— Тот самый… — Серик ухмыльнулся.
Копейщик покачал головой:
— Ну, достался подарочек… Буйствовать по пьянке — дело не хитрое… Ладно, зови меня Щербак, а это — Ратай. Сам понимаешь, за просто так такие прозвища не дают… А тебя, отрок, я не знаю…
— Котко меня зовут… — и отрок потупился.
— Еще один подарочек! — хлопнул себя по бедру рукавицей Щербак. — За что ж тебе такое прозвище дали?
— А за хитрость… — обронил отрок.
— А не за вороватость?.. — прищурился Ратай.
— Нет, не за вороватость, — отрок открыто глянул ему в глаза.
— Ну, ладно, познакомились… А вон и Гнездило идет…
По двору раскатилось:
— Ста-анови-ись!
Казалось, миг — и воины разобрались в три ряда. Один Серик замешкался. Когда он встал в свой промежуток, Котко уже стоял там. Оглядев Серика, Гнездила ухмыльнулся в усы, проговорил:
— Молодцы… Кроме Серика… Выступаем завтра, на рассвете. Пешцы поедут на санях, трое в сани. Стрельцы — тоже на санях. Своих коней не брать. Налегке пойдем, овса будет в обрез. Разойдись!
Смеркалось, когда Серик добрался до дому. Но все уже было собрано, только мать что-то увязала в узелок, и тайком сунула в мешок. Привычный уже к опасностям, Серик спал без задних ног, намаявшись за день.
Наутро он обвесился оружием, взвалил на плечо мешок с припасами, и пошел в войско. Он не видел, как мать тайком перекрестила его с крыльца. Серика немножко тревожило, что забыл вчера сказать Гнездиле, что у него только щит для конного боя, пехотного нет. Он шел вдоль длинного обоза, стоящего на улице, а до княжьего подворья было еще далеко. Наконец он спросил первого попавшегося ратника:
— А где сотня Гнездилы?
Тот махнул рукой в переулок:
— А вон, на соседней улице стоит.
Серик прошел переулок, и сразу же наткнулся на Гнездилу, который прохаживался вдоль длинного ряда саней, с запряженными в них парами лошадей. Увидев Серика, ткнул пальцем в сани, стоящие за трое саней от него:
— Туда иди. Там уже оруженосец твой сидит. Все у него есть; припас хороший, три сотни стрел лучных, да сотня самострельных…
— А я еще и своих прихватил, — похвастался Серик.
— Ну, это, ты молоде-ец… Вечно так; набираешь, набираешь стрел, а их все равно не хватает… Ну, в обозе еще двойной запас имеется…
— Только, щита пехотного у меня нет… — покаянно сообщил Серик.
— А он тебе и не к чему. Как ты со щитом стрелять-то будешь?
— Ну, с коня-то я стреляю…
— Пехотный щит тяжелее конного… Вот и прикинь, после скольких выстрелов твоя рука опустится и больше не поднимется, если на ней еще и щит будет висеть?
— А как же?..
— Пешцы оборонят. Ты ж для них, как батя родной. Для тех, у кого хороший стрелец стоит, сила конного удара вдвое уменьшается… Ну, иди в сани, сейчас тронемся. Вон, уж и князь со старшей дружиной к воротам проскакал…
В санях и тулупы были припасены на всех. Закутавшись в тулуп, Серик улегся рядом со своим оруженосцем. Возницей сидел Щербак. Оглядев оружие Серика, проворчал:
— Неплохо на татьбе летом разжился, а?
Серик хмуро ответил:
— Оружие и кольчугу брат делал. Может, слыхал? Батута…
— Слыхал… Как не слыхать? Сам у него еще позапрошлым летом меч заказал. Хоть и заплатил за него серебром, да быстро уверился, что меч золота стоит.
Откуда-то донеслось:
— Сотня Гнездилы-ы… Тро-огай!
Войско в удивительном порядке вытягивалось из города; не было ни шума, ни толчеи. Только снег зло визжал под полозьями тяжело нагруженных саней. Так же без суеты разобрались в длинную вереницу на дороге. Ехали три дня, все дальше на полдень от Киева, по льду Днепра. На стоянках по стану гуляли слухи; будто бы лазутчики доносили, что впереди так и идет Рюрик, со своей дружиной. Но на третий день он резко свернул, и выбрался на левый берег. Дружинники вздохнули с облегчением; значит, не на соединение с печенегами он шел. Что ж, полегче будет… Коней обихаживали по очереди, о еде можно было не беспокоиться; как только останавливались, кашевары тут же разводили костры под огромными котлами, и варили густой, наваристый кулеш. Хлебали прямо из котлов, а потом на дне котла каждому оставалось еще по куску мяса с кулак. "Да на такой кормежке — любого печенега в бараний рог согнем" — хлебая кулеш, посмеивались воины. После пускались в воспоминания, в каких походах собственных коней съедали, а в каких — и до сапог добирались. На пятый день свернули в Рось. Заночевали в Корсуне. Хоть и остановились в городе, а все равно пришлось спать в санях; потому как в избах все равно места на всех бы не хватило. Наутро выступили с присоединившейся к войску корсунской дружиной, и еще ехали день по Роси.
В полдень проехали мимо небольшого городка. На стенах мелькали пестрые платки баб и девок — они плескали на стены воду. Мрачная крепость уже превратилась в сказочный ледяной город.
Щербак проговорил:
— Бывалый тут воевода — печенеги придут ли, нет, а он стены загодя приказал полить… Еще ночку польют — и столько наморозят льда, что ничем уже стен не возьмешь. Это будет покрепче каменных, царьградских…
На следующий день потянулся обрывистый берег. Выбравшись на берег, встали станом на узком промежутке между лесом и обрывом.
Оглядываясь по сторонам, Щербак протянул:
— Доброе местечко… Здесь и побьем печенега…
— Чем же оно доброе? — удивился Серик.
— Князь худого не выберет…
— А почему это печенеги именно тут должны пройти? — скептически протянул Серик.
— А потому, что они Бугом идут, и тут единственное место на Рось спуститься и коням ноги не переломать.
Обоз отвели в лес, и тут же по опушке встали станом, задымили костры под котлами, Серик спросил Щербака:
— А если печенеги загодя дым увидят?
— А пусть видят! Боя им уже не избежать…
Тут же и заночевали, завернувшись в тулупы. Ночь прошла спокойно, утром тоже было тихо, только ближе к полудню прискакал отрок, без кольчуги, в коротком полушубке, с кривой саблей на поясе и с саадаком у седла. Промчался к шатру князя, и вскоре загнусавил сигнальный рожок. По полю поскакали бояре, выкрикивая команды. Один подскакал, закричал:
— Сотня Гнездылы — в шесть рядов, сразу после сотни Дулебко! — и умчался.
Гнездила построил сотню, и не торопясь, повел ее на поле, без спешки и толчеи втянулись на свое место в строю, а по рядам все еще неслись команды. Серик изумленно спросил:
— Ба-а… А почему все в шесть рядов стоят, а сотня с левой руки, что в обрыв упирается, всего в три?
— Ох, хо-хо-о… — протянул Ратай. — Смертники… Мало кто уцелеет… Князь мешок устроил. Пройди в тыл строя, и погляди; там как раз к нашему строю три ряда пристраиваются…
Промежуток между копейщиками был неширок, но пройти было можно, не особо-то и стесняясь. Серик обошел Котко, и прошел в тыл строя. И точно, под прямым углом, прямо к спине сотни Гнездилы, уже пристроился трехрядный строй, и воины все сплошь могучие, матерые. Дальше, у конца этого строя, в неглубокой балочке, только по копьям угадывалась конная дружина.
Из переднего ряда донеслось:
— Иду-ут!..
Серик бегом вернулся на свое место, приготовил самострел. Из-за дальнего леса катился снежный вал. Коней и всадников пока видно не было. Щербак протянул мечтательно:
— Вот бы одна конница, без пехоты…
— Ага… Разевай рот пошире… Нашел дураков… Когда это они без пехоты ходили? Это первый наскок; на прочность наш строй проверяют, как всегда…
Откуда-то сбоку донесся голос Гнездилы:
— Стрельцам бить по уверенности!
— По чьей еще уверенности? — изумился Серик.
Щербак покачал головой, какая уж там гримаса у него была под личиной, не рассмотреть, проговорил мрачно:
— По своей уверенности бить, что попадешь… Вот достался подарочек…
— А, по своей!.. — радостно воскликнул Серик и вскинул самострел, как только разглядел в клубах снежной пыли всадника.
Хорошо бить атакующих в лоб; не надо прикидывать, сколько упреждения взять, стрела сама встретит.