Чтобы скрыть взбудоражившие его догадки, Эллиот вошел в кабинет, прежде чем кто-либо успел произнести хоть слово. Он включил лампу под зеленым абажуром на письменном столе с откидной крышкой и выключил «Фотофлад» на центральном столе. Обычный свет, благодаря контрасту, казался слабым, но позволял разглядеть Маркуса Чесни, скорчившегося на своем последнем сиденье.

Итак, за два дня до гибели Маркус Чесни, по словам суперинтендента Боствика, задавал полиции вопросы о точном размере коробки конфет в лавке миссис Терри. Сейчас коробка дешевых конфет лежала на столе и фигурировала в шоу. Но как?

Эллиот вернулся в музыкальную комнату, где майор Кроу атаковал ту же проблему.

— Каким образом, — спрашивал главный констебль, — то, что это пугало — кем бы оно ни было — втолкнуло в рот Маркусу Чесни зеленую капсулу, могло объяснить, как кто-то отравил конфеты в лавке миссис Терри?

Профессор Инграм пожал плечами. Взгляд его оставался напряженным, когда он снова посмотрел в сторону кабинета.

— Едва ли я могу сообщить это вам, — отозвался он. — Но если хотите услышать мою догадку, Чесни планировал инцидент с зеленой капсулой только как побочную линию — всего лишь часть шоу, возможно даже не являющуюся необходимой. Мне кажется, основной инцидент, за которым нам предстояло наблюдать, имел отношение к коробке конфет на столе.

— Пожалуй, — сказал главный констебль после паузы, — я не буду в это встревать. Продолжайте, инспектор.

Эллиот указал на одно из обитых парчой кресел, и профессор Инграм тут же опустился в него.

— Мистер Чесни говорил вам, сэр, что целью этого представления было показать, каким образом могли незаметно отравить конфеты.

— Нет. Но он намекал на это.

— Когда?

— Незадолго до начала шоу. Как говорят в фарсовых комедиях, я его достал. — Простодушный взгляд профессора Инграма внезапно стал проницательным. — За обедом я понял, инспектор, что в неожиданном желании Чесни устроить для нас это представление было что-то странное. Казалось, тему затронули случайно, и возникший спор побудил его бросить нам вызов. Но он собирался сделать это еще до того, как мы сели за стол. Я это видел, а молодой Эммет усмехался по-волчьи, когда думал, что никто на него не смотрит. Вот почему я возражал против откладывания шоу на три часа. Я ничего не имею против людского тщеславия, но мне казалось, что это заходит слишком далеко. «Что это за игра?» — напрямик спросил я. А он ответил потихоньку: «Следите внимательно, и, может быть, поймете, как были отравлены конфеты миссис Терри, хотя я бьюсь об заклад, что вам это не удастся».

— У него была какая-то теория?

— По-видимому, да.

— Которую он собирался доказать в присутствии всех вас?

— Вероятно.

— И, — небрежно осведомился Эллиот, — он подозревал, кто отравитель?

Профессор Инграм на мгновение вскинул голову. В его глазах светилась тревога — он походил на загнанного в угол, если подобное выражение можно применить к человеку с таким добродушным лицом.

— У меня создалось такое впечатление, — признался он.

— Но он не сообщил вам... не намекнул...

— Нет. Это испортило бы шоу.

— И вы полагаете, отравитель поэтому убил его?

— Это кажется вероятным. — Профессор заерзал в кресле. — Скажите, инспектор, вы человек сообразительный? Способный понимать? — Он улыбнулся. — Позвольте объяснить, почему я об этом спрашиваю. При всем уважении к нашему доброму другу Боствику, мне кажется, что до сих пор расследование этого преступления едва ли делает ему честь.

Выражение лица майора Кроу стало холодным и чопорным.

— Суперинтендент старается исполнять свой долг... — начал он.

— Не болтайте вздор, — без всякой враждебности прервал его профессор Инграм. — Конечно, он старается это делать, как и мы все. Но исполнить свой долг не означает доискаться до истины — иногда это подразумевает прямо противоположное. Я не говорю, что существует полицейский заговор против Марджори Уиллс. Я знаю, что это не так, хотя мне жаль, что племянница моего друга не может даже пройтись по Хай-стрит, не рискуя тем, что дети станут бросать грязь ей в лицо. Какие реальные усилия были предприняты с целью решить проблему отравленных конфет? Почему они был и отравлены именно в лавке миссис Терри? — Он хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. — Суперинтендент Боствик придерживается утешительной доктрины, что маньяк есть маньяк и тут ничего не поделаешь. И чтобы подкрепить обвинение против Марджори, он ссылается на аналогичное дело — ничего себе аналогичное! — Кристианы Эдмундс.

Майор Кроу воздержался от комментариев.

— Аналогичное? Никогда еще не существовало двух дел, более отличающихся друг от друга по самому важному пункту — мотиву. Кристиана Эдмундс была безумной, если хотите, но у нее имелся мотив, не менее основательный, чем у большинства убийц. Эта молодая леди в 1871 году в Брайтоне по уши влюбилась в женатого врача, который отнюдь ее не поощрял. Она безуспешно пыталась отравить стрихнином его жену. Это обнаружили, ей отказали от дома, ничего не оставалось, как в бешенстве удалиться. С целью доказать, что она была невиновна и что в городе орудует другой отравитель, Кристиана Эдмундс замыслила отравить шоколадные конфеты в кондитерской лавке, целясь в кого попало. Ну и где же тут аналогия? Разве Марджори в чем-то обвиняли? Где мотив? Напротив, ее жених, прибыв в Содбери-Кросс и услышав, что о ней говорят, подумывает сделать ноги.

Выражение лица профессора Инграма в этот момент можно было бы назвать «ангельски убийственным», что подчеркивал хруст накрахмаленной рубашки. Он засмеялся и добавил более спокойно:

— Ладно, задавайте ваши вопросы.

— Была ли мисс Уиллс с кем-нибудь помолвлена раньше? — неожиданно осведомился Эллиот.

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Была или нет, сэр?

Инграм снова бросил на него беспокойный взгляд:

— Насколько я знаю, нет. Мне кажется, Уилбер Эммет влюблен в нее. Но его красный нос и — прошу прощения — непривлекательная внешность едва ли рекомендовали бы его Марджори, даже если бы Маркус поощрял его намерения. Надеюсь, я могу рассчитывать на конфиденциальность?

— Мне говорили, — бесстрастно заметил майор Кроу, — что Чесни отваживал всех ухажеров от визитов к ней.

Профессор заколебался.

— В каком-то смысле это правда. То, что он именовал «кошачьими концертами», нарушало его размеренную жизнь. Он не то чтобы отваживал их, но...

— Меня удивляло, — промолвил майор, — что этот парень так легко заслужил одобрение, когда они находились за границей.

— Вы имеете в виду, — напрямик спросил профессор, — что моему другу не терпелось сбыть племянницу с рук?

— Я этого не говорил.

— Не говорили, но думали. В любом случае вы не правы. Маркусу нравился молодой Хардинг — у парня есть перспективы, да и его преувеличенное почтение к Маркусу тоже могло сыграть роль. Но почему мы это обсуждаем? Что бы ни было правдивым или ложным в этом мире... — рубашка профессора Инграма опять хрустнула, — абсолютно ясно, что Марджори не имеет отношения к убийству своего дяди.

Снова показалось, будто в комнате изменилась температура. Эллиот вернул себе инициативу.

— Вам известно, сэр, что об этом думает сама мисс Уиллс?

— Ну и что она думает?

— Что кто-то оглушил мистера Эммета, сыграл его роль и воспользовался отравленной капсулой.

Инграм с любопытством посмотрел на него:

— Это кажется наиболее вероятным объяснением, не так ли?

— Следовательно, кто-то подслушал план, который мистер Чесни и мистер Эммет обсуждали после обеда в этой комнате? Стоя у двери или у окна?