Я ходил и ездил по району, по его небольшим городкам, полям и лесам и старался представить, как дрожала здесь мокрая, раскисшая (апрель!) земля, как рычали тысячи танков, как старались танкисты понять свой маневр и осуществить его на незнакомой местности, да еще ночью! И как они все это блестяще выполнили! У них за плечами была большая и трудная война, огромный опыт. Они вели в бой лучшие в мире — по тем временам — танки, которые сделал народ, измученный усталостью и недоеданием. Народ, ждущий от них победы! И она была близка. Я представлял, с каким злым энтузиазмом, с какой радостью и вдохновением делали все в эту ночь чумазые от гари танкисты. Они не спали уже третью ночь — но не ощущали усталости. Я просто вижу, как, разя с ходу появляющихся на пути гитлеровцев, они мчались вперед — к логову врага.
Походил я и по окраинам Цоссена. 20 апреля сюда прорвались танки Рыбалко. Знатный подарочек они преподнесли фюреру, может быть, даже сами не зная о том, что это был день рождения Гитлера. Очень символичный получился «подарок» — в Цоссене находилась штаб-квартира верховного командования гитлеровской армии. Именно здесь проходила разработка плана «Барбаросса». И вот какой потрясающий финал — советские войска громят эту адскую кухню, откуда была выпущена на свет война, громят именно в день рождения фюрера!
Я смотрел на серые особняки, двух-трехэтажные дома довоенной постройки. Они живописно расположены в хвойном лесу. Уютно жили в этом тихом и красивом месте те, кто принес так много страданий народам Европы, да и всему немецкому народу.
Представляю, как они ходили друг к другу в гости, как поднимали бокалы в честь захвата городов, стран — Польши, Франции, Бельгии, Дании, Греции и многих других. Как распирала их спесь и как они уверовали сами, что представляют собой особую расу господ, когда их войска вышли к Волге и на подступы к Баку.
Здесь же, в этих домах, уже были проложены на картах маршруты, составлены графики движения их войск в Иран, Ирак, Афганистан, Индию.
Сегодня даже мне, видевшему фашистов на родной земле, трудно представить, что все это было! Мог ли представить в 1942 году я, окопный лейтенант, что буду ходить под Цоссеном, среди домов гитлеровской ставки! Даже во сне мне такое не могло присниться!
И вот я здесь спустя сорок лет (почти полвека!) после того, как бежали отсюда хозяева этих домов, бежали, боясь быть пойманными и спрошенными за все содеянное ими зло.
Как они метались здесь, по этим ухоженным лужайкам, как торопливо жгли свои преступные планы, как бежали, понимая, что и бежать-то уже некуда, но все же уходили, уползали, только бы не быть захваченными и опознанными как работники этой главной штаб-квартиры.
У меня сохранилась старая вырезка из газеты со статьей Бориса Полевого, в ней приводится любопытный документ, дающий представление о том, что здесь происходило в эти последние часы:
«Когда я вернулся с узла связи, корреспондент „Комсомольской правды“ Крушинский… сказал мне:
— Звонили от генерала Петрова. Он требует, чтобы вы сейчас явились к нему…
Зачем я мог понадобиться начальнику штаба фронта?..
Меня провели к нему прямо в личную резиденцию. Сводка уже прошла, боевое донесение было готово… Сняв китель, генерал пил чай. Он наполнил из термоса стакан. Чай был хорош, в особенности с устатку да еще глубокой ночью… Я вопросительно смотрел на него, желая понять, зачем все-таки меня позвали. Он неторопливо снял большое круглое пенсне, протер стекла и наконец строго сказал:
— Мне доложили, что вы передали девушкам-переводчицам ленты телеграфных переговоров, которые вы взяли в подземелье Цоссена.
— Так точно. Я думал…
— Не знаю уж, что вы там думали, но, очень мягко говоря, вы совершили грубейшую ошибку.
— Но я не знал…
— А знаете ли вы, что было на этих лентах? Не знаете? Так вот, полюбуйтесь. — И лишь теперь, водрузив пенсне на место, он улыбнулся.
У меня в руках оказались листки переводов последних переговоров узла связи гитлеровского верховного командования сухопутными вооруженными силами с военачальниками, находившимися на юге Германии и в странах, еще оккупированных фашистскими войсками. На одном конце провода были встревоженные ходом событий гитлеровские военные сатрапы, а на другом — четыре пьяных солдата-телеграфиста, заживо похороненных в бункере узла связи и мысленно уже простившихся с жизнью.
Вот отрывки из этих разговоров, в которых по причинам, легко понятным, я заменяю наиболее выразительные слова многоточиями.
Эдельвейс. Вручите немедленно генералу Кребсу. Отсутствием информации вынужден ориентироваться обстановке радиопередачам англичан. Сообщите обстановку. Сообщите дальнейшие действия. Подписано А-15.
Ответ. Вызвать кого-либо невозможно. Погребены в могиле. Передачу прекращаю.
Эдельвейс. Что за глупые шутки? Кто у провода? Немедленно позвать старшего офицера А-15.
Ответ. Офицер насалил пятки. Все насалили пятки. Замолчи, надоел.
Эдельвейс. Какая пьяная скотина у провода? Немедленно позвать дежурного офицера.
Ответ. Поцелуй в… свою бабушку, идиот.
Эдельвейс. У аппарата У-16. Весьма срочно.
Ответ. Не торопитесь в петлю.
Эдельвейс. Не понял, повторите.
Ответ. Вонючий идиот. Все драпанули. По нас ходят Иваны. К тебе еще не пришли?
Эдельвейс. Снова настаиваю связи с Кребсом. Сообщите обстановку в Берлине.
Ответ. В Берлине идет мелкий дождик. Отстань.
Эдельвейс. Кто со мной говорит? Назовите фамилию, звание.
Ответ. Подавись… Надоел. Все удрали. Танки Иванов над головой. Грязная свинья.
И так лента за лентой, густо уснащенные сочнейшими ругательствами. Да, признаю, сплоховал, не мог этого предвидеть. Легко представляю себе, каково-то было лейтенантам в юбках переводить эти ленты последних переговоров с Цоссеном.
— …Ну, батенька, понимаете теперь, чем вы угостили милых переводчиц, — смеялся генерал. — Они вам этого никогда не простят. Лучше им и на глаза не показывайтесь. — А потом посерьезнел: — Вряд ли вам этот трофей понадобится, но вообще-то эти ленты — действительно интересный материал. Все-таки кусочек истории».
Все эти дни для генерала Петрова были не только радостными, но и очень напряженными.
В то время как танковые армии уже подходили к окраинам Берлина, на флангах прорыва дела обстояли не очень-то благополучно. 20 апреля немцам в результате контратак удалось остановить продвижение 52-й армии и потеснить на север части 2-й армии Войска Польского. Котбусская группировка гитлеровцев тоже нависала над основанием коридора, в который ушли наши танковые армии. Вот тут и возникла та самая сложность, которую надо было срочно ликвидировать, надо было обеспечить спокойствие, на которое надеялись командующие танковыми армиями.
Наводить порядок в тылах наступающего фронта было нелегко, потому что бои велись во многих местах: на правом фланге продолжались напряженные бои за Котбус; в центре фронтового участка шла ликвидация шпрембергского узла и группировки врага, отстаивающей его; на левом фланге не совсем благоприятно складывалась обстановка на дрезденском направлении; в тылу в районе Бреслау продолжала сражаться еще одна крупная группировка противника, окруженнная 6-й армией генерала Глуздовского. Таким образом, пространство в несколько сот километров в глубину и по фронту представляло собой огромный котел, кипящий жестокими боями. Во всем этом должен был разобраться начальник штаба — найти силы, нацелить их, обеспечить огнем и авиацией и в кратчайший срок уничтожить врага, создав условия для дальнейшего продвижения армий вперед, на главном направлении. Маршал Конев пишет:
«Берлинская операция была, пожалуй, самой сложной из всех операций, которые мне довелось проводить за время Великой Отечественной войны. В связи с этим командованию фронта пришлось ежедневно и еженощно заниматься множеством разнообразных вопросов».