Я швыряю оружие на землю и бросаюсь к нему.

— Питер? — жалобно говорю я. Отбрасываю с его лба влажную светлую прядь и нащупываю пульс у него на шее — тот бьётся ровно и чётко.

Его ресницы дрожат, глаза распахиваются и встречаются с моими.

— Осторожно! — говорит он слабым голосом. — Там, впереди, силовое поле.

Я смеюсь, но по щекам у меня ползут слёзы.

— Помощнее того, что на крыше Тренировочного центра, — продолжает он. — Но со мной всё в порядке, только чуть-чуть тряхнуло.

— Какое там «чуть тряхнуло»! Ты умер, у тебя сердце остановилось! — выпаливаю я, не успев задуматься, а стоит ли ему это знать. Прихлопываю рот рукой, потому что на меня нападает жуткая икотка — обычное явление, когда я распускаю нюни.

— Но теперь же оно, вроде, работает, — говорит он. — Да всё в порядке, ну что ты, Кэтнисс!

Я поспешно киваю, но икотка не прекращается.

— Кэтнисс? — Ну вот, теперь Пит тревожится из-за меня. Дурдом полный.

— Да ничего, ничего. Это всё гормоны! — говорит Дельф. — Она же ждёт ребёнка.

Я взглядываю на него. Он сидит на пятках, упершись коленями в землю, и всё ешё тяжело дышит после подъёма и усилий, затраченных на то, чтобы вернуть Пита из царства мёртвых. Да к тому же ещё и страшно жарко.

— Нет, это не... — начинаю я, но захлёбываюсь в ещё одном приступе истеричных всхлипов, что только подтверждает предположения Дельфа насчёт ребёнка. Наши с ним взгляды встречаются, и я сердито пялюсь на него сквозь слёзы. Так глупо, я знаю, это страшно глупо, что я злюсь на него за то, что он сделал для моего друга. Просто я поклялась всеми силами охранять жизнь Пита, но я-то не смогла сейчас ему помочь, а вот Дельф смог! Да я должна быть ему по гроб жизни благодарна. Я и благодарна. И одновременно в ярости, потому что это означает, что я так же по гроб жизни буду обязана Дельфу Одейру и никогда не смогу погасить свой долг. Ну и как мне теперь его убить, когда он будет спать?!

Я ожидаю увидеть на его лице самодовольство или сарказм, но, странное дело — на нём только выражение какого-то весёлого недоумения. Он быстро переводит глаза с Пита на меня и обратно, как будто стараясь что-то сообразить, но, видно, так ни к чему и не придя, легонько встряхивает головой, словно пытается прояснить мысли.

— Ну, как ты? — спрашивает он Пита. — Считаешь, что можешь двигаться дальше?

— Нет, ему нужно отдохнуть, — отвечаю я. У меня открылась сумасшедшая течь в носу, и нет никакой тряпки, чтобы утереться. Мэгс срывает с ветки лоскут висячего мха и протягивает его мне. Я в таких растрёпанных чувствах, что не привередничаю. Громко высмаркиваюсь и отираю слёзы с лица. Удивительно, но мох в качестве носового платка — совсем не плохо, он мягкий и хорошо впитывает влагу.

На груди у Пита я замечаю какой-то золотой проблеск. Протягиваю руку и в ладонь мне ложится диск — он висит на цепочке на его шее. На верхней стороне выгравирована моя сойка-пересмешница.

— Это твой талисман? — спрашиваю я.

— Да. Ничего, что на нём тоже твоя сойка? Хотел, чтобы у нас талисманы были похожи, — говорит он.

— Что ты, конечно, ничего. — Я натянуто улыбаюсь. То, что Пит выступает на арене под знаком сойки-пересмешницы, — одновременно и благословение, и проклятие. С одной стороны — это может дать дополнительный толчок восставшим в мятежных дистриктах. С другой — вряд ли президент посмотрит на это сквозь пальцы, а это значит, что задача спасения жизни Пита станет тяжелее.

— Значит, ты хочешь разбить лагерь здесь? — спрашивает Дельф.

— Не думаю, что это такая уж хорошая мысль, — встревает Пит. — Остановиться здесь? Без воды, без укрытия? Я в правду нормально себя чувствую. Мы можем идти... если медленно.

— Медленно всё же лучше, чем вообще не идти. — Дельф помогает Питу подняться на ноги. Я в это время собираю рассыпанные кусочки самой себя в одну кучку. Что за день такой, с утра сколько событий: сначала я вижу, как до крови избивают Цинну, потом я оказываюсь на очередной арене и, наконец, вижу, как умирает Пит. Всё же классно, что Дельф продолжает разыгрывать карту моей беременности, потому что, если думать о спонсорах, то я со всем этим справляюсь неважнецки.

Я тщательно проверяю своё оружие, хотя и знаю, что оно в прекрасном состоянии. Просто остальные, видя меня за таким ответственным делом, подумают, что я отлично владею собой.

— Я пойду впереди! — заявляю я.

Пит немедленно начинает возражать, но Дельф обрывает его:

— Оставь, пусть она идёт впереди. — Нахмурившись, он внимательно взглядывает на меня. — Ты же поняла, что там было силовое поле, так ведь? В самую последнюю секунду? Даже пыталась подать предупреждение. — Я киваю. — Как ты это поняла?

Я медлю с ответом. Открыть, что Бити и Люси научили меня своему маленькому трюку — как распознать силовое поле — может оказаться небезопасным. Не знаю, заметили ли распорядители Игр тот момент во время тренировок, когда эти двое обратили моё внимание на эту штуковину. Так или иначе, но это очень ценная информация, и если они узнают, что я ею владею, они могут модернизировать поле, так что я больше не смогу видеть искажений. Поэтому приходится вешать лапшу.

— Не знаю... Я вроде как услышала его. Вот прислушайся...

Мы все затаиваем дыхание. Слышны только зудение насекомых, трели птиц да шелест листвы.

— Я ничего не слышу, — говорит Пит.

— А я слышу! — упрямлюсь я. — Это всё равно, как когда ограда вокруг Дистрикта 12 под напряжением, только намного, намного тише. — Все опять напряжённо прислушиваются. Я тоже делаю вид, что вслушиваюсь, хотя прекрасно знаю, что слышать-то нечего. — Вот! Ну как вы не слышите! Как раз на том месте, где Пита долбануло!

— Я тоже ничего не слышу, — говорит Дельф. — Но раз у тебя такое изощрённое ухо, ступай вперёд.

Я решаю играть до конца и выжать из ситуации всё, что можно:

— Странно... — говорю я и повожу головой из стороны в сторону, будто в недоумении. — Но изощрённое у меня только левое ухо.

— То самое, что доктора восстановили? — догадывается Пит.

— Ага. — Я пожимаю плечами. — Наверно, они сделали работу даже ещё лучше, чем сами рассчитывали. Забавно! А я-то думала: и почему это я иногда слышу этим ухом такое, что обычно ни в жизнь нельзя услышать — шелест крыльев насекомых, например. Или как снег падает на землю.

Да уж, забавнее не придумаешь. Теперь на несчастных докторов, вылечивших моё глухое ухо после прошлых Игр, будет обращено самое пристальное внимание, и им придётся держать ответ, почему это я стала слышать, как летучая мышь.

— Давай! — говорит Мэгс, подталкивая меня вперёд, так что я теперь становлюсь во главе нашего маленького отряда. Поскольку мы теперь вынуждены двигаться медленно, Мэгс предпочитает идти собственными ногами, опираясь на импровизированную трость, которую Дельф сделал из срезанной ветки. То же самое он делает и для Пита. Это хорошо, потому что, несмотря на Питовы возражения, я думаю, всё, чего ему хочется — это лечь и как следует отдохнуть. Дельф идёт замыкающим, так что, по крайней мере, наши спины прикрывает кто-то, у кого ушки на макушке.

Я иду, оставляя силовое поле с левой стороны, потому что с этой стороны находится моё суперухо. Но поскольку на самом деле это всё чепуха собачья, то я срезаю с дерева поблизости гроздь орехов и, продвигаясь вперёд, швыряю их по одному перед собой. И правильно делаю, потому что, как мне кажется, я чаще умудряюсь проглядеть «окошки», которые указывают на наличие поля, чем углядеть их. Там, где орешек ударяется о поле, возникает малюсенькое облачко дыма. А потом тот же орешек, почерневший и с треснувшей скорлупой, падает на землю у моих ног.

Через несколько минут я слышу из-за спины чавкающие звуки, оборачиваюсь и вижу: Мэгс подбирает орех, снимает скорлупу и засовывает в свой и без того до отказа набитый рот.

— Мэгс! — кричу я. — Выплюнь немедленно! Они могут быть ядовитыми.

Она бормочет что-то невразумительное и, не обращая внимания на мои вопли, с видимым удовольствием облизывается. Я смотрю на Дельфа, ища помощи, но тот только смеётся: