Вернувшись домой, она рассказала Родни о нечаянной встрече с Шерстонами.

– В общем, смотреть на них мне было очень грустно, – завершила Джоанна свой рассказ.

Родни многозначительно взглянул на Джоанну.

– Мне послышалось, ты сказала, что они очень счастливы друг с другом. Или я ошибаюсь?

– В каком-то смысле – да. Но вид у них весьма жалкий!

Родни сказал, что, к его удивлению, Лесли Шерстон сумела добиться значительного успеха в столь безнадежном положении, в каком она оказалась после осуждения мужа.

– Да, Родни, ты, безусловно, прав. Она так отважно боролась с судьбой, что кажется, надорвала себя. Но ты только подумай: она собирается рожать ребенка!

Услышав слова Джоанны, Родни встал, медленно подошел к окну. Заложив руки за спину, он стоял и смотрел вдаль, точно так же, как час назад стояла у себя в гостиной Лесли. Теперь Джоанна очень хорошо видела сходство между ними.

– Когда? – тихо спросил Родни после долгого молчания.

– В августе, – ответила Джоанна. – Я уверена, она собирается сделать очень большую глупость.

– Ты так считаешь? – мрачно спросил Родни.

– Дорогой мой, ты только подумай! Того, что они зарабатывают, им едва хватает на жизнь! Маленький ребенок еще сильнее усложнит их существование.

– Ничего, – тихо, но с уверенностью произнес Родни. – У Лесли плечи широкие, она справиться.

– Это так, но если она возьмет на себя ещё одну обузу, то, боюсь, она не выдержит. Сегодня она выглядела такой больной, такой усталой!

– Она выглядела больной, когда уезжала из города, – глухо проронил Родни. – Уж это я помню очень хорошо.

– Если бы ты видел, какая она сейчас! Она так постарела! Это лишь сказать легко, что все передряги совершенно изменили Чарльза Шерстона.

– Это она так сказала? – словно зачарованный, спросил Родни.

– Да. Она уверяла меня, что Чарльз переменился самым решительным образом.

– Вполне возможно, что так и есть на самом деле, – задумчиво произнес Родни. – Шерстон, мне кажется, из тех людей, которые полностью живут любовью и уважением близких им людей. Когда суд вынес свой вердикт, он весь осел, сморщился словно проткнутая шина. У него был такой жалкий и в то же время такой отвратительный вид! Я бы сказал, что для Шерстона единственная надежда заключается в том, чтобы каким-то образом иным способом вернуть прежнее самоуважение. А этого можно достичь лишь усердным и тяжким трудом.

– Поэтому я и думаю, что еще один ребенок в такие трудные времена им вовсе ни к чему…

Родни резко повернулся, и слова замерли на губах у Джоанны, когда она увидела искаженное гневом, побелевшее лицо мужа.

– Она его жена, ты понимаешь? – с тяжестью в голосе медленно проговорил Родни. – У нее только два выхода: бросить его, забрать детей и уехать – или остаться с ним навсегда и всем чертям назло быть ему настоящей женой! Что она, собственно, и выбрала. Лесли никогда не останавливалась на половине дороги и всегда доводила дело до конца.

Джоанна пристально посмотрела на мужа и спросила, что его так взволновало?

– Ничего! – неожиданно быстро успокоившись, со вздохом ответил Родни, но тут же добавил, что очень устал от этого благоразумного, осторожного мира, который знает всему цену, который десять раз высчитает, прежде чем что-то сделать, который ни за что не станет рисковать!

Джоанна холодно выслушала его объяснение и посоветовала не говорить ничего подобного своим клиентам. Родни горько улыбнулся, вздохнул и сказал, что всегда советует клиентам не доводить свои дела до суда!

Глава 7

Совершенно естественно, что в эту ночь ей приснилась мисс Гилби. Мисс Гилби, в пробковом шлеме, шла рядом с нею по пустыне и назидательным тоном вещала истины.

– Ты должна уделять больше внимания ящерицам, Джоанна! Ты плохо знаешь естественную историю.

– Да, мисс Гилби, – отвечала ей Джоанна.

– Только не притворяйся, пожалуйста, что не понимаешь, о чем я говорю, Джоанна. Ты все понимаешь очень хорошо. Я говорю о дисциплине, и еще раз о дисциплине, моя дорогая!

Джоанна проснулась, но еще несколько минут не могла отделаться от ощущения, что она находится в школе «Святой Анны». Наконец она осознала, что окружающая обстановка совсем не походит на школьное общежитие. Пустота, железные кровати, гигиенически голые стены…

«Ох, дорогая моя», горько подумала о себе Джоанна, вспомнив былые школьные дни.

Джоанна встала с постели, оделась, остановилась у окна. О чем ей во сне говорила мисс Гилби? О дисциплине? Да, о дисциплине.

В этом что-то есть. Все-таки с ее стороны было большой глупостью позволить себе думать о чем попало. Надо обязательно навести порядок в своих мыслях! Надо систематизировать мысли и особенно тщательно разобраться с идеей о ее агорафобии.

Впрочем, теперь она чувствовала себя вполне хорошо. По крайней мере, здесь, внутри здания. Может быть, имеет смысл вообще прекратить прогулки на улице? Но ее сердце тоскливо заныло, в предвидении такой перспективы. Сидеть целыми днями в полутьме, дыша запахом прогорклого бараньего жира и парафина… Дни напролет без всякого занятия, без какой-либо, пускай даже самой глупой, книжки?

А чем, интересно, развлекают себя заключенные в тюремных камерах? Наверняка у них есть какое-нибудь занятие, например, шьют почтовые сумки или что-нибудь еще вроде этого. Но, с другой стороны, подумала она, от такой жизни они, наверное, сходят с ума.

Но так, вероятно, случается лишь с осужденными на одиночное заключение. Там-то уж наверняка, эти несчастные скоро сходят с ума.

Одиночное заключение: день за днем, неделя за неделей…

Подумать только! Она сидит здесь всего два дня, а ощущает себя так, словно пробыла здесь несколько недель! Как все-таки это много – два дня!

Два дня! Невероятно! Как там у Омара Хайяма?

Вчера я прожил десять тысяч лет…

Что-то вроде этого. А дальше? Нет, не вспоминается. Почему она не может хоть что-нибудь запомнить как следует и до конца? Может быть, что-либо почитать вслух? Нет-нет, лучше не надо! Она уже убедилась; если вспоминать и читать вслух стихи, то ничем хорошим это не кончается. Да, вот именно, ничем хорошим! Дело в том, что с поэзией каким-то страшным образом связаны почти все неприятные воспоминания. То есть, не напрямую, а косвенно. Начнешь вспоминать приятные поэтические строчки, а потом незаметно перейдешь к неприятным воспоминаниям. Это уже проверено. В настоящей поэзии есть что-то такое, что непонятным образом расстраивает нервную систему, заставляет переживать. Да, в любых хороших стихах есть какая-то тревожная острота, которая действует на душу.

Так о чем она только сейчас думала' Перед поэзией… Да, о духовном. Конечно, о духовном думать гораздо приятнее, нежели о материальном, о простом, житейском. А она всегда считала себя высокодуховной личностью.

Неожиданно в голове у Джоанны прозвучали слова:

Всегда как рыба холодна…

Почему все-таки голос Бланш врывается в ее мысли? В высшей степени вульгарное и непрошеное замечание! Как сама Бланш. Такие строки больше всего нравятся людям, которые, как и сама Бланш, любят актерствовать и, как говорится, рвать страсть в клочки. Нет, в самом деле, глупо винить Бланш за неотесанность – такова ее натура. Хотя прежде, когда она была школьницей, это свойство ее характера было не так заметно, потому что она все-таки была хорошенькой и воспитанной девочкой. Но грубость всегда пряталась у нее под хорошими манерами.

«Как рыба холодна»! Ничего подобного!

Для Бланш было бы гораздо лучше, если бы она сама со своим суматошным характером была немножечко ближе к холоднокровной рыбе! Именно горячий темперамент Бланш и виноват в том, что она прожила такую жалкую жизнь.

Да, вот именно, исключительно жалкую!

Как это она выразилась? «Человек всегда волен подумать о своих собственных грехах».