«Ухожу и… забираю генерала…»
Улица Млынарова, 5. Особняк генерала, обнесенный в два ряда колючей проволокой, напоминал крепость. У ворот ходил часовой. Мимо особняка раз, другой с небольшими промежутками промчался серый стремительный «адлер». Гауптман, сидевший рядом с шофером, бросил мимолетный взгляд в глубь двора.
– Его все еще нет дома, – невозмутимо заметил Зиберт. – Штора в угловом окне спущена…
«Вдруг нашей Лели там сейчас нет. Вдруг предательство!» – подумал шофер, напряженно сжимая баранку руля.
– А крепко трусят гансы, – не только въезды в город перегородили козлами и шлагбаумами, но и дома свои поопутали окопной проволокой! – усмехнулся гауптман.
– Мне жаль своих соплеменников! – наигранно воскликнул офицер в расшитой золотом форме офицера РКУ (рейхскомиссариата), находившийся на втором сиденье. Его коллега, тоже офицер рейхскомиссариата, и все сидевшие в машине, как ни в чем не бывало, рассмеялись.
…И вот наступил самый ответственный момент. Гауптман, высокий, подтянутый, с орденами «Железного креста» первого и второго класса и медалью на груди, уверенным шагом кадрового военного направляется к дому, мимо часового.
– Герр генераль ист цу хаузе?,[18] – небрежно бросает он часовому.
– Господин офицер, я из РОА,[19] власовец, немецкий язык не понимаю.
Гауптман брезгливо махнул рукой и направился в особняк мимо оторопевшего часового. Следом за ним – два офицера рейхскомиссариата и солдат. Через три минуты русский денщик генерала казак Мясников и солдат, охранявший особняк, были обезоружены «гостями». На месте часового у ворот встал «солдат-немец», шофер гауптмана. Гости терпеливо ждали генерала, который должен был прибыть на обед, но он все не появлялся. Денщик и часовой испуганно посматривали на прибывших. Кто они?
– Мы партизаны! Поможете нам – будете жить, – заявил гауптман-Кузнецов арестованным. – Иначе разговор будет коротким…
Экономка генерала – это была Лидия Лисовская – вместе со своей сестрой Мариной Микотой, вынесли в гостиную два чемодана, в них заранее были уложены личные вещи фон Ильгена, в том числе автомат, пистолет.
– Генерал знает меня в лицо. Скоро смена караула, – подсказал гауптману часовой-власовец, сидевший под арестом.
Это значило, что «гостей» могут преждевременно узнать.
– Дозвольте мне снова на пост, – попросил казак.
Гауптман разрешил. Он приказал снова переодеть бывшего часового. Это был риск. Но Кузнецов знал, что власовцы прекрасно понимают: либо они сегодня искупят свою вину за предательство Родины, либо… Когда гауптман объявил власовцам, что перед ними партизаны, это поразило наемников, как током. Денщик начал оправдываться: «Мы насильно мобилизованы… Мы бы рады податься в партизаны…»
Казак-власовец на посту с винтовкой – правда, патроны из магазина предусмотрительно были вынуты – в волнении начал ходить взад-вперед. А следом за ним – «немецкий» солдат (это был Николай Струтинский). Заметив волнение часового, он, зло сверкнув глазами, прикрикнул на русском языке, с заметным украинским акцентом:
– Какой ты моторный! Не суетись… Вздумаешь ежели пакость выкинуть – шлепну первой же пулей!
А минуты идут и идут. Они решают счет начавшейся схватке. Провожая Кузнецова на задание, командование отряда предупредило: «Генерал-майора фон Ильгена, командующего особыми войсками при штабе генерала Китцингера, либо расстрелять, либо взять живым».
– Будем брать живым, – решил тогда Кузнецов. – Интересно, как поведет себя «прославленный» каратель…
– Помните, Николай Иванович, вы снова выступаете в роли дирижера, – напутствовал его заместитель командира по разведке чекист А. А. Лукин. – Поэтому не забывайте: хладнокровие, хладнокровие и еще раз хладнокровие, помноженное на трезвый расчет.
В намеченной операции, казалось, было предусмотрено все: охрана особняка ослаблена, адъютанты генерала повезли своему шефу домой в Германию награбленное в оккупированной Украине добро; каждый знал, кто чем будет занят, кого будет брать, за кем смотреть, кого охранять… И вот Кузнецов еще раз убедился, что разведчик не музыкант. Свои встречи с противником он не разыгрывает по нотам. Ему всегда приходится импровизировать, искать из многих решений одно, наиболее верное: ведь за ним успех операции, жизнь не одного человека! «Когда партизан отклоняется от предписаний, случайности растут, как снежный ком, несущийся с горы. Возможности провала увеличиваются», – не раз напоминали об этом в отряде, идущем на задание…
И все же лучше слишком рано, чем слишком поздно! Ильгена нужно дождаться во что бы то ни стало.
– Генерал! – сообщила Лидия Лисовская.
Это было в начале шестого. Черный «мерседес» остановился у особняка.
«Пожалуйте, стервятник, в свою клетку…» – мысленно отмечает гауптман. (Он и с ним двое других офицеров стали за дверью в коридоре наготове).
Взревев мотором, «мерседес» ушел от особняка. Лидия Лисовская поспешила навстречу генералу, помогла снять шинель. Фон Ильген был в веселом настроении и шутил.
В следующее мгновение он услыхал за спиной голос, обернулся и увидел гауптмана с вальтером в руке.
– Изменник! – рявкнул ошарашенный генерал и схватился за кобуру пистолета. Ильген, здоровый мужчина лет сорока пяти, с бычьей шеей борца, бросился на Кузнецова. С фашистским генералом пришлось выдержать короткую борьбу. Взбешенный, он яростно сопротивлялся, прокусил Струтинскому руку, который толкал ему кляп. На помощь партизанам пришел денщик фон Ильгена Мясников.
– Знаете, кто мы? Мы советские партизаны, – объявил поверженному генералу «немецкий гауптман». Генерал бессильно замычал в ответ и бешено повел глазами. – Если будешь молчать, – продолжал Кузнецов, – через двое суток приземлишься в Москве. Небось, ведь рвался к ней, хотел прошагать по ее улицам победным маршем! Не вздумай больше ерепениться, убью на месте, как собаку!..
Генерал перевел взгляд на молоденького солдата в немецкой форме и прочитал в суровых, полных гнева глазах парня приговор судьбы…
«Офицеры рейхскомиссариата» Ян Каминский и Мечислав Стефанский первыми вышли из особняка с портфелем, в котором были собраны особо важные документы генерала, Струтинский и денщик Мясников вынесли к машине чемоданы фон Ильгена и парадную генеральскую форму.
Фон Ильген (руки связаны за спину, с кляпом во рту) в сопровождении Кузнецова вышел из особняка. В кабинете генерала денщик оставил записку, написанную под диктовку Николая Кузнецова: «Спасибо за кашу. Ухожу к партизанам и забираю генерала. Смерть немецким оккупантам! Казак Мясников».
Гауптман крепко поддерживал генерала под руку. Нужно еще мгновение. Только бы не появился кто из фашистских офицеров!.. Тогда помощи ждать неоткуда.
– Скорее, смена идет!
Это крикнул, кажется, казак-часовой.
Сделав резкое движение, Ильген сумел освободить одну руку, вытолкнув кляп, заорал во всю мочь:
– Хильфе! Хильфе!..[20]
Руки генерала теперь развязаны. Он бьется отчаянно, остервенело, Кузнецову нанес удар кулаком в лицо. Каминского сильно пнул ногой в живот, а Стефанского ударил в челюсть, сбил с ног… Видно было, что в молодости Ильген занимался боксом.
Кузнецов, Струтинский и Ян Каминский мгновенно скрутили генерала. Стефанский ткнул в рот немцу кляп. Tot озверело, по-волчьи ухватил Мечислава за палец… Пришлось «успокаивать» генерала рукояткой пистолета. Едва успели партизаны закрыть генералу лицо, набросив Ильгену на голову полу его же мундира, а к машине уже спешили, привлеченные криком, несколько немецких офицеров, они проходили в этот момент поблизости. Предосторожность Кузнецова, давшего команду прикрыть генерала, была своевременной. Многие офицеры в Ровно знали Ильгена в лицо.
Схватка шла около особняка генерала, поэтому гитлеровцы, приближаясь к месту происшествия, схватились за пистолеты: