. Но буквально через пару месяцев была отмобилизована еще одна армия, больше уничтоженной. Что, в танки колхозники сели, и в самолеты тоже? Брехня! Обученные солдаты. И сверхиндустриализация страны была нужна не для повышения благосостояния народа, а для того, чтобы строить танки и самолеты. Мы несчастный народ и несчастная страна, потому что у нас совершенно мерзкая, предательская интеллигенция, а великий писатель — Достоевский… Во всем, что случилось с Россией в двадцатом веке, виновата русская интеллигенция. Ей, видите ли, не хотелось ручки пачкать, управляя страной, а когда к власти пришли большевики, интеллигенция от умиления слезы проливала…

Он вышел в прихожую, обулся, высунувшись из-за косяка, помахал ей рукой и вышел.

Павел заторопился домой. На сегодня они договорились копать картошку, и он с тоской думал, каково ему будет вкалывать весь день не спавши… На пути к остановке попалась телефонная будка, он заскочил в нее, позвонил, Славе: