Капсула 10. ПРИНЦИП “ДОМИНО”
Павла Сикорского избили.
Проломили череп.
Кое-как Паша дополз из реанимации домой, в Марьину Рощу. Весь в крови, рубашка, как военный френч, в бурых пятнах, с забинтованной головой… В шесть утра, поприветствовал подъездную старушку. Та, чуть не рухнула от впечатлений.
Вошел Павел домой, и сразу на кровать. А подушка, зараза, перьями колет. Стал Паша взбивать подушку, шов лопнул, и на пол вывалилась груда перьев.
Паша бочком в туалет, за веником. Распахнул дверь. Поднялся сквозняк. Перья снежным вихрем забурлили в воздухе, щедро облепили окровавленную рубаху.
Плюнул гражданин Сикорский на веник. Сел на кухне. Весь в крови и перьях.
О жизни задумался.
Она Павла не радовала.
Работу он потерял. Попал под сокращение.
Хотел отыграться у судьбы, пошел в казино.
Проиграл старенькую “Ауди”.
Жена, Дуся, назвав его “козлом”, умотала к теще, в Мариуполь.
Остался Паша, как перст, один.
Горько!
А тут еще по башке саданули.
И, самое обидное, Павел не помнит кто. Как это было? Обнаружил себя на каталке ночью, в реанимации.
Вскочил со скорбной постели, туфель нет, сперли.
Позже сестричка, добрая душа, дала ему какие-то пожеванные тапочки. В них Паша и добрел домой. В ноябре-то!
Ладно тапочки. Но сочащаяся из башки кровь, дурацкие перья… Обидно до слез!
Если бы он перед катастрофой с черепом не наклюкался бы пива, причем крепленого, с ним бы ничего не случилось.
По крайней мере, он бы все помнил.
“Завязал!” — яростно приказал себе Павел.
На выручку паше пришел родной брат, Коля.
Он жил на Кипре, трудился в компьютерной фирме.
Коля через нарочного передал 1000$.
Эти денежки и спасли Пашу.
Он приобрел лекарства, а когда прорезался аппетит, купил и витаминной еды.
Через пару недель смог читать. Открыл душеспасительную литературу Льва Толстого, Достоевского, Кафку, и ужаснулся.
Не так он жил!
Ни даром он и работу потерял, и “Ауди” в карты продул. И жены красавицы, Дуськи, лишился.
За грехи!
В конце концов, и череп проломили супостаты.
Наука!
Не греши, собака! Будь человеком!
Через пару-тройку месяцев Павел Иванович Сикорский оклемался, деньги брата закончились, нужно было искать работу.
Кинулся Паша ходить по фирмам. Все спокойно узнает, интеллигентно расспрашивает.
Работенка-то есть, но не ахти какая. Мура работенка!
Ни граммулички Павел не пьет, а раньше бы, до удара, наклюкался б до поросячьего визга.
Вдруг звонок. Из Мариуполя. Жена! Дуська!
— Я о твоем черепе, Павлуша, от брата Коли узнала. Почему молчал? Кому и спасать, как ни жене?
— Да ты же вроде… М-м-м…
— Хватит мычать! Я еду! На работу пока не устроился?… Вот! У меня к тебе есть бизнес-предложение.
— Дусенька! Солнце мое!
— Жди меня! Не рыпайся!
Приехала Дуська.
Красы неписаной. На азовских арбузах-баклажанах отъелась. Рыбьим жиром сосуды-капиляры прочистила.
Щеки пунцовые. Глаза голубым огнем полыхают.
Обняла Пашу лаконично, словно размолвки и не было, изложила суть дела.
Дусю в Мариуполе наняли в фирму торгующую стальными прокатами.
В Москве нужен генеральный представитель фирмы.
Вот Павел Сикорский им и будет.
Паша, поначалу, хотел взъерепениться. Откуда, мол, Дуське такие почести? В стальных прокатах она ни ухом, ни рылом!
Но тут Павел вспомнил о черепно-мозговой травме, о чтении душеспасительной литературы, и приутих.
— Заметано! — говорит. — Генеральным представителем еще ни разу не был. Чудно!
И возглавил Павел Сикорский подразделение мощной фирмы, арендующей знатный особнячок у Белорусского вокзала.
Накладные на миллионы баксов подписывает, ни поморщится. Кофе “Чибо” лупит. Бутербродиками с черной икоркой закусывает.
Деньги потекли в Пашин карман рекой.
Купил он себе шестисотый “Мерс”. Не автомобиль, а песня! О проигранной в казино “Ауди” даже вспоминать смешно… Приобрел двухэтажный замок в подмосковном Томилино. С вишневым садом! А вокруг сада корабельные сосны ершистыми ветвями раскачивают. А по ветвям белки скачут, рыжими хвостами трясут.
И с женой, с Дуськой, у Паши отношения наладились. Воркуют друг с дружкой, как два голубка. А ночью так любят друг друга, что кровать из карельского дуба ходуном ходит, как обшивка брига, скрипит.
Все бы ладно, да тут из Мариуполя теща нарисовалась.
Узнала о семейном ажуре, и не стерпела.
Варвара, здрасьте, Семеновна!
Усатая такая тетка, в ботинках 43-го размера.
Пусть живет. Чай, не стеснит. Дом загородом-то большой!
Но теща, своевольная особь, не хотела жить в одиночестве, любуясь белками на елях и редкими прохожими, на усыпанной хвоей, улице.
Ей подавай семейный праздник!
Приперлась в Москву. Баранки жрет. Простоквашу, что воду, лакает.
Как-то сидят они втроем за обедом. Фаршированным гусем лакомятся. Водочкой “Молодецкой” чокаются. Тут и говорит Паша, размякший от хмеля, подобревший от дум:
— Одного, мама, я не пойму…
— Чего, сынок?
— За что мне такое счастье? Просто невероятная Фортуна! Оглушительная!
— А ни что…
— Так не бывает!
— Очень даже бывает, — теща-зараза посмеивается.
— Не-ка! Это за какие-то душевные подвиги дадено!
— Какие там подвиги? — ошалела теща. — Принцип “Домино”. Маятник мотается влево-вправо!
— И когда же он в другую сторону качнется? — похолодел Паша.
— Мотнется! Чего ему? С него станет!
Ядовитый язычок у тещи!
Сглазила Фортуну.
Налоговики с автоматами прокатную фирму прищучили.
Дом в Томилино за долги конфисковали.
С Дуськой, да с ейной мамашкой, начались дикие ссоры-разборки.
Паша стал попивать.
Один раз так наклюкался, что попал в “обезьянник”. С проститутками и бомжами ночь скоротал.
Посмотрели на это Дуська с усатой мамашей, собрали нехитрые манатки, да и мотанули назад, в Мариуполь.
Один, как перст, остался Павел.
“Может, руки на себя наложить? — стал подумывать. — Некудышняя моя жизнь! Горше полыни!”
Однако, сдержался.
Как-то на улице ему стало плохо. Перед глазами заполыхала радуга. Тошнота подкатила к горлу.
Прислонился Паша к столбу.
Уставился бараном в землю.
Тут к нему подошла дама средних лет. Пухленькая. Ямочки на щеках. Глаза по-детски сияют.
— Вам плохо? — спрашивает милым голоском. — Разрешите я вам помогу? Я живу здесь. За углом.
И оказался Паша в роскошной квартире Лидии Артомоновны.
Папа Лидии был генерал, вот и квартира была генеральской. Чистой, благоуханной, богатой.
Отпоила Лидия Пашу молочком с медом, дала аспирин, а потом они оказались в роскошной кровати, с шелковым балдахином.
Любовь забила, как из нефтяной скважины.
О водке, о гибельном суициде, Паша и думать забыл, столь весело подхватил его водоворот страстей.
Как-то Лидия говорит, с жеманной полуулыбкой:
— А что, Павлик, ты на работу не ходишь?
— Завтра отправлюсь на биржу труда.
— Не надо на биржу. Я тебя устрою.
И стал Паша крутым начальником на фирме Лидиного отца.
Заведовал переплавкой танков.
Американцы на это лихие деньжищи отвалили.
Работа Павлу понравилась.
Отнимала мизер времени и давала кучу “бабок”.
Форму Паше военную выдали. Полковничью. Жаль, без генеральских лампасов. А так — шик!
На улице теперь солдаты Павлу Сикорскому честь отдавали.
Дворники вежливо кланялись.
Прикупили Паша с Лидой в Гусе Хрустальном домик с резными ставенками. С яблоневым садом. Рядом с чистой и широкой речкой.