Жила-была изюминка, изюминка в стихах,

Поэт ей домик выстроил в строке о лопухах.

Но старый злой редактор не выносил стихи,

Сказал он: "Нужен трактор в строке про лопухи".

"Позвольте, эта строчка как раз для лопуха,

Для трактора есть поле или ВДНХ".

(А про себя подумал возвышенный поэт:

"Изюминку раздавит твой чертов драндулет").

Но старый злой редактор имел коварный ум,

Ему был нужен трактор, чтоб отобрать изюм.

Недаром ночью темной он изучил стихи

И мыслью вероломной обшарил лопухи.

И в них нашел он домик изюминки моей,

И выхватил он ломик и начал клясться ей:

"Изюминка, родная, зачем тебе поэт?

Ты здесь совсем одна, я искал тебя сто лет.

Тебя я завтра выну из мерзкого стиха,

А в строчку трактор вдвину на место лопуха".

Но кто не видит лунки под старческой губой,

Куда стекают слюнки полоской голубой?

И пусть редактор ломом ей стекла разбивал,

И пальцем загрязненным по стенам ковырял,

Она забилась в угол и плакала всю ночь,

И призывала друга, а друг не мог помочь.

Но утром он ворвался — блистательный поэт,

Надменно разрыдался и очень крикнул: "Нет!"

Тут разразилась битва — чудовищная сечь.

Блистала, словно бритва, отточенная речь.

(Ведь дрались не мечами редактор и поэт,

А дерзкими речами сражались десять лет).

Но вот добил злодея сжигающий глагол,

Злодей воскликнул "Где я?" — и грохнулся об пол.

Но отдал душу богу истерзанный поэт —

Он сил потратил много, когда он крикнул: "Нет!"

Осталась лишь изюминка, изюминка в стихах,

И ржавый трактор в мертвых редакторских руках

И вот за все за это, от женщин до коров,

Навидят все поэтов, а не редакторов.

Запереться аскетом, теряя при этом

Тьму попоек и дружб, вдохновений и женщин.

Я уже не хочу быть здесь лучшим поэтом

Я хочу быть старейшим.

На скалистом уступе,

Над морем бескрайней тайги,

У монгольской границы

Кедр настолько прекрасный.

Что кажется слышал шаги

И пришел поучиться.

Он пронзил эту гору —

Веками он пил ее сок

До последней росинки.

Вдоль тропы только камни —

Какой там последний глоток —

Ни цветка, ни травинки…

Ты мне скажешь: анчар,

И судьба его медленный ад,

Он один в этом свете,

Но куда б ни летел над тайгой

Восхищенно завистливый взгляд —

Это все его дети.

Отчего летит корыто

Из высока терема?

Оттого что понапрасну

Молодость потеряна.

Люблю цветы —

Их любишь ты.

И тайны книг —

Ты любишь их.

Я все люблю,

Что любишь ты:

Деревья, книги,

Суп, мечты,

Цветы, театр,

Весну, поля,

Деревню, город

И себя.

И от рождения третьего дня,

В час, когда не было у колыбели

Мамы и папы — они проглядели —

Божия искра попала в меня.

Можете даже сейчас поглядеть:

Искра горит. Она будет гореть.

Только всего, что и есть у меня —

Божия искорка — радость моя.

На руках у меня тепло,

Что по телу ее текло,

На губах у меня еще

Теплота ее губ и щек,

А глаза до сих пор хранят,

Как глаза у нее горят.

Колокольчик в ушах звенит —

Так она со мной говорит.

И вокруг загустел, как воск,

Чудный запах ее волос.

Рано утром ушла домой,

Но она до сих пор со мной.

Любимец солнца, я был очень рад

Любить в ответ, но наступил закат…

Люблю тебя, спокойная луна —

Ушедшим солнцем ты освещена.

Ах, критик, над стихами хмуря лоб,

Что он поймет, в моих стихах закопан,

Ведь снова он глядит сквозь микроскоп

На то, что видно лишь из телескопа.