Часто за Учителем, отставая от него на полшага, шел темноволосый мальчишка, года на три старше меня и Итана. Родители говорили, что этот мальчик — ученик нашего Учителя и живет в его доме, но я не верила, потому что у такого доброго, приветливого человека, как наш Учитель, не мог быть в учениках такой неприятный, высокомерный мальчишка. Когда мы с Итаном ловили улыбку Учителя, мальчик неприязненно зыркал из-за его спины, глядя на нас, будто на мелких воришек, пытающихся присвоить себе чужое богатство.

И вот теперь я стояла на пороге дома Учителя. Мать сказала, что лучшего места мне не найти, и потому я была готова на все, лишь бы Учитель разрешил мне остаться. Долго-долго я разглядывала резные наличники, а потом встала на цыпочки и, сжав кулачок, постучала изо всех сил.

Дверь открылась почти сразу. Учитель стоял на пороге — высокий, полностью седой, с длинной шевелюрой не по возрасту густых волос и бородой, покоившейся на груди. Одет, как обычно, в длинную темно-вишневую мантию с тускловатой золотой вышивкой — такие носили все школьные учителя. Ученикам выбирать цвет мантии или украшать ее не разрешалось — детей одевали в черное.

— Здравствуй, маленькая Инга, — Учитель улыбался, его карие глаза лучились радостью, и я, ободренная тем, что он не собирается ругать меня за неожиданный визит, быстро проговорила:

— Можно я буду служить у вас?

Седые брови приподнялись удивленно.

— Я не держу слуг.

— Тогда можно я буду помогать вам?

Учитель мне нравился, как и всем. Видя, что он сомневается, я перечислила все свои умения, для верности приплюсовав и слабые познания в арифметике. Тогда я не знала еще, насколько они слабые, потому гордо похвасталась, что умею считать до десяти. Мне показалось, или именно это и стало решающим фактором — я была принята на работу. Правда, работой трудно было назвать то, что приносило сплошное удовольствие: ходить по дому Учителя, смахивая пыль с резных перил лестницы, полированных столов, застекленного серванта, полоть клумбу и вытряхивать покрывала — разве могли подобные занятия быть неинтересны для маленькой девочки, оказавшейся в доме самого уважаемого человека во всей округе?

Моя работа оплачивалась щедро — раз в неделю я относила матери золотую монетку-цару, да еще почти каждый день приберегала что-нибудь из своего пайка для сестры и Итана, изредка проведывавшего меня на новом месте. Но — самое главное — Учитель настоял на том, чтобы я занималась под его присмотром, и очень скоро я научилась бегло читать, и даже полюбила это занятие, которому теперь посвящала едва ли не каждый вечер. Учитель предложил мне оставаться на ночь в его доме, и я, естественно, согласилась, потому что здесь мне нравилось куда больше, чем в тесной хижинке родителей, где, к тому же, я рисковала подвернуться под горячую руку отцу или по не заслуживающему, на мой взгляд, внимания поводу выслушать упреки от недовольной матери.

Сестра часто заходила ко мне после школы — ей нравилось сидеть на лавочке в тени старых яблонь и представлять себе, что это она, а не я, живет в доме Учителя. Итан приходил реже — его отец, как и наш с Виленой, недавно потерял работу, и теперь мальчишка подрабатывал где и как мог — в отличие от нашей, его семья была довольно многочисленной: кроме родителей, еще старенькая бабушка, братик да три младшие сестренки. Но иногда ему удавалось вырваться, и тогда мы подолгу болтали в небольшом садике возле дома Учителя.

Сам Учитель никогда не возражал против визитов моей сестры и Итана, но вот его ученик… Этот противнющий мальчишка смотрел на нас так, что смех застревал в горле. Я прекрасно понимала, что у него прав находиться в доме намного больше, чем у меня, а уж тем более у моих друзей, и отчего-то боялась, что он пожалуется Учителю на наше далеко не примерное поведение. Потому, когда приходили Вилена с Итаном, мы старались спрятаться где-нибудь так, чтобы мальчишка нас не нашел, или запирались в отведенной мне комнатке под чердаком, на котором, как рассказывали соседи, жили призраки.

Странно, но подобным россказням я не верила до того момента, когда однажды ночью услышала странный скрежет над головой, однако позже я поняла, что в ночном шуме виноваты отнюдь не призраки.

В тот день Учитель подарил мне большую книгу сказок, и я собиралась раньше закончить уборку, чтобы потом засесть в своей комнате или на лавке в саду и читать, читать… Мысли о книге так увлекли меня, что я совсем забыла постучать перед тем, как войти в кабинет Учителя. Забегая вперед скажу, что меня не ругали, однако я была достаточно наказана собственным испугом, и не только потому, что запоздало сообразила — входить без стука неприлично, за такое могут и уволить.

Учитель сидел в своем глубоком кресле у окна и спокойно улыбался, а я, замерев на пороге, разглядывала огромного зверя, невесть как очутившегося в комнате на втором этаже. На самом деле зверь был не такой уж и большой, но лежа, занимал почти весь расстеленный в центре помещения ковер. Кошачья голова при моем появлении приподнялась, уши развернулись в мою сторону, а бирюзовые глаза недовольно прищурились.

— Это саомитский кот, — сказал Учитель. — Не бойся, он тебя не тронет.

Я немного знала о саомитских котах, которые жили в горных лесах ближе к северу страны, но обычно они бывали одноцветными: либо черные, либо бурые или рыжие. У этого же зверя серая на боках шерсть, переливаясь всеми оттенками серебра, темнела к спине до глубокого черного цвета, а на груди и кончиках лап была почти белоснежной.

Я долго разглядывала кота, завороженная поблескиванием гладкой, лоснящейся шерсти и голубоватыми звездочками, мерцающими в бирюзово-зеленых глазах, наблюдала, как нервно дергается кончик пушистого хвоста, едва слышно постукивая по закрытому красным ковром полу, а потом спросила:

— Можно его погладить?

Учитель кивнул, и я, присев на корточки, осторожно протянула руку, все еще опасаясь, что хищник меня укусит. Но кот, и правда, был словно ручной: он отвернулся, предоставив мне гладить затылок между оканчивающимися темными кисточками ушами. Потом я осмелела и провела ладошкой по его спине. Гладкая шерсть приятно ложилась под пальцы, и я готова была сидеть так не один час, но Учитель вскоре дал мне работу в саду, наказав прийти в кабинет для уборки попозже, когда он освободится. Я простилась с диковинным зверем, чувствуя искреннее сожаление. Еще несколько раз после того дня я слышала скрежет когтей на чердаке, но то ли мне лишь померещились эти звуки, то ли саомитский кот ненадолго приходил в дом Учителя, но больше я его не видела.

Прошло немногим более года, когда Учитель сказал, что я должна продолжить свое обучение в школе, и, несмотря на протест родителей, я дала согласие. Вместе с Учителем переехала в соседний большой город и жила в просторной, светлой комнате вместе с тремя школьницами — одна из пригорода, две из моего родного городка. Чтобы иметь возможность помогать родителям, я продолжала работать у Учителя и в последний день седмицы приносила свое жалованье матери.

Несколько лет, проведенных в школе, были самыми счастливыми в моей жизни. Мне казалось, что радостная улыбка не сходила с моего лица, и хотя бывало всякое — и ссоры с одноклассниками, и плохие оценки, но в памяти школьные годы остались у меня сплошной полосой солнечного света.

Я видела Учителя каждый день, причем не только тогда, когда приходила в его городскую квартиру, но и на уроках. Когда я, сидя за партой, слышала его негромкую, спокойную речь, мне казалось, что старый Учитель рассказывает о тайнах мироздания только для меня одной, и потому слушала его внимательней, чем кого-либо другого.

Остальные учителя были также люди довольно интересные, хотя я никого из них не любила так, как Учителя Эрхата. И ни над кем не потешалась так, как над молодым учителем Вонгом.

Все дело в том, что в высоком, худощавом человеке, облаченном в длинную синюю мантию, я с удивлением узнала того самого противного мальчишку, так отравлявшего мои посиделки с друзьями в яблоневом саду. Только теперь он имел куда более высокомерный и неприятный вид. В доме Учителя мы ухитрялись почти не встречаться и даже едва перебросились парой слов. Я даже имени его не знала, скорее всего потому, что Учитель при мне никогда не называл своего ученика по имени. Только один единственный раз… И было ли это имя, или просто окрик на чужом языке?