Его выступление проигнорировали, а вскоре насилие перекинулось в города. В ту пору нашему свидетелю А1 [9] исполнилось 17 лет…. Однажды вечером он встретил группу молодых чеченцев, которые когда-то учились в параллельном классе. А они, не стесняясь, заявили: «Тебе повезло, что мы тебя знаем, а то мы идем и думаем, какому бы русаку в морду дать». «Тогда они нас просто били, а через два-три года начали убивать» - вспоминает A1.

Напомню, эти события происходят еще до прихода к власти Дудаева, состоявшегося осенью 1991 г. и даже до провозглашения независимости в 1990-м. Формируется неизбежный при национальном конфликте этнический протрет каждой из сторон.

В августе создается подчиненная Дудаеву «национальная гвардия», начавшая свою деятельность со сноса памятников. Не только и не столько советских, как по всей стране: борьбу с коммунистическим прошлым начинают почему-то с памятника Алексею Ермолову, царскому генералу XIX века.

Параллельно изгоняется и советское руководство, в сентябре, благословясь, принимаются за парламент. Потом телецентр, почта, телеграф, МВД. К октябрю добираются и до КГБ: «…Двери в здание распахнуты настежь, тротуар усеян какими-то бумагами, из нескольких окон свешиваются зеленые шакальи тряпки. Рядом со ступеньками лежит чье-то тело, прикрытое тряпьем, а в довершении всей картины на крылечке на стуле сидит шакал в папахе, с “дегтярем” (Пулемет военных лет, на момент описываемых событий был снят с вооружения – М.К.) на коленях»(А1).

Бойня в КГБ имеет характер национального погрома: единственный раненый сотрудник-чеченец (некто Аюбов) был немедленно доставлен в больницу, от его родственников потом откупятся. А, например, русского майора Толстенева забивают до смерти, затем, демонстрируя труп по телевидению (чего скрывать-то!), поясняют для общественности, что покойный «при попытке провокации … сам перерезал себе горло» [10]. Бывает…

Разграбление оружейного склада КГБ провоцирует череду новых преступлений. Криминальным выступлениям способствует и экономическая разруха: закрываются многие предприятия, перестают выплачиваться пенсии и зарплаты, пустеют полки магазинов – продукты можно достать только на рынке по совершенно астрономическим ценам. В удушье установившейся анархии никто не может поручиться, что встретит живым завтрашний день.

«В меня стреляли, пытались избить, бросали гранату, пытались задавить машиной, но к этому времени я уже научился очень многому. Я умел, не поворачивая головы, видеть на 360 градусов, с одного взгляда определять какие намерения у идущих или едущих мне навстречу и совершенно точно знал, как следует поступить. Как прыгнуть в канаву от гранаты, как уклониться от выстрела из пистолета», - рассказывает А2.

Люди начинают понимать, что происходящее в республике выходит далеко за рамки обычного разгула уголовщины. Пишут коллективные жалобы, первые из которых адресованы президенту Чеченской республики, генералу Дудаеву.

Рабочие Старогрозненского управления буровых работ обращаются к нему с просьбой обезвредить появившие¬ся в Старопромысловском районе банды, «разбойно нападающие на работников управления». По словам пострадавших, преступники «ведут себя цинично и нагло, шантажируют именно русскоязычное население, говоря о том, чтобы убира¬лись из Чечни подобру-поздорову, с угрозами дальнейших физических расправ», - жалуются русские «дорогому президенту» [11].

Дудаев пытается сгладить конфликт и проводит ряд встреч «с русской интеллигенцией». В Чечено-Ингушском Нефтяном институте имени академика Миллионщикова генерал встречается со студентами Нефтяного института и Государственного педагогического Университета, однако контакта не получается: студенчество начинает задавать неудобные вопросы (А1).

Не понравились Джохару и преподаватели. Валентина Верольская осмеливается спросить:

Валентина Васильевна начинает говорить о необходимости грамотности для молодого поколения, но он морщится:

Негостеприимный храм науки подвергается погрому: бандиты ночью врываются в университетское общежитие и выбрасывают в окна тех, кто не успевает бежать сам (В1). Ректора, Виктора Канкалика, похищают и убивают где-то в пригороде Грозного. Убит проректор Ибрагим Исраилов (чеченец), попытавшийся помешать бандитам. Исчезают так же многие преподаватели, а в университетских коридорах то и дело слышны выстрелы. Затем принимаются и за частый сектор: захватывают частые дома и квартиры.

A4 сообщает: «Я лично навещал моих друзей в Грозном в самом начале 90-х годов. Мои друзья женаты на двух сёстрах. Один из них русский, другой армянин. Их семьям пришлось покинуть Грозный из-за того, что их грубо вытесняли бывшие соседи, которые раньше, при крепкой власти, вели себя вполне дружелюбно».

В. Дьяченко, например, повез больного отца в Киев, вернулся через месяц: однако квартиру уже заняли дудаевские гвардейцы, чуть не застрелившие его. А. Колоденко начинает получать от соседей-чеченцев (Малики и Руслана Айдаевых) «письма радости»:

Соседи Д. Гакуряна от слов перешли к делу и, угрожая пистолетом, выгнали его из квартиры. Филиппову вместе с мужем выгнал из дому некий Джамалдаев Хамзат Ахмедович. Женщину 90 лет компания пьяных чеченцев выкинула из окна собственной квартиры (В2).

Нашему свидетелю А2 больше повезло, если это слово здесь применимо: за его дом передралось несколько группировок, одна из которых, обеспечила ему охрану, в пику остальным. Это было лучшим, на что мог рассчитывать русский в Чечне. Многие же просто – исчезали, гибли или, оставив и дом и имущество, спешили покинуть вспыхнувшую под ногами родную землю.

Республиканская пресса проявляла удивительное чувство юмора, комментируя эти явления повседневности. Например «Голос Чечено-Ингушетии» порадовал читателей сообщением, что «Никто их (русских – М.К.) не гонит с насиженных мест. Просто люди боятся» [14]. Чудаки, да и только!

В конце концов, когда происходящее вообще перестало укладываться в голове, заместитель генерального прокурора республики все-таки попытался всерьез оправдаться на страницах чеченской прессы [15]. Утверждал, что в республике-де происходит «стихийная реституция», но «мы» ее пресекаем, приводя в пример, дело какого-то Сайдалиева, которого заставили покинуть незаконно захваченную квартиру.

Однако проку от этих разговоров не было. В мае 1994 года в станице Ассиновской «изгнаны из своих домов граждане станицы: Смык В., Полякова В., Жариков И., Золотова М., Ручица П. И., даже не продав дома за бесценок, лишились всего», - пишут Дудаеву жители станицы [16]. Захват жилья зачастую оканчивается гибелью или бесследным исчезновением владельца. От этих посягательств не застрахован ни сельский дом, ни комната в коммуналке, любой русский в Чечне бесправен и только ленивый не попытается «приобрести» за его счет недвижимость.

Таким образом, в 1990-е было захвачено более 100 тысяч домов и квартир [17]. Начиная с середины 1980-х годов, этническими чеченцами совершается множество преступлений против нечеченского – и в первую очередь русского населения.