Появились книги и статьи в различных изданиях, где совершенно разные люди, как работавшие с Гурджиевым в течение долгих лет, так и едва с ним знакомые, рассказывают о своих впечатлениях от общения с ним. При этом следует иметь в виду, что Гурджиев был загадочным человеком, и для каждого человека и ситуации он создавал особый образ себя. В этом смысле больше всего откровений содержит в себе «Третья серия» его работ, «Жизнь реальна, только когда «Я Есть», которая сейчас готовится к изданию. В дополнение ко всему сказанному выше, главная причина, по которой личные впечатления о Гурджиеве не имеют большой ценности, заключается в том, что он от начала до конца своей жизни вел постоянный поиск, экспериментируя с различными образами жизни и поведения и различными способами достижения цели всей своей жизни.
Гурджиев предпринимал все возможное и невозможное, чтобы не быть возведенным в культ. Одним из методов, которые он использовал для предотвращения личного поклонения ему, было его скандальное поведение. Такого курса Гурджиев придерживался до тех пор, пока в 1935 году не оставил надежды создать институт. С тех пор и вплоть до конца своей жизни Гурджиев в основном занимался отдельными людьми, которые, по его мнению, были способны нести в мир его идеи.
Еще одной предосторожностью с его стороны было то, что он использовал множество форм выражения своих идей, причем что-то всегда оставалось недосказанным, а иногда и обманчивым. Таким образом, ни у кого нет права утверждать: «Вот учение, которое мы получили от Гурджиева. Оно целостно, убедительно и неизменно. В нашу задачу входит передать вам именно это». И все же, к сожалению, некоторые последователи Гурджиева придерживаются такой точки зрения. Гурджиев не оставил после себя ни организационной базы, ни однозначного учения, ни официального наследника. Он оставил лишь небольшую группу любящих и преданных ему учеников, которые обязались сохранять его работу в том виде, в котором они ее получили, и передавать ее людям, способным принять ее без каких-либо оговорок или добавлений из других источников.
В заключение приведем длинную цитату из недавно вышедшей книги А. Ровнера «Гурджиев и Успенский» [267], в которой он описывает гурджиевское движение в России в советское время.
«Россия – страна, породившая Гурджиева и Успенского, казалось, была отброшена на века назад произошедшей в ней социальной и культурной катастрофой 1917 года и начисто стерла из памяти эти имена. Однако так ли это?
Известно, что в 1920-1930-е годы в городах Центральной России и в Закавказье существовали разрозненные группы теософов и оккультистов, однако ничего не известно о группах «четвертого пути», хотя было немало одиночек, получивших соответствующий импульс непосредственно от Гурджиева и Успенского, но напуганных и ушедших в подполье.
В России 1960-х годов возникла ситуация медленного отогревания внутренней жизни, или, по выражению И. Эренбурга, «оттепели». В это время напомнило о себе русское православие, возникли группки кришнамуртийцев, теософов и антропософов, появились и первые гурджиевские группы, однако условия их существования разительно отличались от таковых на Западе, и соответственно иным был смысл понятия «группа».
В то время как Успенский для своих английских учеников вводил как экзотику элементы несвойственной в Англии «конспирации», в российских условиях не прекращающихся, а лишь меняющих форму репрессий конспирация была необходимой и естественной. В России возникали группы-невидимки, часто вырастающие из школьных дружб и не без примеси юношеского идеализма, растворенные в коммунальной московско-петербургской, а позже и провинциальной жизни [135, 267].
Группы «четвертого пути» возникли в России на волне религиозного, художественного и философского возрождения, происходившего, главным образом, в российском андерграунде, однако имевшего немалое влияние и на подцензурную культурную жизнь того времени. У участников этих групп не было никакой формальной организации, напротив, их деятельность была строго законспирирована, и техника «конспирации» состояла в неуловимости «работы». Их «работа» заключалась в изучении идей «четвертого пути» и в «прочесывании» других конспиративных мистических групп, а также религиозных, философских и артистических кругов с двойной целью: усвоения их опыта и привлечения наиболее ярких людей из названных кругов в круг «четверопутников». В то же время был установлен контакт с несколькими уцелевшими после репрессий эзотериками, в которых часто хотели видеть непосредственных учеников Гурджиева. Наиболее известными из них были Веревин и Раевский.
Федор Петрович Веревин родился в 1901 году. Еще до Второй мировой войны, когда из Библиотеки им. Ленина поступил донос о том, что некий читатель читает слишком много оккультной литературы, Веревин попал под наблюдение властей. Он с трудом избежал ареста. Ему помогло то обстоятельство, что его забрали в армию и он стал военным моряком на Тихоокеанском флоте. Вернувшись после армии в Москву, Веревин закончил Московский институт инженерного транспорта и начал работать в закрытом учреждении («ящике»). Веревин увлекался Бердяевым и в разговорах часто перебивал собеседника восклицанием «Идея Бердяева!», находя бердяевские идеи во всем, что было ему созвучно. Зная о наблюдении за ним, Веревин вел себя чрезвычайно осторожно, и, возможно, власти не подозревали о его связях с молодыми московскими последователями «четвертого пути»: Степановым, Кердемуном, Калитенко, Коршаковым и Холодковым, с которыми он делился своим опытом и которые приносили радость и ему самому, много лет изучавшему оккультизм в одиночестве. Веревин скончался в августе 1968 года от сердечного приступа.
Человек по прозвищу Олдмэн, который провел более десяти лет в лагерях за интерес к подозрительным идеям и знакомство с подозрительными людьми, вернувшись в Москву в период «оттепели», вел у себя дома занятия с небольшими группами студентов и технических интеллигентов. Об Олдмэне и его занятиях они узнавали друг от друга и приходили к нему в надежде узнать у него «оккультные тайны», однако он не спешил делиться тайнами, а предлагал слушателям список книг, отвечавших уровню развития каждого. С «четверопутниками» у Олдмэна установились близкие отношения.
Одним из активистов «четвертого пути» в 1960-е годы был москвич Владимир Степанов. Прочесывая московские библиотеки, Степанов нашел в них любопытные работы оккультного российского писателя начала века П.Д. Успенского, а позже обнаружил его книгу с интригующим названием «In Search of the Miraculous» («В поисках чудесного»). Неутомимый искатель «чудесного», Степанов с увлечением прочитал эту книгу, и перед ним открылся парадоксальный и притягательный мир «четвертого пути». Степанов увлек гурджиевскими идеями нескольких друзей, разделявших с ним его прежние увлечения йогой и теософией, и продолжил настойчивые поиски литературы, связанной с захватившими его идеями.
В библиотеке и произошли его знакомства с людьми, читавшими тех же авторов, в частности с Веревиным и Раевским. Далее он начал писать письма западным издателям найденных им книг с вопросами об авторах этих книг и с просьбой о помощи с литературой. Таким образом, он наладил связи с Джоном Беннеттом и Идрисом Шахом и установил канал для получения литературы по «четвертому пути» и суфизму идрис-шаховского толка. Несколько раз к Степанову в Москву приезжали люди от Идриса Шаха, в частности писатель Роберт Грейвс и композитор Френсис Ворд. В последние годы Степанов инициировал своеобразную форму «работы» под названием «Корабль дураков». «Корабль дураков» бросает свой якорь в городах Восточной Европы, Прибалтики и России.
Другой московской группой «четвертого пути» в течение более десяти лет руководил Борис Кердемун, работавший в паре с поэтом и художником Владимиром Ковенацким. Кердемун, как и многие другие, был обязан Степанову знакомством с «четвертым путем», однако он оказался властным и волевым человеком, под влиянием которого оказались окружавшие его люди и в первую очередь его друг Владимир Ковенацкий. Кердемун инициировал экспедицию в Среднюю Азию с целью установления связей с возможными суфийскими орденами, но, по слухам, экспедиция эта оказалась безуспешной.