Выходные чаще всего объявлялись рабочим днем, потому что нужно было выполнять план месяца, года и пятилетки, спущенный «сверху», из Министерства легкой промышленности. В то время было модно организовывать субботники: в честь очередного съезда партии, в честь дня рождения Ленина, в помощь детям Афганистана с последующим удержанием заработанных денег в многочисленные фонды. Не важно, каким путем, ценой скольких искалеченных рук, ног и просто подорванного здоровья доставалась людям работа на конвейере обувного объединения. Особого выбора места работы в те времена почти не было. Это касалось в первую очередь женщин. И мне часто в то время приходили на ум слова: «Рабы не мы – мы не рабы!»

Начинала с затяжки обуви, а со временем освоила почти все операции. Одной из таких операций было затягивание бортика платформы металлическими клещами. Мы шили летние босоножки из зеленой клеенчатой искусственной кожи. Берешь в руки колодку с заготовкой, устанавливаешь на штуцер, затягиваешь кожаный бортик подошвы и обстукиваешь стельку железными клещами, напоминающими плоскогубцы с длинным носиком. На всю операцию приходится не более двух-трех минут. Скорость, скорость, скорость... И так за смену ты должна сделать более тысячи пар обуви. К концу дня руки покрывались кровавыми мозолями, приходилось их забинтовывать или наспех заклеивать лейкопластырем. Ныла спина, гудели ноги. Я, молодая восемнадцатилетняя девушка, полуживая приходила домой, мои опухшие руки отказывались меня слушаться, иногда я даже не могла отрезать себе кусок хлеба. Помню случай, как однажды после работы, обессилевшая и изнеможенная, я пришла домой. Села ужинать. Пробую отрезать себе кусок хлеба, но опухшие руки плохо сгибаются из-за окровавленных мозолей и долго не заживающих ран, нож просто выпадает из рук. Папа сидит напротив, пьет чай и, глядя на меня, горько вздыхает. Я плачу горькими слезами, говорю ему:

– Папа! Посмотри на мои руки. У меня нет сил даже держать ложку! Это чудовищная работа, все болит, я ночью не могу уснуть от этой боли, посмотри на эти раны от мозолей! Как с такими руками молодой девушке жить дальше? У меня болит все тело! Я не вижу будущего, это каторжный труд! Мне пло-о-о-хо...

– А что делать, дочурка? Я столько лет работал на шахте, потом на мартене, и мне было очень трудно. Терпи, доченька, терпи. Пенсию зарабатывать надо, – как мог, старался утешить меня папа.

С ужасом я представила себе, что вот так всю жизнь буду стоять на конвейере, с кровавыми мозолями. Я осознавала, что нахожусь в какой-то жуткой клетке. И мне уже практически ничего не светит в будущем. Остается только одно: сейчас, в возрасте восемнадцати лет, начинать думать о пенсии. Тогда я смогу отдохнуть, если, конечно, доживу. Изнурительный труд на обувной фабрике, жизнь с мачехой, отсутствие родительской любви не давали мне даже надежды на то, что в этой жизни можно что-либо изменить.

Наступила пора взросления.

И сегодня я часто задумываюсь над тем, откуда в те годы я могла безгранично черпать силы и энергию, веру и терпение, проходя через все буреломы невзгод и неудач?

Ведь нам совсем не нравятся страдания, душевная боль. Когда они настигают нас, хочется закрыться от всего мира. Но со временем я поняла, что эти испытания, именно они, послужили мне на пользу. Именно эти несчастья, тяжелый физический труд с самого раннего детства позволили расколоться скорлупе, покрывающей мое сердце. Они освободили меня от ложного восприятия себя и своего прошлого, за которое я цеплялась. Только через боль приходит осознание, что надо что-то менять. И только эта возможность дала мне понять, зачем я живу и что на самом деле представляет собой этот замечательный мир. Я много лет училась отпускать свое прошлое и жить настоящим.

Работая все эти годы в Компании, я нередко встречалась с людьми, которые, достигнув определенного успеха в бизнесе, при первых же трудностях останавливались, не позволяли себе идти дальше, потому что их тянул назад груз прошлого. Все обиды, застарелая горечь и злость не дают возможности двигаться вперед, сковывают инициативу. Людям скучно жить, потому что нет доверия к жизни, и многие уходят, так и не став теми, кем сотворила их природа. Это величайшая трагедия всего человечества, самое большое наше несчастье.

Я могу с уверенностью сказать: наши жизненные невзгоды закаляют характер, формируют нашу личность, и надо быть благодарным тем, кто научил нас быть сильным. Родители, одноклассники, коллеги, друзья – наши впервые учителя. Наш опыт – Божий дар. Каким бы ни был мой жизненный опыт, я за многие годы смогла обратить его во благо. Это позволяет мне сегодня жить достойно, с интересом, в гармонии с миром и в первую очередь с собой.

Наши корни

В постоянной спешке, в бесконечности неотложных дел мы не можем остановиться, оглянуться и подумать. Если бы человек не уподоблялся Иванам, не помнящим родства, если бы не прерывалась связь поколений, мы обрели бы для себя и своих детей нечто очень важное – здравый смысл, мудрость, достоинство (благо нашим предкам всего этого было не занимать). И кто знает, может быть, принимая ответственные решения в своей жизни, мы не совершали бы досадных ошибок и опрометчивых поступков.

Чуть позже, более подробно узнав о жизни и судьбе своих предков, я поняла, откуда во мне эта жизнестойкость и духовность.

В Греции я встретилась с двоюродным братом по маминой линии Виктором Рыковым, который живет там более двадцати пяти лет, и узнала о происхождении маминых предков из рода Обориных.

Шел 2002 год, я отдыхала в Греции. Мы сидели у Виктора дома, в одном из красивейших районов Афин, Святая Варвара, и рассматривали семейный альбом. Виктор вдруг закрыл альбом и сказал:

– Светлана, я покажу тебе то, что никому не показывал больше двадцати пяти лет. Эту реликвию рода Обориных я собирал несколько лет по всем нашим родственникам и очень этим дорожу.

Он встал, ушел в другую комнату и вернулся оттуда с маленькой потрепанной картонной коробкой, достал из нее старые фотографии, наклеенные на толстый картон. На одной из фотографий, пожелтевшей от времени, был изображен молодой, крепкий, подтянутый мужчина в военной форме и адмиральских погонах – брюки галифе, начищенные до блеска сапоги. В ногах, мирно положив голову на лапы, лежала большая, красивая, породистая борзая. В уголке фотографии написано: «Привет из Японии!», а на обратной стороне текст: «Тебе, любимая Полинушка! Помни, не забывай. Твой муж Иван Оборин».

Это была фотография нашего прапрадеда. Я внимательно вглядываюсь в лицо человека, который жил более ста лет назад, ищу знакомые черты. На второй фотографии большая семья – отец, мать и трое сыновей. Мужчина одет в строгий мундир с погонами, с глухо застегнутым воротником, борода красиво подстрижена. Сидящая рядом женщина, в пышном платье с кружевными пелеринами, спокойно улыбается, по бокам стоят двое мальчиков-подростков в коротких шортиках и матросках. Самому маленькому на вид три-четыре года, он сидит на коленях у мамы, прижимая к груди какую-то коробку. Виктор, держа эту фотографию, спросил у меня:

– Можешь ли ты узнать здесь нашего деда Вячеслава, отца наших матерей?

Я вгляделась в лица этих мальчишек. В глазах самого маленького ребенка, мне показалось, я увидела искорку, которую помню в глазах своего дедушки.

Да, это был дедушка Вячеслав. Он сидит на коленях нашей прабабушки. Это была многодетная и обеспеченная семья.

До революции отец Вячеслава владел одним из железнодорожных вокзалов в Северном Казахстане и элеватором по переработке зерна. После революции, когда шло массовое раскулачивание, у прадеда почти все забрали и за строптивость сослали в Сибирь, откуда он уже не вернулся. Вячеслав окончил гимназию, получил бухгалтерское образование и многие годы работал управляющим того элеватора, который раньше принадлежал его отцу. Женился он на бабушке Марии, и у них родились три дочери. В годы сталинских репрессий моему деду, как сыну врага народа, грозил арест, и судьба всей семьи была под угрозой. Чтобы спасти жену и трех дочерей, он по совету друзей бросил все в Казахстане, в городе Петропавловске, и переехал жить на Урал.