На протяжении всего эпизода постоянно сознаю, что все это происходит во сне. Моя внутренняя сущность наполнена тончайшей и чистейшей «световой энергией», которая плавно и безостановочно струится по всему телу. Ощущаю в душе небывалый подъем.
Вот я приближаюсь к вратам Иерусалима, и звезда на небосклоне становится все крупнее и ярче. Иногда она исчезает за высокими городскими постройками. Я восхищен величиной, современным и процветающим видом Иерусалима. С радостью въезжаю в город.
Вхожу во дворец правителя Ирода, где мне оказывают самый теплый и радушный, поистине царский прием. Рассказываю о том, как следовал за звездой, о своем долгом странствии и прошу помощи в поисках нового царя. Все с величайшим интересом слушают мой рассказ, а Ирод проявляет такую сердечность и дружелюбие, что мне кажется, будто он так же, как и я, стремится найти новорожденного младенца. Ирод — красивый мужчина лет двадцати пяти, у него темные волосы и яркие, блестящие глаза. На нем великолепное длинное одеяние темно-вишневого цвета. Пол зала перед троном устлан роскошным бледно-голубым ковром ослепительной красоты. Тем не менее, я чувствую, что Ирод не верит моему рассказу. Говорю ему, что я искусный звездочет и хорошо сведущ в эзотерических науках. Ирод усмехается, и я сразу понимаю, что ему не достает знаний, чтобы понять и оценить мои слова. Быстро осматриваюсь и улавливаю внутренние вибрации его придворных звездочетов. Совершенно ясно представляя себе их внутренний мир, понимаю, что все они люди посредственные. «Но должны же вы верить в экстрасенсорные способности?» — взываю я к Ироду. Он снова усмехается. Мгновенно принимаю решение продолжать путешествие, не полагаясь на его помощь.
Выйдя из дворца Ирода, сразу же снова вижу звезду — крупная и яркая, она виднеется на северо-восточном небосклоне. Испытывая сильную радость и нетерпение, вскоре подъезжаю к скромному домику, где застаю удивительную сцену. Вижу лежащего в колыбели младенца Христа — ему около года, — возле него сидят Мария с Иосифом. Несколько пастухов и двое волхвов, которые прибыли раньше меня, в немом благоговении преклонили колени перед младенцем. От него непрерывно лучится изумительно яркий свет. Поспешно спускаюсь с верблюда и преклоняю колени рядом с остальными.
Внезапно ощущаю сильнейший взрыв чувств: во мне вздымается такая бурная волна, что я, не в силах сдержаться, разражаюсь рыданиями. Рыдания долго сотрясают мою грудь; одновременно из души изливаются все пережитые в пути чувства: сильнейшая радость, облегчение, разочарование в Ироде, отвага, решимость и множество других. Сквозь пелену слез смотрю на Марию и Иосифа, потом снова на Марию. Между нами мгновенно возникает телепатический обмен глубокими и проникновенными чувствами — каждое послание четко посылается и принимается со скоростью мысли. Никто из нас не произнес ни слова: в этом не было ни малейшей нужды. Чувствую глубокое облегчение: Мария полностью понимает меня.
Достаю из мешка подарок для младенца. Продолжая рыдать, не в силах унять струящиеся по лицу слезы, робко вопрошаю: «Примешь ли ты от меня чистое золото?» Мило улыбаясь, дитя продолжает молча излучать свет. Я несколько раз повторяю вопрос: «Примешь ли ты чистое золото?... Чистое золото?... Чистое золото?... Примешь ли ты чистое золото?» Хотя тело мое все еще вздрагивает от рыданий, мысли ускоряют бег. Я понимаю, что чистое золото — лучшее, что есть на свете, и все же младенец и Свет обладают неизмеримо большей ценностью. Чувствую глубокое потрясение.
Долгое время молча стою на коленях рядом с другими волхвами, не отрывая глаз от младенца. Я совершенно заворожен ослепительно прекрасным светом, которым непрерывно лучится все его тело и особенно — его любящие глаза; они смотрят на меня, так спокойно и неотрывно. Чувствую, что мог бы простоять здесь на коленях целую вечностью.
Теперь я чувствую, как Чарлин шевелится на водяном матраце и обвивает руками мое физическое тело. Она приглашает меня к любовным утехам, и я совершенно отчетливо сознаю, что она прикасается к моему физическому телу, надеясь пробудить меня от сна. Сохраняя осознаваемость, целиком сосредотачиваю внимание на младенце Иисусе, восхищаясь прекрасным сиянием, которое от него непрерывно исходит. Я так прочно погружен в состоянии осознаваемости и так ошеломлен увиденным, что знаю: прикосновение Чарлин к моему физическому телу не сможет нарушить ни мою осознаваемость, ни мой сон. Чувствую, что целиком поглощен светом и сосредоточен на нем. Хотя Чарлин продолжает свои любовные домогательства, у меня в мыслях нет ни малейшего сомнения или колебания, чему в данный момент отдать предпочтение. Знаю, что никогда не променяю это ощущение слияния со Светом ни на какие наслаждений плоти или любые другие известные мне наслаждения. Знаю, что редко отказываюсь от приглашения к любовным утехам, и все же делаю это без колебаний. Предпочитаю целиком сосредоточить все внимание целиком на сияющем младенце Христе. Понимаю, что в сравнении с этим Светом все другие наслаждения, которые я знал в жизни, совершенно меркнут. Чувствую полную удовлетворенность и одновременно восторг, абсолютный покой и прилив силы.
Через некоторое время окружающий младенца свет начинает медленно бледнеть. Сохраняя осознаваемость и продолжая отдавать себе отчет, что Чарлин по-прежнему ласкает мое физическое тело, собираюсь выйти из сновидения, потому что чувствую: этот изумительный эпизод подходит к своему естественному завершению. Еще несколько мгновений слежу, как исходящее от младенца Христа сияние медленно гаснет, пока сновидение почти совсем не исчезает. Тогда, испытывая глубокое сожаление, предпочитаю сознательным волевым усилием выйти из осознаваемого сновидения. Мгновенно просыпаюсь и, вернувшись в материальный мир, чувствую в теле и в сознании, во всем своем существе, стремительный ток энергии и чувств. Испытываю абсолютное блаженство, чувство доселе мне неведомое.
Для начала я просто полежал в постели несколько минут, купаясь в отблеске трех сновидений, ощущая непередаваемое изумление. Название третьего сна — «Дар волхвов» — пришло ко мне как спонтанное откровение, и я отметил его про себя. Потом я сообщил Чарлин, что только что видел совершенно невероятный осознаваемый сон, и стал подробно пересказывать ей содержание третьего сновидения. Как только я закончил свое повествование, Чарлин, явно пораженная им, абсолютно уверенно заявила: «Твой сон называется „Дар волхвов“». Это проявление телепатической связи только добавило моему переживанию остроты: ведь жена выбрала для сна точно такое же название, какое я сам, в своем невысказанном размышлении, дал ему несколько минут назад.
Я встал с постели, спустился в свой кабинет и занес все три осознаваемых сновидения в дневник. Правда, на этот раз у меня возникли затруднения, с которыми я раньше никогда не сталкивался. Делая записи, я то и дело останавливался, ошеломленный силой и яркостью этих трех сновидений, которые продолжали жить во мне. Эти чувства постоянно мешали мне писать, так что я несколько раз вставал из-за стола и в течение пяти-десяти минут быстро прохаживался взад-вперед. Такой метод быстрой ходьбы помогал успокоить вздымавшиеся во мне мощные энергии. Восстановив выдержку и равновесие, я возвращался к столу и продолжал писать. На запись всех трех сновидений у меня ушло около трех часов, а справившись с этой задачей, я почувствовал усталость и одновременно приятное возбуждение.
Около восьми утра я поднялся наверх позавтракать, а удивительное сияние и будоражащая энергия из третьего сна оставались со мной на протяжении всего этого дня. Если быть точным, еще несколько недель они то и дело возвращались с поразительной яркостью. Во время первоначального периода адаптации, последовавшего за сновидением, образ света часто приходил мне на ум. Думая о нем, я всякий раз снова ощущал вдохновение и душевный подъем, особенно когда делился воспоминаниями о свете с учениками и друзьями, будь это месяцы и даже годы спустя. И теперь, работая над этой книгой через пять лет после его явления, я вновь ощущаю возврат этих поразительных и чрезвычайно благодатных чувств. Этот сон стал для меня тем, что некоторые авторы называют «пиковым переживанием», и я уверен, что он будет оставаться для меня источником вдохновения до конца моих дней.