— А девочка, ее приемыш, к вам не приходила?
— Нет. И это тоже наводит на размышления…
Вот и Мишлин думает так же, как я.
Я не вытерпел и все-таки сам отправился к Желтой Козе. Она вышла ко мне из своей конурки в каком-то немыслимом тюрбане, из-под которого во все стороны торчали пластмассовые бигуди.
— Как вам нравится вся эта история, мсье Клеман? — затараторила она, едва меня увидев. — Я же это всегда предсказывала, еще когда хозяин сдавал студию этой парочке, я тогда же сказала: «Этот тип мне подозрителен, мсье, на вашем месте я бы не пустила его в дом». Но разве хозяина уговоришь? Ему во что бы то ни стало нужно было сдать эту сырую конуру, и он, конечно, меня не послушал. А теперь здесь уже шныряет полиция и вот-вот нагрянет с обыском.
— А где может быть мадам Назер? — отважился я спросить.
— Конечно, там, где ее красавчик, — отвечала Коза. — Ведь она в нем души не чает. И рыжий их приемыш тоже…
— Вы так в этом уверены?
— Как же не быть уверенной, когда он все последнее время таскал девчонку за собой. Их водой не разольешь. Да я и не вижу девчонки уже дня три. Словом, я уверена, все они — законченные преступники, — объявила Желтая Коза и, величественно неся свой тюрбан, удалилась к себе под лестницу.
Я вернулся домой, порядочно удрученный. Просто не знал, чем себя занять, — ведь сегодня в редакции творческий день и я обычно проводил его в поездках с друзьями по окрестностям. Но сейчас ехать никуда не хотелось. Я все время находился в каком-то нервном ожидании: вот-вот что-то должно случиться.
Чтобы отвлечься, я стал разбирать ящики письменного стола — занятие, которому я предаюсь редко и только в случае дурного настроения. Попалась на глаза старая фотография: двое беспечных, красивых молодых людей. Она — с длинными до талии темными косами, большими смеющимися глазами южанки. Он — с коротким ежиком волос, мускулистый, складный, с широкой улыбкой и белейшими зубами. Это мои друзья Жюльены бог знает сколько лет назад подарили мне эту фотографию в Провансе, откуда они родом. И шумный же был тогда Анри! Шумный, добрый, замечающий каждую мелочь в настроении друзей, заботливый. По специальности Анри был строитель, но на деле — мастер на все руки, умелец, всеобщий помощник. Анриетт, та была учительницей, и родители вели и везли своих детей непременно в ту школу, где она преподавала. Жюльены жили вместе уже несколько лет, но были все так же влюблены друг в друга. В поездках и походах они пели песни, читали друг другу стихи — ну просто влюбленные! Было у них удивительное согласие во всем: в идеях добра, справедливости, равенства всех живущих на земле, в понимании того, зачем и как должен жить человек и что́ он должен совершить, чтобы иметь право назваться настоящим человеком. Оба они страстно любили детей, а своих детей природа им не дала.
Но вот грянула гражданская война в Испании. Тысячи беженцев устремились к французской границе. Среди них было много осиротевших детей тех, кто погиб в борьбе с фашистами.
Анри и Анриетт Жюльен стали собирать испанских сирот, отдали им свой дом в Провансе, кормили их, одевали, учили, а после усыновили тихого, пришибленного судьбой испанского мальчика, которого звали Корасон, что по-испански означает «сердце».
Жюльены писали мне в те годы:
«Мы оба поняли наконец свое настоящее призвание: делать из мягкого, податливого или, наоборот, трудного, ершистого материала добротных, хорошей выделки и настоящего качества людей. Да, да, ты не смейся, Андре, у нас это налаживается, как настоящее производство. Мы хотим, чтобы человек нашей «марки», нашей «выделки» был бы виден издалека и чтобы люди говорили: «Этого парня или эту девушку воспитали Жюльены». Ты скажешь, мы с Анриетт тщеславны? Ничуть. Мы только хотим хорошо делать наше основное дело. Сейчас мы начинаем разворачивать наше «производство» вовсю. Скоро позовем тебя взглянуть на него».
По-настоящему Анри и Анриетт развернули свое «производство людей» в войну. Кто может сказать, сколько сирот оставили после себя французские патриоты, партизаны и франтиреры, поднявшиеся тогда на борьбу с гитлеровцами?
Кажется, первой была девочка — дочка одного из больших героев Сопротивления. Позже, когда она выросла, она стала помощницей Анриетт и Анри. Чтобы уберечь сирот от бомбежек, Жюльены увезли их в горы, в альпийскую живописнейшую долину, где в горах лежал снег, а внизу, на лугах, цвели и медово пахли горные цветы. Там неподалеку от деревушки Мулен Вьё они нашли старый, заброшенный сарай, сами с помощью старших мальчиков перестроили его, превратили в жилье. Пристроили к этому жилью столовую, классные комнаты, зал для праздников. Рядом соорудили гараж, на автомобильном кладбище отыскали старый, вышедший в отставку грузовик. Опять-таки сами со старшими ребятами отремонтировали его, пустили в ход и назвали «Последняя надежда». На этой «Последней надежде» Анриетт Жюльен, которую все ребята звали Матерью, объезжала с детьми окрестные деревушки. Фашисты еще были во Франции, приходилось соблюдать величайшую осторожность, приходилось шептать крестьянам: «Вот здесь, рядом с вами, поселились дети тех, кто погиб, защищая вас, защищая Францию. Надо помочь этим сиротам, поддержать их, подкормить…» И из своих объездов «Последняя надежда» возвращалась полная овощей, мяса, фруктов — всего, что давали крестьяне для детей. Так же было и с одеждой. Рано осенью Анриетт ехала в соседний Гренобль, отправлялась по большим магазинам, рассказывала там о своей ребячьей республике. И не было хозяина, который не дал бы несколько пар обуви, платья и теплых вещей для сирот — она умела убедительно говорить, Анриетт Жюльен.
Так существовала уже много месяцев эта республика. И вдруг ребята спохватились: «Как же так? Живем, учимся, работаем, а названия у нашей республики нет! Надо непременно придумать название!»
В то время всеми умами владели русские — они шли с боями уже по Германии, они были единственным народом, победившим Гитлера. Ребята с жадностью ловили сведения о русских победах по радио, слушали русские песни, однажды видели советский фильм. И когда начались разговоры о названии, все почти ребята закричали: «Хотим русское советское название! В честь советской победы!» Но как найти, как придумать такое название? Побежали к Анриетт: «Мама, мы хотим дать нашей республике русское название. Подскажите нам, придумайте!»
Анриетт вздохнула с сожалением:
— Не могу, дети. Ведь русского языка я не знаю. Затрудняюсь, что вам посоветовать… Погодите, может, будет случай, подскажет…
И действительно, такой случай явился. Вернее, не случай, а человек. Француз, побывавший в Советском Союзе. Вот это было событие! В этот день ребята забросили все дела, все занятия и даже их корова Белянка ревела в хлеву недоеная — все сбежались на большой луг перед домом смотреть на этого француза, расспрашивать его: шутка ли, человек побывал в Советском Союзе!
А республиканцев интересовало все: бывал ли он в советских школах, познакомился ли с советскими школьниками, как у них там учатся, как развлекаются?
Француз начал с того, что широко развел руками, указал на снежные горы кругом, на альпийские цветущие луга.
— Друзья мои, вы живете в райском месте, — сказал он. — Какие у вас тут горы, какие хрустальные реки, какой аромат над лугами!.. А я был в Советском Союзе тоже в удивительном лагере на берегу Черного моря. Это тоже райское место. День и ночь синие волны бьют в золотой берег. Там у ребят есть свой катер, на котором они плавают по морю. Вечерами они зажигают у подножия скал большой костер, поют свои лагерные песни, танцуют, читают стихи.
— Как называется этот лагерь? — закричали ребята, — Скажите нам, и мы назовем так же свою республику!
— Как называется… как называется… — Приезжий потер лоб, припоминая. — Он называется… Торжок!
(Он перепутал Артек и Торжок, может быть, на его слух это были похожие названия.)
— Браво! — дружно закричали ребята. — Теперь у нас есть название: Торжок! И все мы — торжкисты, и наш папа Анри отныне будет называться папа-Торжок, сокращенно: Патош!