— Сергей, ты же прав. Ну разве можно мириться с такими людьми? Терпеть их… Это же страшное дело! Видеть, что тут подлые, опасные люди, и улыбаться им, пожимать руки. Да будь они прокляты!

— Беда в том, что им верят.

— Вот, вот! — обрадовался Николай. — Поэтому их и надо разоблачать. Я представляю, с какой наглостью они носят свои поганые физиономии…

— Не так-то просто это, как кажется. Карпов, например, сын красного партизана, уважаемого человека. Вырос в комсомоле, говорят. Ивлянская тоже в свое время имела кое-какие заслуги.

— Переродились они.

— Переродились? — Сергей задумался. — Нет, пожалуй, не подходит. Приспособились. Вот это, пожалуй, верно. Пробрались высоко; обманули всех. Заполз такой высоко, за место держится, с делом не справляется, а тех, кто их разоблачает, жалит, как змея. А с народом держится, как Наполеон. Да ну их! Давай закусим ради встречи.

— Только ты не отступай, Сережа!

— Не будем об этом говорить… Как я рад, что встретил тебя. Приеду — расскажу Ане.

— Аня работает у тебя?

— В одной школе работаем. Она молодец, у нее дело хорошо идет. Дети ее любят. Вот о себе пока ничего не могу сказать. Ты выпьешь? Тебе можно, как военному человеку? У меня кагор. Аня заказала.

— Немного можно. Солдат, говорят, при встрече с другом должен портянку выжать, но выпить.

Сергей поставил чемодан на колени и раскрыл его. Из маленького свертка выглядывало розовое личико куколки.

— Ого! — засмеялся Николай, выхватив куклу. — Директору приходится возить с собой и таких пассажиров?

— Мы ждем ребенка, — застенчиво улыбнулся Сергей. — Правда, еще не скоро, но запас, говорят, карман не дерет.

— Так ты женат, что ли?

— Разве ты не знал?

— Конечно, не знал! — Николай с силой пожал руку Сергею. — Поздравляю. От души поздравляю! А я думал, вы все еще, как в институте, дружите. Передай ей от меня поздравление и большой привет.

— Спасибо, Коля. Сергей разлил вино.

— Выпьем за ваше счастье и счастье будущего ребенка.

— И за тебя, Коля, и за твое счастье. Извини… — неловко потупился он. — Мы о тебе ничего не говорили. Аня спросит, а я ничего не знаю… Николаю пришлось рассказать.

— С фронта на фронт, — значит, — сказал Сергей. — А меня не берут. Написал заявление в военкомат — отказали.

— У тебя свой фронт. Тоже нелегкое дело… А что о ребятах наших знаешь?

— Разъехались. В городе остались Геннадий Иванович и Федя. Федя пишет диссертацию на тему «Влияние лунного света на рост телеграфных столбов».

Николай захохотал: Сергей до сих пор не мог избавиться от неприязни к Федору.

— Федя, Федя! — проговорил Николай со вздохом. — Не пойму я его. А ведь далеко уйдет. Боюсь только, что весь свой талант израсходует на картофельно-морковное благополучие. Жаль мне его становится.

— Не жалей. Он не будет есть, как мы с тобой, картошку и морковь. Что-нибудь получше найдет себе. Он ведь считает себя выше нас по интеллектуальному развитию.

Четыре часа пролетели незаметно. За окном замелькали огни маленькой станции, и поезд остановился.

Сергея ждала подвода. Николай помог ему вынести багаж.

— Скорее возвращайся, Коля. Приедешь, ко мне в гости обязательно.

И вдруг Сергей понял, что прощается сейчас с самым лучшим другом, самым близким товарищем.

— Живы будем — не помрем! Вернусь, Сережа, — ответил Николай.

Проводив поезд, Сергей долго стоял на перроне. Как жизнь изменила всех их, бывших выпускников института. И Коля изменился, хотя внешне остался прежним. И сам Сергей не тот, институтский. Много горького пришлось хлебнуть меньше чем за год.

— Знакомого встретили, Сергей Петрович? — спросил завхоз, с нетерпением ожидавший его у саней.

— Нет, больше. Друга. Настоящего друга.

Ночь была тихая. Луна заливала бледным светом сухой, хрустящий под ногами снег.

— Поехали, — сказал Сергей.

Нина стояла у барьера ложи и, прикрываясь бархатной занавеской, смотрела в зрительный зал. По случаю юбилея педагогического института театр был переполнен.

Федор, ушедший покурить, долго не возвращался, и Нина начала скучать. Выходить в фойе не хотелось: неприятно, испытывать на себе любопытные взгляды. Она и раньше догадывалась, что сегодняшний выход в оперу будет чем-то вроде смотрин. Да это и понятно: у Федора много знакомых среди студентов и научных работников, и в кругу ученых он принят, должно быть, как свой человек. По его рассказам, он запросто ходит к профессорам домой, а их жены принимают самое живое участие в устройстве его личной жизни. И о том, что Федор сегодня будет в театре с ней, некоторые, видимо, знали. Когда они поднимались в буфет, многие с любопытством поглядывали на них. Одна пожилая дама, увидев Нину, удивленно вскинула брови и тут же что-то шепнула своему седоволосому спутнику. Тот повернулся, увидел Федора, вежливо раскланялся с ним и мимоходом бесцеремонно рассмотрел Нину.

— Я тебя заставил поскучать? — спросил Федор, входя в ложу. — Извини меня. Встретился с одним доцентом — он из Москвы приехал. С трудом ускользнул. Сразу уйти было неудобно.

— Нет, ничего. Что же тут особенного, если задержался, — сказала Нина, присаживаясь на стул.

— Знаешь, Нина, бывает в жизни необъяснимое… Долго, очень долго и трудно иногда добиваешься цели, но еще труднее становится, когда до нее остаются какие-то считанные часы и минуты… Молчу, молчу, — осекся он, встретившись с ней взглядом. — Обещал: не буду.

Нине жаль было этого большого, по-детски восторженного человека. Он не смел сказать прямо: поедем сегодня ко мне. Смешной и глупый! Боится своей настойчивостью испортить дело. И теперь вот с тревогой смотрит на нее своими карими глазами. Как он будет огорчен, узнав, что впереди разлука и, может, надолго. С какой болью он воспримет это?

— Не надо так, Феденька! Не надо! Вот и помрачнел вдруг…

Федор улыбнулся и украдкой поцеловал ее пальцы.

— Вырвалось. Я же тебе дал слово, что не буду об этом говорить, пока сама не скажешь. Но понимаешь, не могу молчать. Я люблю тебя! Это без меры и предела. И дальше без тебя не могу… Сам я в институте, а мысли с тобой, все время с тобой.

— С этим, Федя, придется повременить пока, — начала осторожно Нина.

— Почему?

— Война же… Неудобно как-то.

— Ах вот в чем препятствие! — облегченно вздохнул Федор и улыбнулся. — Я уверен, что наши скоро наложат белофиннам. Наконец, что нам беспокоиться? Я — на броне. Институт позаботился. Правда, сейчас трудное время, многого не хватает, но ничего. Будем жить не хуже других!

— Ты не понял меня, — сказала она с легкой досадой.

— Очень хорошо понял! За меня не бойся. Я не из тех, кто сломя голову, без причины шарахается из стороны в сторону. Вот есть у меня друг Сережа Заякин. Возомнил о себе, что после института должен ехать в деревню и совершать там героические дела. Поехал — держался орлом. Как же, директор средней школы. А на новом месте повел себя так, что его возненавидели районные работники. Не так давно я видел инспектора облоно. Говорит, провалился Сережка, и теперь его снимают с работы. С треском снимают. А за что? За дурной характер. В жизни вовсе не так, как пишут. В газетах, конечно, критика и самокритика… Мой профессор правильно говорит: «Будь сам хороший, тогда и сосед твой будет добрый». Вот и Коля мотался. Не каждому дается возможность сразу после окончания института попасть в аспирантуру. Так нет же, не оценил этого. Захотел быть новым Корчагиным!.. Я тоже не трус. Если понадобится, пойду на фронт. Но пока в этом не вижу Особой нужды.

— Зачем ты осуждаешь людей? — нахмурилась Нина.

— Не думай, что я красуюсь. Просто сравниваю себя и их. Без твердой и определенной линии в жизни далеко не уйдешь.

— А если бы я уехала на фронт?

— Ты? На фронт? — спросил Федор, громко захохотал и тотчас же оглянулся: не слышно ли тем, кто сидит за барьером. — Ай да вояка!

Федор смеялся нехорошо, взахлеб, откидывая голову на спинку стула.