— Так вас и теперь, Нина Павловна, ценят…
— Нет, не говорите! Сейчас каждый мальчишка может на тебя накричать, и никто не заступится. Да что говорить… Вы, Петр Ильич, можете как угодно к моим словам отнестись. А только и вас на кафедре не ценят…
— Почему вы так думаете? — насторожился Ларин.
— Так разве не видно! Вы теперь кандидат, почти доцент. А у Юрия Дмитриевича любой инженеришка в большем почете. Возьмите хоть наши заседания кафедры. Кому первое слово? Звягину. Кого больше всего слушают? Берга и Степаненко.
— Но ведь они талантливые физики.
— Подумаешь — физики! Пусть и идут к себе на физмат, нечего им у нас на кафедре делать. Нет, не говорите, Петр Ильич, обходят вас здесь. Уж на что Вадим! Аспирант второго года. А сидит рядом с Вороновым. Андрея Бардина Греков тоже в свой кабинет переселил. А вы как ютились на задворках…
— Но это же чепуха, в конце концов!
— Вам все чепуха, Петр Ильич. А вот на днях я слышу от надежного человека… Не знаю уж, говорить ли.
— Говорите, раз начали.
— Так вот, слышала я, что Юрий Дмитриевич, — Нина Павловна понизила голос, — что он и на ваше место подыскивает не то физика, не то математика.
— Как так?
— Очень просто. Говорят, и практику по минералогии теперь надо вести на каком-то новом уровне.
— Но это же абсурд!
— Мало у нас в последнее время абсурдного делается!
— Ну что же, пусть подыскивают. Пусть! Кого угодно! — Петр Ильич заходил из угла в угол. — Мне на это ровным счетом наплевать. Я и сам решил уйти отсюда.
Нина Павловна всплеснула руками:
— Вы собираетесь уходить?! Куда же?
— Мало ли конкурсов объявлено.
— И верно, Петр Ильич. Нечего вам здесь унижаться. А за вами и я. И мы еще посмотрим, как они без нас тут запрыгают, на этой новой основе… Петр Ильич, куда же вы?
Но Ларин уже хлопнул дверью.
В кабинет Бенецианова Софья Львовна вошла с торжествующей улыбкой:
— Можете меня поздравить, Модест Петрович!
— С чем?
— Новоявленный кандидат согласен подавать документы на конкурс по нашей кафедре. Пришлось, правда, помучиться немного, привлечь к этому делу даже Нину Павловну. Но теперь все в порядке.
— Да?..
— Вы, кажется, не очень довольны?
— Нет, я доволен вами, Софья Львовна, но… Обстоятельства несколько изменились. Я намерен взять к себе на кафедру Горского, сына Виктора Ефимовича Горского, из треста. Очень полезный человек…
— Молодой Горский?
— Нет, я имею в виду Виктора Ефимовича. Он, как вы знаете…
— Понятно! Но как же вся наша затея с Лариным?
— А здесь ничего не изменится. Пусть он подает документы на конкурс. Постараемся, чтобы все это получило как можно большую огласку, и… в конце концов, этого достаточно. Для нас важно то, что люди бегут с кафедры Воронова, а не то, где и как они устраиваются.
— Ну да. Но как после этого Ларин будет работать с Вороновым?
— Вас это очень печалит?
— Мне кажется, лучше иметь лишнего союзника, чем врага.
— Не велика потеря! Есть вещи посерьезнее. Из надежных источников мне известно, что Греков, Воронов и Стенин на днях имели конфиденциальную беседу с ректором.
— Это вас так беспокоит?
— Обычно декан знает, зачем ведущие работники факультета идут к ректору. Но дело даже не в этом. У меня есть основания предполагать, что на факультете создается альянс Воронова с Грековым…
— Но Леонид Иванович, кажется, разумный человек.
— Вы не знаете Грекова, Софья Львовна. Ума не приложу, как я мог потерять его расположение!
— Но это все-таки не Воронов.
— Воронов! Что Воронов без Грекова! А Воронов с Грековым — это… Это — все! — Бенецианов замолчал и устало прикрыл лицо рукой. Никогда еще Строганова не видела его в таком удрученном состоянии.
— Но может быть, все это вам только показалось?
— Если бы это было так! А тут еще Стенин с ними. На кого же теперь опереться? Кравец — не в счет. Ростов тоже начинает их линию гнуть…
— А Чепков?
— Чепков! Связался я с ним на свое горе. А что остается делать… — Бенецианов тяжело вздохнул. — И это перед самыми выборами…
— Какими выборами?
— Разве не слышали? — Модест Петрович как-то странно улыбнулся. — Декан теперь будет выбираться.
— Как?..
— Так же, как выбирали до сих пор заведующих кафедрами.
— По-нят-но…
В голове Софьи Львовны началась лихорадочная работа: «Что же теперь делать? Старик, кажется, трусит. Явно трусит. Это что-то новое! Так стоит ли дальше ставить на эту карту? Сейчас еще можно переиграть, потом станет поздно. Но кто же будет главным козырем? Ростов — едва ли. Чепков — никогда! Стенин все-таки слишком мягок. Так неужели Воронов? До сих пор это казалось невероятным. Почти невероятным… А теперь?.. Но тогда мы окажемся у разбитого корыта. Этого допустить нельзя ни в коем случае! Нет, пока еще рано предпринимать какие-то радикальные шаги. Все может измениться. Однако на всякий случай…»
Через несколько минут Софья Львовна подходила к кабинету Воронова. У нее не было еще никакого определенного плана. Но уж кто-кто, а она знала, как говорить с любым мужчиной.
Открыв дверь, она долго стояла на пороге, не желая входить без приглашения. Но ни Воронов, ни сидевший рядом с ним аспирант даже не посмотрели в ее сторону. Озабоченно постукивая пальцами по лежавшему перед ними журналу, Воронов говорил:
— Вы правы, Вадим, эксперимент аналогичен вашему. И результаты неплохие. Лучше, пожалуй, чем у вас…
— Но я и не ставил целью добиться такой большой точности.
— В данном случае это не имеет значения. Я хочу сказать, что индусов всегда отличала тщательность в постановке эксперимента. Их цифрам можно верить. И на этот раз они опередили нас с вами. Статья датирована декабрем прошлого года.
— Но ведь к этому времени и у меня уже были результаты.
— Об этом знаем только вы да я.
— Обидно, Юрий Дмитриевич. Столько потерянного времени!
— Время. не жалейте, Вадим. Для вас эта работа была серьезным экзаменом. Считайте, что вы выдержали его с честью. Статья подписана ученым с мировым именем.
— Плохое утешение! И главное, из-за какой-то ерунды: то одного нет, то другого. Все вплоть до болтов своими руками пришлось делать. Хотел бы я видеть, как этот ученый с мировым именем создавал свою установку. Ему, наверное, не приходилось на токарном станке гайки точить.
— Одно могу сказать, Вадим, — чурайся он токарного станка, не быть бы ему таким ученым.
— Да это я так, к слову… Вы же знаете! Но что теперь делать, Юрий Дмитриевич?
— Работать, Вадим! Вы на верном пути. Завтра составим новую программу, и — за дело! А статью оставьте мне. Посмотрю еще раз. Что-то тут в одном месте не вяжется…
— В этой таблице?
— Да. Ведь у вас, кажется, получилось несколько иначе…
— На это я и хотел обратить ваше внимание. А теперь уж и сам начинаю сомневаться…
— Это вот зря! С проверки ваших данных и начнем. Завтра же!
— Зачем завтра? Я сейчас этим займусь. Схожу только пообедаю.
— Что же, давайте.
Наконец Строганова сочла нужным подать голос:
— Можно к вам?
Воронов удивленно поднял голову:
— Софья Львовна?..
— Здравствуйте, Юрий Дмитриевич! — она подошла к столу и подала руку. — Вы, кажется, удивлены?
— Да, признаться… Садитесь.
— Благодарю, — Софья Львовна огляделась по сторонам. — Как у вас тут мило! Сразу чувствуется, люди заняты большим серьезным делом. А я, знаете ли, чрезвычайно заинтересовалась вашими работами, Юрий Дмитриевич, и мне пришло в голову, что неплохо бы внедрить ваш метод в инженерную геологию…
— В инженерную геологию?!
— Да, поскольку для меня это, так сказать…
— Простите, Софья Львовна, — прервал он, — а вы знакомы с моими работами?
— Да, я читала… кое-что.
— Что именно? — невозмутимо продолжал Воронов.
— Ну, я не помню точно…
Воронов чуть заметно усмехнулся: