Да и она, заставляя дядю во всем соглашаться с ней, не торопилась искать себе мужа. Наследница она была богатая: были у нее и земли, и дома с лавками, и деньги, и это еще больше увеличивало ее цену в глазах поклонников, но она сама выше всего ставила свою свободу. И пользовалась ею так разумно, что никто не мог сказать про нее ничего дурного, хотя она и не сторонилась людей. Курцвурст, игравший при ней роль не то слуги, не то шута, следовал за нею всюду, как за королевой.

Когда сидевшие за столом и оживленно беседовавшие гости увидели Мартика, они умышленно прервали беседу, а он, приблизившись к Грете, присел около нее на лавку и принялся вполголоса дружески беседовать с нею.

Приход его был одинаково неприятен и немцу, и чеху. Они оба старались пересидеть один другого, чтобы остаться наедине со вдовой, потому что Курцвурст, молча сидевший в уголку, не шел в счет, а Мартик сразу смешал все их планы и надежды. Они хорошо видели, что от него не так-то легко отделаться, и особенно потому, что он пришел позже всех. Лица их сразу затуманились. Микош по долгу службы должен был идти в замок. Немец же не любил оставаться в обществе поляка. И вышло, что оба вдруг поднялись и стали прощаться. Вдова не задерживала их. Курцвурст встал тоже и, забавно гримасничая, кланялся им, размахивая длинными руками.

Мартик, глядя им вслед, когда они выходили, состроил такую забавную физиономию, что и Грета усмехнулась; очень уж он обрадовался, что избавился от них.

Но радость его продолжалась недолго; едва только он повернулся к хозяйке и начал с ней разговаривать, как у дверей послышались шаги, и показался Павел с Берега.

Он был мрачен и обливался потом несмотря на холодную погоду. Поэтому он прежде всего принялся вытирать свое круглое и лоснящееся лицо, потом, поклонившись Грете, сел на лавку.

— Что нового? — спросил Сула советника.

— Каждый день нельзя иметь ни свежего мяса, ни свежих новостей, — отвечал Павел. — Нового? Да ничего нового нет. Говорят только, что чехи думают сильно укрепиться, а еще говорят, что сюда едет из Праги наместником Павел из Паулыптына. Говорят, что он разумный человек, не такой вспыльчивый и суровый, как Боскевич.

— Ну, что там чехи! — небрежно рассмеявшись, сказал Мартик. Потом, помолчав минутку, он продолжал: — До каких же пор здесь будут чехи? Я думал, что по крайней мере в замке сядет пан Вержбента или пан Змигродский.

Он взглянул на Павла, а тот ему отвечал жестом, который означал, что до этого еще далеко.

Грета, поглядывая то на советника, то на Мартика, внимательно слушала.

— Э! — шутливо сказала она. — К весне все это будет кончено, вместе с аистами прилетят и поляки.

— Хорошо было бы, — смеясь, подхватил Мартик, — если бы чехи улетели вместе с гусями.

Павел молчал, посматривая на племянницу, которая вертела в ручках платочек и стреляла глазами то в ту, то в другую сторону, держала обоих, как на привязи.

— Пусть прелестная Грета, — заговорил Мартик, — скажет Павлу, что наш маленький князь достоин того, чтобы ему так не противились. Если мещане станут на его сторону, то он их щедро наградит. И, с другой стороны, я бы не советовал никому раздражать его и противиться.

Грета, по-видимому, вполне разделяла мнение Мартика. Белые зубки ее сверкнули в улыбке, когда она сказала:

— Этих маленьких людей всегда надо особенно бояться. Бог знает, откуда у них берется и ума, и силы больше, чем у другого большого. Сила и разум — то же, что пиво; возьмешь его, как есть — оно крепкое, а дольешь воды, сделается в полтора или в два раза больше, но уж жидкого.

Павел удивлялся и восхищался и сравнением, и разговором вдовы.

— Всяко бывает, — прибавил он, — бывают и великаны сильные.

— А я все-таки карликов больше боюсь, — говорила Грета. — Этот Локоток — просто волшебник… Если уж ему посчастливилось без людей и без денег завоевать столько земель, то он доберется и до Кракова.

Мясник взглянул на племянницу, не зная, говорит ли она то, что думает, или просто дурачит Мартика. Но вдовушка стояла на своем. Тогда Мартик подошел к нему и спросил тихо:

— Ну, как же? Что будет?

— Да ничего. Так, как я говорил, — отвечал Павел. — Первыми мы не хотим быть.

И в свою очередь шепнул Суле:

— Так решили в совете. А Сула опять ему на ухо:

— А знаете, кто внушил это по великой своей мудрости совету? Епископ Муската! Хо, хо, знаем мы его и знаем, на чьей он стороне. Но хоть у него митра на голове, пусть хорошенько следи! за нею, чтобы не упала и чтобы не пришлось и ему, как Павлу] сидеть в тюрьме. С нашим паном играть в кости — приятного мало!

Павел хотел выступить в защиту епископа, но Мартик слегка хлопнул его по плечу.

— Вы же ходили к нему вместе с Альбертом сегодня утром за советом?

Мясник опустил голову. Грета улыбалась, догадываясь, о чем идет речь.

Сула отступил на несколько шагов, стараясь придать своему лицу прежнее выражение, хотя видно было, что окончание разговора было ему неприятно. Он подсел поближе к Грете и шутливо сказал:

— Хоть мне во всем не везет, но есть у меня одно утешение — поглядеть на вас. Жаль только, что недолго, — скоро уж придется мне уехать отсюда.

И развел руками, показывая, что в них нет ничего, ничего не удалось приобрести. Она тоже знаком уговаривала его не терять надежды.

Курцвурст, сидевший в углу и постоянно, если только не спал, приглядывавшийся к своей госпоже, пока она была в обществе мужчин, смотрел на нее и теперь, гримасничал и думал про себя:

— Кто ее знает? Простой человек — нищий воин, — а может быть, он ей нравится больше всех?

Но такие подозрения приходили ему в голову по несколько раз в день.

VII

Главные силы князя Владислава, прозванного Локотком, были в это время сосредоточены под Сандомиром.

В замке, кое-как отстроенном и подновленном после пожара, жил сам князь со своим двором и главными советниками. А в местечке, также вновь отстроенном, а частью еще строящемся, на месте выжженного татарами поселения, в шалашах, палатках и землянках размещалась боевая дружина того, кто называл себя единственным настоящим наследником польской; короны.

В то время даже войска самых знатных королей и владетельных князей не имели того однообразия, порядка и законченности; военной выправки, какое мы видим в наше время, но среди тогдашних войск дружина Локотка отличалась совершенно своеобразным устройством и даже внешним видом. Люди, вооруже-ние, лица и весь походный обиход представляли удивительную смесь и выдавали разнообразие происхождения этого военного сборища.

Отряд Амадая — здесь была только часть его — состоял из одних только венгров и диких куманов. Это была самая неспокойная часть войска, взятая по набору и возмещавшая неплатеж жалованья грабежом деревень, усадеб, имений духовных лиц и монастырей. И языка их никто не понимал, и никакими угрозами нельзя было их остановить. Они никого не боялись, со всеми держались дерзко и гордо, помня, что первыми своими победами князь был обязан им. Эти огромные загорелые чернобородые люди, с сильными голосами и нетерпеливой жаждой ринуться скорее в бой, хотели играть первую роль, хотя здесь оставалась только небольшая часть их — остальных Локоток выслал в епископские земли, в Беч, — понемногу стараясь отделаться от этих беспокойных союзников, вечно надоедавших ему требованиями о выдаче жалованья.

Но не одни только венгры и куманы имели странный и дикий вид. И остальные полки были не лучше их.

Люди, собравшиеся с пограничных с Куявами земель, также отличались и лицами, и одеждой и обнаруживали примесь какого-то чуждого племени. Настоящих рыцарей, происходивших из старой шляхты и уже раньше носивших вооружение, было совсем мало, и те находились только при особе самого князя; в других отрядах среди воинов встречались простые крестьяне, по доброй воле или силой взятые в войско.

Были и такие, которых сначала надо было подталкивать вперед дубинками, а потом они сами полюбили военное дело, заметив, что им многое позволено и что они могут безнаказанно кричать и грозить другим. Новое хорошее вооружение было здесь редкостью, имели его разве только те, что находились в замке, а остальные выходили в чем попало и жили только грабежом во время войны.