Вот уже какие опасения: победим на Востоке, а у нас в тылу восторжествуют коммунистические идеи и окажемся мы в проигрыше. Фельдмаршал явно имел ввиду финал второй мировой войны.
Располагая опытом 60–80 годов, можно высказать определенное мнение по поводу особенности новой стратегии. Ход событий показывает, как это ни прискорбно, наши стратеги, и Жуков в их числе, не уловили, не поняли новые замыслы противника. И если в годы Отечественной войны (и до нее) промахи стратегов выправили своими неисчислимыми страданиями и потерями народы нашей страны, то просчет, допущенный нашими государственными и военными руководителями в 60–80 годах, обернулся крупнейшим поражением.
В чем же просчет наших стратегов? В том, что они не разгадали переход Америки к стратегии «устрашения» и продолжали раскручивать гонку вооружений сверх всяких допустимых пределов, готовя страну и армию к «горячей войне», чем подорвали экономику государства, довели жизненный уровень своих соотечественников до такого состояния, что они сказали: «Дальше так жить нельзя!»
Нет, не один Горбачев с его непродуманной перестройкой, разрушил нашу страну, ее разбили и развалили американские стратеги и их «пятая колонна», притом нашими же руками. Мы сами создали условия для компрометации социалистического строя. Чем очень быстро и умело воспользовались в «холодной войне» наши противники. Они нашли иные, новые политические способы и осуществили поставленные цели. Американская стратегия оказалась более современной и совершенной, она, несмотря на историческое предопределение марксизма—ленинизма «повернула колесо истории вспять»: Советский Союз как государство ликвидирован, на его территории реставрирован капитализм, со всеми вытекающими отсюда последствиями, уничтожен социалистический лагерь на земном шаре.
Но этого Жуков не видел. А мы вернемся в те дни, где маршал руководил созданием вооруженных сил в соответствии с требованиями нового времени, как ему виделось.
9 сентября 1954 года Жуков по решению Президиума ЦК КПСС провел секретные учения с войсками и с реальным взрывом атомной бомбы в Тоцком учебном центре под Оренбургом. Учение это достигло исследовательских целей. Но принесло и огромные беды населению не только Тоцкого района, но и многих, близко расположенных городов, — Оренбурга, Сорочинска, Самары, Бузулука, Барское и других не таких крупных, не говоря уж о десятках деревень.
Сегодня после Чернобыльской трагедии (где был не взрыв бомбы, а всего лишь выброс из реактора) все знают о страшных смертоносных последствиях. А тогда почти ничего об этом не знали. Вот что говорит один из участников учения:
— Все это для нас, молодых, было безумно интересным. Был ли какой—то внутренний протест у нас, мальчишек, против того, что готовилось? Нет. Бесстрашные были по молодости. А еще нам говорили: «Впервые в мире!» Это звучало!
Семьи военнослужащих накануне взрыва эвакуировали в Сорочинск. А после взрыва они сразу вернулись в свои поврежденные финские домики наводить порядок, сметали радиоактивную пыль обычными вениками и тряпками, жены стирали одежду мужьям, вернувшимся с учений. А спустя некоторое время началось: выпадали волосы и зубы, болели кости, покидали силы. Тридцатилетние, недавно могучие мужчины, превращались в дряхлые развалины. Наверное, уже все участники этих учений вымерли. В городах, которые названы выше, открыты были новые кладбища, а теперь они заполнены. Итоги этих учений, как и трагические последствия хранились под грифом секретности и неразглашения. И так по сей день…
Это, наверное, самый черный день в жизни и службе маршала Жукова, как руководителя учения. Он никогда нигде не говорил и не писал об этих учениях, связанный все тем же грифом «секретно». Но если его в какой—то степени оправдывает исполнительность и незнание возможных последствий, то вина в полном объеме ложится на тех, кто располагал информацией о последствиях атомных ударов в Хиросиме и Нагасаки.
Как бы ни было тяжело, но я считаю себя обязанным сказать эту горькую правду о службе Жукова.
Я тоже понес большую утрату, потерял очень близкого мне человека. После того тоцкого взрыва, через несколько лет скончался герой моей повести «Полководец» генерал Иван Ефимович Петров, который был заместителем Жукова на тех учениях, и как добросовестный служака до и после взрыва все обследовал сам…
Обычно, консервативное мышление приводит к попыткам применить новое оружие в старых формах. В пятидесятых, шестидесятых годах, когда я еще служил в армии и занимал должности начальника штаба механизированной дивизии в Кушке, заместителя командира стрелковой дивизии в Мары, в штаты дивизии были включены ракетные дивизионы. И мы учились сами и учили подчиненных применять ракеты в наступлении и в обороне в интересах выполнения задачи дивизией. На двухстороннем, двухстепенном командно—штабном учении «Днепр» в августе 1956 года министр обороны, Генеральный штаб и командиры самых разных ступеней отрабатывали выполнение боевых задач с применением атомного оружия. На разборе этого учения Жуков сделал анализ начального периода минувшей войны и подчеркнул огромное значение начального периода в современных условиях.
Маршал сказал:
«Наши командные кадры, наши штабы должны пытливо изучать современный характер начального периода войны, новейшие способы действий противника в условиях применения атомного оружия с тем, чтобы умело противопоставить противнику свои уничтожающие удары, если противником будет развязана война…
В современных условиях захват и удержание инициативы в начальный период войны в большей мере, чем когда—либо, зависит от господства в воздухе.
Особое место в операциях начального периода войны занимает внезапность».
Обратите внимание на последние слова. Что значит «внезапность» в начальный период? Если боевые действия начал противник — нанес удар первым — то никакой внезапности в нашем ответном ударе не может быть.
Представьте, как это осуществить практически после удара 300 атомных бомб по плану «Дропшот»? Не кажется и вам, что Жуков все же имеет в виду нанесение упреждающего удара в случае поступления сведений о неотвратимости удара противника? Логика подсказывает, что при массовом применении атомных бомб противником, ответный удар может вообще не состояться, или представлять собой нечто похожее на акт возмездия перед тем, как лечь в могилу.
Это отлично понимали мои сослуживцы тех лет, но говорить о превентивном ударе нельзя было, так же, как при Сталине в 1940–41 годах было запрещено предполагать о возможном нападении гитлеровцев и начале войны в ближайшее время. Я тогда служил в армии и отлично помню, и не без основания утверждаю, что ситуации очень похожи. И еще я помню, как много шума наделала статья главного маршала бронетанковых войск Ротмистрова Павла Алексеевича в журнале «Военная мысль», который, нарушив табу, сказал, что все же исход войны и победа будут зависеть от того, кто первым нанесет атомный удар и это дает право миролюбивой стороне (т. е. нам) нанести упреждающий удар. Что тогда началось! В печати и на многих совещаниях и партийных собраниях на маршала Ротмистрова посыпались всевозможные обвинения, начиная от некомпетентности, кончая злым умыслом. От объявления «врагом народа» и ареста Ротмистрова спасло только то, что все это происходило после XX съезда, в дни, когда осуждались репрессии прошлых лет. Ротмистрова заставили публично каяться и признавать свою ошибку. Мне повезло, будучи заместителем командира дивизии в городе Мары, я встречался с маршалом Ротмистровым и беседовал с ним. Произошло это так. В Туркестанском военном округе министр обороны Малиновский проводил крупные командно—штабные учения. По ходу учений одна из групп его участников прибыла в наш гарнизон и отрабатывала здесь в течении нескольких суток какой—то этап учений. Однажды утром меня вызвал командующий нашим округом генерал армии Федюнинский. Он тоже участвовал в учениях. Я прибыл туда, где располагались генералы и маршалы, и доложил командующему о своем прибытии. Федюнинский позвал через открытые двери (было очень жарко):