Я был черен, когда подходил к Екатерининскому садику, хотя, увидев Улитку, постарался улыбнуться. Она была с телохранительницей Лилькой, одетой с ног до головы в дорогую кожу. Не те ли домушники отслюнили ей ее долю...

– Ты не принес? – сказала Улитка и помрачнела. Впрочем, она помрачнела еще раньше, еще до моей улыбки. Она знала меня.

– Не успел, – сказал я, продолжая через силу, еще более фальшиво улыбаться. – Я не из дома. Мы можем сейчас съездить...

Улитка пристально глянула на меня, жестко и незнакомо усмехнулась и сказала с торжеством, будто наказывала:

– Все! Я уезжаю из этой сраной страны, где одни подонки!

– Когда? – невпопад спросил я.

– Скоро! Оставайтесь в своем совке, копошитесь в дерьме!

– Что-то ты не то говоришь... – сказал я.

– То! Как раз то, что нужно. Тут не ценят красоту, тут искусство никому не нужно!

– А там ценят?

– Там ценят, а тут грабят. Я любила модерн, я любила его собирать... А мне плюнули в душу. Я этого не прощу!

– Там тебя тоже ограбят, – сказал я. – Красоту везде грабят.

Улитка зло хохотнула. Где-то я уже слышал этот хохоток.

– Ну ладно. Поехали. Мне нужна моя картина, – она обернулась и кивком позвала за собой Лильку.

– Теперь я тебе ее не отдам, – сказал я. Нижняя челюсть у меня двигалась плохо.

– Что-что? – протянула она, упирая руки в боки.

– Я не хочу тебе ее отдавать, – тихо, раздельно выговорил я. Сказать громче у меня просто не было сил.

– Как это так? – сказала Улитка. – Она моя. Я дала тебе ее на время, а теперь забираю. Ей плохо у тебя, она мучается. Ей не нравится твоя темная квартира.

– Я ее перевесил, – сказал я. – Теперь ей хорошо...

– Что? Может, тебе деньги дать за нее? Сколько ты хочешь за мою картину? У меня есть деньги, у меня теперь много денег.

– Ты мне ее подарила, – сказал я. – Там написано, что это подарок. Там написано: «Тебе от меня». Сколько стоит «тебе от меня»?

– Нарисуй ему копию, – подала сбоку голос Лилька. Голос был наглый.

– Лилька, отойди! – прикрикнула на нее Улитка незнакомым мне железным тоном.

– Ты уж прости, – сказал я, – но эта картина мне дорога. Она про нас. Она принадлежит нашему прошлому. Ты написала ее при мне, на моих глазах.

– Это моя вещь, – сказала она. – Ты ко мне плохо относишься, значит, и к ней плохо. Я у тебя ее забираю.

– Я к тебе хорошо отношусь, – сказал я.

– Что ты с ним разговариваешь? – услышал я Лилькин голос.

– Лилька, отойди! – топнула Улитка.

– Я к тебе хорошо отношусь и потому картину не отдам, – сказал я.

– Так ты не отдашь?

Закусив губу, я покачал головой.

Улитка вся передернулась и, оскалившись, выставив челюсть, сказала:

– Пошел вон, козел!

И нас отбросило в разные стороны.

Через какое-то время я осознал, что иду по Невскому в направлении к Адмиралтейству. Его золотой кораблик летел на юг...

Я думал, что она позвонит и извинится. Но Улитка не позвонила. Через три дня я уехал.

1989