Гролловские телевизионные каналы прилетели на своих шаттлах тогда, когда все уже было кончено — столица Рейдеров пала за каких-то тридцать-сорок минут. И гролловские энергон-камеры кружили в воздухе, снимая остатки того, что еще можно было подать в прямой эфир.

Тысячи и тысячи военнопленных, их жены и дети, пытающиеся прорваться сквозь оцепление, чтобы узнать — живы ли их мужья, дети и отцы? Или лежат где-нибудь обугленными трупами на черной обгоревшей мостовой. Неразбериха была страшной… Телевизионщики даже пытались сунуться в бывший госпиталь Рейдеров, где мы, Мастер-Целители, начали свою работу после штурма. Но доктор Рашт так рявкнул на них, что те поспешили скрыться с его глаз долой…

End 2ур. 57

Когда я представила себе, как я сейчас выгляжу, как изуродована Чернотой…

Никогда не шутите над внешностью девушки! Уверяю — это опасно для вашей жизни! У меня, например, появилось желание сорвать с него шлем с видеокамерой и швырнуть его в ближайшую Мясорубку.

Если бы Дэниел не вел себя так… хорошо, заботливо… Мне было бы намного тяжелее. Никогда не думала, что меня так заботит собственная внешность!

Главные проблемы начались в последние два года, когда я попала под внимание фотографов и телевизионщиков из-за своей фотогеничности и изменений во внешности. Про наглых папарацци и мысли окружающих меня мужчин я уж и не говорю — сразу закрывалась мощным непробиваемым ментальным щитом при малейшем намеке на мысленную грубость с их стороны.

А один раз окончилось тем, что я даже разбила видеокамеру. До сих пор жалею о том, что не сдержалась тогда…

Подробнее — 2 ур. 58

Год назад ко мне на трофейном шаттле прибыла сьемочная группа из Новой Калифорнии, чтобы снять прямую трансляцию одной из моих операций. Сначала все шло хорошо — я показала им свою ультрасовременную гролловскую операционную, рассказала о тех операциях, которые теперь можно здесь, в Двадцать Пятом, проводить. Впрочем, телевизионщики не хуже меня понимали — что каждая гроловская стационарная операционная — на вес золота. Ведь у них, на юге, с Мастер-Целителями было туго. О бесплатных медицинских операциях, оплачиваемых местным бюджетом не было и речи. Не то, что у нас на севере — у нас на это идет отдельная статья расходов, заложенная в бюджете, в отличие от южных городов-государств.

Даже у Александра Маркова, насколько я знала, таких возможностей, как у меня, не было — он приобрел медицинский комплекс у Семьи Роон на несколько лет раньше, чем я, и тот немного уже устарел. А мою стационарную операционную по просьбе Мон Мотан, главы Семьи Роон, собрали за пределами Новой Женевы лучшие специалисты Старших Семей на одной из своих планет, а затем доставили сюда телепорт-посылкой. А затем Рашт, которого я уже хорошо знала и гостила у него во время учебной практики в Роонхартиссе, довел ее до кондиции прямо в своей клинике.

В общем, было мне чем гордиться — никто и не ожидал в Федерации, что гроллы Старших Семей позволят Целителям из Семьи Роон провернуть такую наглую операцию прямо у них под носом. Но Мон Мотан взяла с меня слово, что я не допущу техников-землян к импортной операционной и она будет установлена в моем доме, а не пойдет по рукам и другим госпиталям. Потому что у гроллов был, оказывается закон, по которому они могли для избранных лиц Федерации продавать запрещенное оборудование. А в вопросах чести гроллы, поверьте мне, были оччень даже щепетильны. Так что я не могла подводить Монну, и моего слова было для нее достаточно.

Странные все-таки эти гроллы. Как ей удалось выбить для меня такой подарок — ума не приложу. Но если я дала свое слово, то обязана его держать. И у нас и у гроллов понятие о частной собственности было, в общем-то похожим. Операционная принадлежала лично мне, и если я обещала, что не передам ее в сторонние руки и буду использовать только для себя — значит так тому и быть.

Вот так Двадцать Пятый и обзавелся новенькой операционной, которая была даже получше той, что расположена в столице Федерации, Новом Киеве. Про Лос Анжелес, с его простенькими переносными гролловскими операционными — уж и не говорю.

Я провела синтез ожога в штатной операции в прямом эфире — один мальчик из Лос Анжелеса случайно опрокинул на свою ногу чайник с кипятком и обварился. Его родители, получив, как я потом узнала, внушительную сумму денег от телевизионщиков, дали согласие на сьемку. Но я синтезировала поврежденные ткани модулем матрицирования и синтезаторами своей стационарной гролловской операционной. Операция-то была пустячной и очень срочной — мальчик и его родители были очень довольны тем, что я так быстро избавила страдальца от жесточайшей боли — так, словно никакого ожога и не было в помине. И начала готовиться к глазной синтез-операции, вежливо предложив сьемочной группе пообедать в нашем известном ресторанчике, в гостинице Рассвет. Дала короткое интервью по поводу проведенной операции и посетовала на то, что американцы лучше бы захватили не пару журналистов, а пару ослепших пациентов, раз уж направлялись сюда и арендовали шаттл Новой Калифорнии. Но у журналистов были заказы и на другие репортажи и они забили арендованный трехместный шаттл под завязку, на манер воинов Омеги, по два человека на одном посадочном месте. В общем, к нам пожаловали четыре журналиста и пилот, который остался попивать винцо в ресторанчике «Рассвета», пока журналисты делают свою работу.

Менеджеру сьемочной группы снятая на видео операция, конечно, понравилась, но он начал предлагать мне огромные деньги за то, чтобы я показала какую-нибудь очень сложную, уникальную операцию, которую делают только на севере Федерации. И попросил остаться с одной из видеокамер на следующей операции. Я вежливо отказала — на сложной синтез-операции, по восстановлению зрения, нельзя отвлекаться ни на что. И присутствие посторонних людей в операционной просто неприемлемо. Уж я-то знала, как, после нескольких лет весьма неприятного общения с папарацци и телевидением Союза Семей, я начинала нервничать при виде камеры.

Мне начали предлагать все бСльшие и бСльшие деньги. Прежде чем я сумела обьяснить, что в деньгах, даже очень больших, мягко говоря, не нуждаюсь, дело подошло уже к трехстам тысячам евро. Американцы никак не могли понять, в силу своей традиционной морали и этики, что деньги для русских имеют второстепенное значение. Я была, по меркам Нового Киева, богатым, состоятельным человеком, с семизначной цифрой-балансом на своем банковском счету. Ну зачем мне забивать себе голову дополнительными заработками? Делать мне, что ли, нечего? Поэтому рисковать жизнью и здоровьем своего пациента в сложной операции я не стала бы ни за какие деньги.

Но американцы, задумавшие снять заказанный им эксклюзивный материал, никак не могли этого понять. Менталитет другой, что ли? Мои вежливые отказы сменились резкими — я разве что не ругалась. Обьясняла им, что они задерживают меня и моего пациента — пожилого и очень уважаемого человека, которого его родственники доставили из одного южного немецкого города вместе с торговым караваном. За сотни километров отсюда, между прочим.

Но до них никак не доходило, что номер не пройдет.

В итоге, разобравшись наконец, в причинах моего отказа, главный менеджер предложил компромиссный вариант — я раздеваюсь, стою обнаженной у своей операционной, якобы начиная операцию одними своими руками, затем ложусь в операционную, вхожу в невидимую фазу, якобы залечивая пациента, а они все остальное смонтируют сами, добавив в видеомонтажной тело виртуального пациента И тогда я не буду переживать за то, что могу совершить ошибку на реальном пациенте, совершая настоящую синтез-операцию.

Всего один короткий двухминутный ролик!

Я сначала обомлела! Неужели мой английский настолько плох, что я этого менеджера неправильно поняла!? Тем более, что на глазной операции и раздеваться-то не нужно. Просто совместить свои глаза с глазами пациента в самый сложный момент синтез-операции. А это можно сделать в медицинском халатике Семьи Роон, спецткань которого специально обработана и почти не мешает проведению синтез-операции и легко входит в фазу совмещения.