Моменты чисто ударной тактики шли у немцев однако рука об руку с моментами чисто огневой тактики. Сильным их местом именно и было умелое и быстрое чередование этих моментов, наподобие «шотландского душа». Собирая огневые средства в кулак, они создавали на обреченном неприятельском участке огневой ад, а затем обрушивались туда, доводя опять свой удар до определенной степени напряжения.

В противоположность густой концентрации, «насыщенности» германской огневой тактики — русская огневая тактика поражала своей слабой концентрацией, своим так сказать «жидким раствором». Вся система нашего огня построена была на неуместной симметрии. У немцев огонь был сосредоточен: германский командир артиллерийской бригады стремился собрать огонь всех своих батарей в кулак — русский же нарезывал своим батареям шесть совершенно одинаковых участков по фронту. Немец бил кулаком, мы — растопыренными пальцами. Техническая наша слабость при таких условиях являлась еще более ощутительной, и это — несмотря на блестящую стрельбу наших артиллеристов, качеством значительно превосходившую таковую же немцев.

Мы видим, таким образом, всю огромную важность разумного сочетания моментов чисто огневой тактики с моментами тактики ударной. Одна подготавливает победу, другая ее пожинает — причем и та и другая должны быть доведены до крайней степени интенсивности и сосредоточения. Одностороннее «штыкопоклонство», конечно, столь же абсурдно, как и одностороннее «огнепоклонство». В одном случае — Тюренчен, в другом — Гумбинен, где нерешительный командир III-го корпуса не осмелился поднять из-за закрытий свою пехоту и взять голыми руками Макензена и его корпус, разгромленный нашими 25-й и 27-й арт. бригадами…

Посмотрим, как осуществил равновесие между огнем и ударом великий Суворов. Суворовская «Наука Побеждать» катехизис, подобного которому не имеет — и не будет никогда иметь — ни одна армия в мире, — в своей философской основе изумительно полно отражает дух православной русской культуры. Оттого-то она и сделалась «наукой побеждать», оттого-то и завладела сердцами чудо-богатырей Измаила и Праги. Исследователи этого величайшего памятника русского духа, русского гения впадают в одну и ту же ошибку. Романтики и позитивисты, и «штыкопоклонники» «огнепоклонники» — они читали телесными глазами то, что писалось для духовных очей. Неизреченная красота «Науки Побеждать», ее глубокий внутренний смысл остались для этих «телесных» глаз скрытыми.

Наиболее блестящий из комментаторов Суворова — но в то же время менее всех его понявший — М.И. Драгомиров — пытался, например, резюмировать всю суворовскую доктрину крылатой фразой «пуля дура — штык молодец!» Фраза эта взята, выхвачена из другой, и ей придан тенденциозный смысл. Суворов сказал иначе: «Стреляй редко, да метко, штыком коли крепко — пуля обмишулится, штык не обмишулится, пуля дура, штык молодец!»… Суворовское изречение приобретает здесь, на своем месте, совершенно иной смысл — свой настоящий смысл.

Перенесемся мысленно в обстановку, в которой протекала деятельность Суворова. Со времен Миниха, а особенно Шувалова, активно оборонительные «петровские» начала все более уступают место началам чисто пассивным. Уставы 1755 (Шувалов) и 1763 (Чернышев) годов, пытающиеся навязать нам прусские линейные боевые порядки, прусскую огневую тактику и строящие бой исключительно на огне развернутого строя, не оставляют на этот счет ни малейшего сомнения.

Суворов боролся с этим злом. Ему приходилось преодолевать невероятную рутину, инерцию среды. Для преодоления этой рутины, этой инерции были нужны сильные средства, яркие образы, лапидарные формулы. «Пуля дура, штык молодец» и была одним из таких подчеркиваний — подчеркнутым концом фразы, отнюдь не самостоятельным предложением, как хотел представить эти четыре слова М.И. Драгомиров.

Если характеризовать все суворовское обучение одной фразой, «крылатыми словами», то, конечно, это не будет «пуля — дура», а совершенно иное положение: «Гренадеры и мушкетеры рвут на штыках, — говорил Суворов, — а стреляют егеря». Это разделение боевой работы и проводится им неукоснительно еще в Суздальском полку. Но при этом он требует «скорости заряда и цельности приклада» и от гренадер с мушкетерами, а «крепкого укола» и от егерей. Каждому свое, а «Наука Побеждать» — всем. Суворов всегда отдавал должное огню. Напомним только его сражения. Под Столовичами он не атакует сразу Огинского, а сперва расстраивает огнем необстрелянные войска коронного гетмана. Под Гирсовым его отряд расстреливает из шанцев втрое сильнейшего неприятеля. При Козлудже, опрокинув турецкий авангард и подступив к турецкому лагерю, Суворов начинает четырехчасовую артиллерийскую подготовку (которая по тем временам может считаться исключительно длительной). Артиллерийская подготовка атаки Фокшанского монастыря короче, но и она занимает час времени. А батальный огонь рымникских каре?

В то время как во всей армии на стрельбу отпускалось по три патрона в год на человека, в одном полку отпускалось не три, а тридцать. Нужно ли говорить, что это был Суздальский полк полковника Суворова?

Но Суворов ценил лишь хороший огонь — стрельбу, а не пальбу. Премьер-майором в Казанском полку он был при Кунерсдорфе. Он помнил, как быстро, бешено, отчаянно — и безрезультатно — палила оробевшая прусская пехота в тот навеки славный момент, когда на нее, по трупам зейдлицких кирасир, пошли в штыки каре Салтыкова.

Противники «драгомировской романтики» — позитивисты — грешат против памяти Суворова иным образом. Во времена Суворова, — рассуждают они, — пуля била всего на сто шагов и могла считаться «дурой». Теперь она бьет на три тысячи шагов. Меткость увеличена во столько-то раз, огневые средства части возросли во столько-то десятков раз. Следовательно, в Побеждать должно делать поправку на современные Науке обстоятельства. Да и сам Суворов, живи он в наши времена, конечно, того бы не утверждал… Подобный подход к делу — чисто материалистический. Бессмертие гения — будь то Суворов, Шекспир либо Рубенс — и заключается именно в том, что творчество их остается всегда полноценным. Рубенсовским кавалерам не надо подмалевывать смокингов на том основании, что при «современных обстоятельствах» никто кружевных воротников не носит. Все положения «Науки Побеждать» верны — и останутся верны до той поры, пока не перестанет биться последнее солдатское сердце.

«Может случиться против турок, что пятисотенному каре надлежит будет прорвать пяти или семитысячную толпу — на тот случай бросится он в колонну»… Ученые позитивисты пожмут плечами — разве это современно? Кто сейчас воюет «кареями» и колоннами? Да и турки давно уж не дерутся толпою… Ясно, что это положение «Науки Побеждать» устарело!

Но пусть они потрудятся прочесть это не телесными глазами, а духовными очами — и Бржезинский прорыв германцев из русского мешка под Лодзью сразу станет им ясен и «научно обоснован». И смогут оценить всю преступность куропаткинской формулы: «с превосходными силами в бой отнюдь не вступать».

Командуй Суворов полком в наше время, он, конечно, выразился бы так: «Гренадеры и мушкетеры рвут на штыках, а стреляют пулеметчики». И это опять-таки не мешало бы ему отпускать на каждого гренадера и мушкетера — как и в те времена — патронов в несколько раз больше принятой нормы. И так же добиваться от стрелков и ружейных пулеметчиков убойности стрельбы («редко да метко»). И так же внушать им, что «пуля обмишулится, штык не обмишулится»… Ибо горе той пехоте, которая хоть на миг допустит мысль, что ее штык когда-нибудь сможет «обмишулиться». Такая пехота разбита еще до начала боя, ее не спасет никакая пальба и ее ждет участь прусской пехоты франфорской баталии. А эпиграфом к «Науке Побеждать» должно поставить: «Могий вместити, да вместит»…