Она бросилась к бюро, чтобы примерить подарок. Бад последовал за ней, встал за спиной, глядя на её отражение в зеркале. Когда она надела серьги, он повернул её к себе.

– Прелесть, это точно, – согласился он.

Поцеловав её, он спросил:

– И где же то вино, о котором мы говорили?

Из кухни Мэрион принесла на подносе бутылку бардолино в пальмовой оплётке и пару бокалов. Бад, скинув пиджак, сидел по-турецки на полу перед книжным шкафом, держа в руках раскрытую книгу.

– Не знал, что тебе нравится Пруст, – сказал он.

– Да, нравится! – Она поставила поднос на кофейный столик.

– Давай сюда, – он показал рукой на книжный шкаф. Мэрион подвинула поднос ближе к шкафу. Наполнив бокалы, подала один Баду. Взяв другой, стряхнула с ног туфли и села рядом на пол. – Я хочу показать тебе описание, от которого я без ума, – сказал Бад, перелистывая страницы книги.

Он запустил проигрыватель. Тонарм медленно отклонился влево и, зависнув над краем вращающейся пластинки, уронил на неё свою змеиную головку. Опустив крышку на проигрыватель, Бад вернулся к Мэрион, расположившейся на обтянутом голубой тканью диване-кровати, сел рядом. Зазвучали глубокие вступительные аккорды Второго фортепьянного концерта Рахманинова.

– То, что нужно, – отметила Мэрион.

Откинувшись на толстый валик, идущий вдоль стены, Бад осматривал комнату, сейчас мягко освещенную только одной из ламп.

– Здесь всё просто отлично, – отозвался он. – Почему ты не приглашала меня сюда раньше?

Она сняла с пуговки своего платья зацепившуюся за неё ниточку бутылочной оплетки.

– Не знаю, – ответила она. – Я думала, может… может, тебе здесь не понравится.

– Как такое могло бы случиться? – удивился он.

Его пальцы сноровисто работали над пуговицами её платья. Она сомкнула свои горячие ладони поверх его рук, удерживая их между грудей.

– Бад, у меня никогда… ничего не было раньше.

– Я знаю это, дорогая. Тебе не нужно говорить мне об этом.

– Я никого не любила раньше.

– И я тоже. Я никого не любил. Пока не встретил тебя.

– Ты серьёзно? В самом деле?

– Только тебя.

– И даже Эллен?

– Только тебя. Клянусь.

Он снова поцеловал её.

Отпустив его руки, она прикоснулась к его щекам.

Из «Нью-Йорк Таймс»; понедельник, 24-е декабря 1951 года.

Сидя за своим рабочим столом, мисс Ричардсон вытянула вперёд правую руку движением, которое сама считала весьма грациозным, и прищурилась, рассматривая сдавливающий пухлое запястье золотой браслет. Определённо, его мать старовата уже для такого украшения, решила она. Для неё она подыщет что-нибудь другое, а браслет оставит себе.

Неожиданно она обнаружила, что видит свою руку на фоне чего-то голубого. В тонкую белую полоску. Она подняла голову, заулыбавшись, но тут же приняла серьёзную мину, сообразив, что опять перед нею этот зануда.

– Здравствуйте, – бодро начал он.

Мисс Ричардсон выдвинула из стола ящик и начал деловито шелестеть лежавшей в нём писчей бумагой.

– Мистер Кингшип всё ещё обедает, – холодно сказала она.

– Дражайшая вы моя, он обедал ещё в двенадцать часов. А сейчас уже три. Он кто, по-вашему, носорог?

– Если вы хотите встретиться с ним позднее на этой неделе…

– Я бы хотел получить аудиенцию у Его Преосвященства сегодня днём.

Мисс Ричадсон сердито задвинула ящик на место.

– Завтра – Рождество, – сказала она. – Мистер Кингшип прерывает четырёхдневные Рождественские каникулы, придя сюда. Он не стал бы этого делать, если бы это не было необходимо. Он дал мне строгие указания ни по какому поводу не беспокоить его. Ни в коем случае.

– Тогда он уже не обедает.

– Он дал мне строгие указания…

Незнакомец вздохнул. Перекинув сложенное пальто через плечо, он подцепил листок бумаги с лотка возле телефона мисс Ричардсон.

– Можно? – спросил он, уже взяв бумагу. Положив её на большой синий том, который держал на сгибе руки, он вытащил из ониксовой подставки ручку мисс Ричардсон и принялся писать.

– Да я никогда! – вырвалось у мисс Ричардсон. – Честное слово! – опешила она.

Закончив писать, посетитель воткнул ручку в отверстие подставки и подул на бумагу. Аккуратно сложив листок вчетверо, он подал его мисс Ричардсон.

– Передайте это ему, – сказал он. – Подсуньте под дверь, если придётся.

Мисс Ричардсон смерила его сердитым взглядом. Затем спокойно развернула бумагу и прочитала написанное.

Она подняла обеспокоенный взгляд.

– Дороти и Эллен…

Его лицо оставалось совершенно бесстрастным.

Ей пришлось вытащить себя из кресла.

– Он велел мне не беспокоить его ни по какому поводу, – повторила она беспомощно, точно заклинание, которое могло бы как-то выручить её. – Как ваше имя?

– Просто отдайте ему это, пожалуйста, ангел вы наш.

– Но послушайте…

Посетитель, похоже, знал, что делает: смотрел на неё совершенно серьёзно, вопреки своему легкомысленному тону. Мисс Ричардсон нахмурилась, снова посмотрела на листок и опять сложила его вчетверо. Затем двинулась к массивной филенчатой двери.

– Хорошо, – сказала она мрачно, – но вы сами увидите. Он дал мне строгие указания. – Она робко постучала в дверь. Открыв её, проскользнула внутрь, трусовато выставив перед собой злополучный листок.

Обратно она вышла через минуту с миною разочарования на лице.

– Проходите, – процедила она, придерживая открытую дверь.

Мужчина пролетел вихрем мимо неё, всё так же с пальто, перекинутым через плечо, и книгой под мышкой.

– Улыбайтесь, – на ходу прошептал он.

Услышав негромкий звук закрывающейся двери, Лео Кингшип оторвал взгляд от листка бумаги у себя в руке. Он стоял за своим письменным столом, в одной рубашке, – пиджак был накинут на спинку кресла позади него. Очки он сдвинул вверх, на свой розовый лоб. Солнечный свет, рассекаемый венецианскими жалюзи, полосками ложился на его коренастую фигуру. Он уставился озабоченно на мужчину, вошедшего в его устланный ковром, отделанный полированным деревом кабинет и решительно направившегося к нему.

– О-о, – вырвалось у него, когда посетитель приблизился настолько, что заслонил собою солнечный свет, и Кингшип смог узнать его. – Вы. – Он посмотрел на листок бумаги и скомкал его; обеспокоенность на его лице сменилась выражением облегчения, а затем и досады.

– Здравствуйте, мистер Кингшип, – сказал вошедший, протягивая руку.

Кингшип, без особой радости, пожал её.

– Не удивительно, что вы не назвали мисс Ричардсон своё имя.

Мужчина с улыбкой уселся в кресло для посетителей. Пальто и книгу он положил себе на колени.

– Но, боюсь, я забыл его, – признался Кингшип. – Грант? – сказал он наудачу.

– Гант. – Посетитель непринуждённо скрестил свои длинные ноги. – Гордон Гант.

Кингшип продолжал стоять.

– Я крайне занят, мистер Гант, – заявил он решительно, указав на заваленный бумагами стол. – Так что если эта «информация о Дороти и Эллен», – он потряс в воздухе скомканным листом бумаги, – состоит из всё тех же «теорий», которые вы излагали в Блю-Ривер…