Когда Павел шел с дежурства через сквер, он все больше укреплялся в мысли, что надо идти в милицию. И хоть после бессонной ночи основательно болела голова, и резало глаза, он направился в районный отдел.
Долго пришлось ждать, пока дежурный наговорится по телефону. Наконец он отложил трубку и вопросительно уставился на Павла. В райотделе Павел не бывал с самого начала перестройки и сразу обратил внимание на черты нового времени; дежурный сидел в отдалении от стекла, а в стекле отсутствовало привычное окошко, был приделан микрофон. Хоть стекло и не было пуленепробиваемым. А еще с внутренней стороны окон появились грубо сделанные и грубо приваренные к штырям, вбитым в стену, стальные ставни с бойницами. Как писатель, работающий в приключенческоавнтюрном жанре, Павел тут же профессиональным оком оценил бюрократический формализм и глупость этих ставень. Был бы он бандитом или террористом, и планировал бы захват этого отделения, то не стал бы ломиться через главный вход. Окно вестибюля выходило в заросший кленами укромный закоулок, ставень на нем, естественно, не было. Достаточно поставить к нему одного стрелка и все, находящиеся в дежурной части, особенно при закрытых ставнях, окажутся в мышеловке. Под прикрытием стрелка штурмовая группа преспокойно и без потерь может ворваться в дежурную часть.
Наклонившись к микрофону, Павел заговорил:
— Видите ли, какое дело… Меня несколько раз пытались убить. К кому мне обратиться?
Дежурный долго глядел на него, потом резко вскочил, подбежал к железной двери, тоже появившейся в последнее время на месте хлипкой фанерной, щелкнул замок или задвижка, дежурный высунулся из-за двери, сказал:
— А ну-ка дыхни…
Павел набрал побольше воздуху в легкие и дыхнул на старлея. Тот старательно принюхался, без дураков выполняя свой служебный долг. Потом захлопнул дверь, вернулся к столу, поднял телефонную трубку, еще помедлил, видимо колеблясь, кому, все же, подложить свинью, наконец, выбрал жертву и решительно нажал на кнопку, или перекинул тумблер, Павлу видно не было, как там у него устроен селектор. Скороговоркой что-то пробормотал в микрофон, выслушал ответ, хмуро бросил, снова высунувшись из двери:
— Иди на второй этаж, двадцать седьмой кабинет.
Павел поднялся по грязной лестнице с выщербленными ступенями, будто по ней следователи не раз таскали тяжеленные сейфы в виде вещьдоков, прошел по узкому, мрачному, обшарпанному коридору, нашел облезлую дверь с числом двадцать семь, постучал. Из-за двери донесся недовольный скрипучий голос:
— Пройдите!..
Он вошел, подумал отстранено, что, видимо, из-за такой вот обстановки постоянно циркулируют слухи, будто «менты» подозреваемых или просто задержанных бьют на допросах, а иногда и вовсе убивают. Ну почему все отделения милиции выглядят, как близнецы из одной семейки алкашей и наркоманов?! Везде обшарпанные коридоры, облезлые двери, со следами неоднократных взломов замков, будто обитатели кабинетов не реже одного раза в неделю ключи теряют, выщербленный грязный пол, да еще застеленный каким-то невообразимым линолеумом, будто специально подобранного защитного цвета. Расстели его на гнилом болоте и не определишь, где кончается болото и начинается половое покрытие.
За столом сидел молоденький лейтенант. Неприветливо глядя на Павла, спросил раздраженно:
— Это тебя пытались убить?
— Меня… — проговорил Павел, подходя к столу.
Лейтенант не озаботился, следуя заветам капитана Жеглова, убрать бумаги в стол, или хотя бы перевернуть текстом вниз. Видимо ни один преступник гроша ломаного не дал бы за всю груду.
— Что-то незаметно, что тебя пытались убить… — проворчал лейтенант, мотнул головой в сторону подозрительного стула: — Садись, рассказывай…
Стул был подозрителен в том смысле, что запросто мог развалиться под Павлом. Осторожно опустившись на жалобно заскрипевший предмет мебели муниципальной собственности, Павле принялся сбивчиво рассказывать. Лейтенант перебирал бумаги, раскладывая их по нескольким стопкам. Когда Павел умолк, он еще долго сортировал листки серой бумаги. Некоторые из них были исписаны корявым почерком, другие щеголяли ровной машинописью. Наконец лейтенант спросил:
— Так значит, ты не знаешь, кто и за что пытался тебя убить?
— В том то и дело… — расстроено обронил Павел.
— А нам, откуда знать? — раздраженно проговорил лейтенант. — Может, тебе все это приснилось? Может, мнительность? У нас тут по сотне в день приходят, и все жалуются, что их хотят убить. Один задолбал весь отдел: какие-то инопланетяне у него каждую ночь стены сверлят, потом психотронный газ пускают, а по воскресеньям еще и психотронными лучами облучают. И ведь в дурдом не забирают! Говорят — нормальный…
— Но мне же не почудилось! И с бритвой нападали. Три раза за неделю машинами задавить пытались. А сегодня на дежурстве всю ночь по бассейну искали…
— И не нашли? — с непонятным выражением спросил лейтенант.
— Их всего трое было. А чтобы в бассейне человека поймать, нужно не меньше взвода…
— Вот видишь…
— Ну что мне делать?!
— По ночам не шляться. А на дежурстве все двери и окна покрепче запирать.
Павел вдруг озлился:
— Товарищ лейтенант, а почему это вы со мной на «ты» разговариваете? Я ведь вам не тыкаю, хотя раза в два старше вас… Что, по моей седине не видно?..
Седина основательно побила волосы Павла еще после того случай, в тайге. И то сказать, не супермен, чай, а в переделке побывал такой, что не всякий спецназовец живым выпутается. А в последние годы только добавлялось белизны. Впрочем, молоденькие поэтессы находили это пикантным; седая шевелюра к молодому и свежему лицу.
Лейтенант нисколько не смутился, но и приветливости в голосе не добавилось:
— А что я сделаю? Охрану вам приставлю? Да у меня каждую ночь по паре неопознанных трупов!
— Ну, так поглядите на меня! Хоть один труп потом опознаете…
Лейтенант отложил бумажку, облокотился о стол, подперев щеку ладонью, долго глядел на Павла, наконец, спросил:
— И у вас никаких соображений? Никому на мозоль не наступали? Ничью жену не трахали?
— Да в том-то и дело!..
— Знаете, тут все может быть очень просто: бригадиры новичков крестят.
— Это как?! — опешил Павел.
— Ну, когда в группировку новичка принимают, приказывают кого-нибудь замочить… Может, у них принципы взыграли? Вы ж от них столько раз увернулись…
— Ну, сделайте что-нибудь!..
— Охрану вам приставить? Взвод автоматчиков?.. — ласково спросил лейтенант. — Так ведь нету у меня взвода. Разве что самому вас сторожить? А кто за меня мою работу делать будет?..
— Неопознанные трупы считать… — сочувственно покачал головой Павел.
Павел смотрел на лейтенанта, тоскливо ощущая, как медленно накатывает безысходность. Лейтенант молча, но уже с сочувствием смотрел на него. В конце концов, сказал, доставая из стола несколько листов серой бумаги:
— Вы вот что, все опишите, как было. Не забудьте имя, отчество, фамилию, год рождения, паспортные данные, адрес, — он тяжко вздохнул, добавил уныло: — В случае угрозы убийством, заявление от вас я принять обязан…
Павел взял бумагу, вздохнул, пристроил на краешке стола и принялся писать. Незаметно увлекся, скупой текст заявления расцветил яркими образами, оживил метафорами, добавил кое-что еще из художественного арсенала литератора. Лейтенант продолжал возню с бумагами и, похоже, это у него было на весь день. Некоторые он внимательно прочитывал, некоторое время размышлял, аккуратно комкал и отправлял в корзину, другие прочитывал по два раза, размышлял еще дольше и укладывал в папки. Когда Павел закончил, лейтенант внимательно прочел листы, сказал:
— Здорово пишете. Прямо, детективный рассказ получился… На слесаря не похоже…
— Я ж университет заканчивал… — пробормотал Павел, и почему-то смутился.
— А чего по специальности не работаете?
— Так вышло… — Павел пожал плечами, нехотя обронил: — Мозговая травма. Преподавать не могу, тем более в пэтэу или в школе.