— А если не появится? — тихо спросил ученик.
— Должен.
— Но… будет лучше, если я все-таки смогу найти и поговорить с ним. Учитель, скажите мне, кто он и где его искать.
Но Учитель снова покачал седой головой и лукаво прищурился. Молодому человеку казалось, что его наставник слишком несерьезно относится к ситуации, но Ярат молчал, стараясь не выдать своих мыслей. В конце концов, Учителю виднее, да и кто знает, что у него в самом деле на уме.
— Нет, Ярат. Если я не ошибся в нем, то он сам придет. А если… — Взгляд Учителя стал задумчивым. — Я все-таки очень надеюсь, что не ошибся.
При иных обстоятельствах мне было бы любопытно расспросить спутника о многом, но… говорить не хотелось, потому я молчала. И смотрела по сторонам, пытаясь разбудить в себе интерес, который мог бы хоть ненадолго прогнать постоянно встающее перед глазами видение — пылающий дом, отец с матерью и Вилена, неподвижно сидящие у стены. Наверное, я все еще не осознала, что произошло — сон… все сон, страшный сон, от какого еще можно проснуться.
Лес, двое суток скрывавший нас, остался позади, и теперь вокруг были неоглядные версты убранного поля с небольшой перерезающей его поперек дорогой. На земле глубоко отпечатались колеса проехавших здесь по грязи тележек, да полукруги подков сельских лошадок-тяжеловозов.
Наш путь лежал через город. Ярат сказал, что в городе люди менее любопытны по отношению к незнакомцам, меньше внимания обращают на нищих и бродяг. Я не спорила — во-первых, было просто лень произносить слова, а, во-вторых, я прекрасно знала, что стоило появиться незнакомому человеку на дороге, проходящей через наш поселок, как у каждой калитки, у каждого забора появлялись хозяева, и путника провожали внимательными взглядами вплоть до того момента, когда он либо выходил за селение и скрывался из виду, либо решался попроситься на ночлег и прятался от посторонних глаз на чьем-то сеновале.
О конечной цели нашего путешествия я не спрашивала. По-существу мне было безразлично, куда идти, только бы двигаться, только бы не думать, не вспоминать…
Когда на горизонте стал заметен дымок, поднимающийся от печных труб, Ярат приостановился, заплел волосы так, как обычно это делали все мужчины — чтоб не мешали работе. Только несколько длинных прядей у лица оставил и, наклонив голову, прятал за ними разноцветные глаза.
Пригород встретил нас мычаньем и блеяньем домашней скотины, криками людей. Домашние шавки, едва завидев нас, принимались так остервенело лаять, топорща шерсть на загривке и повизгивая от раздражения, что даже их хозяева удивленно глазели нам вслед. Я почти сразу сообразила, что подобного внимания удостаивается далеко не каждый прохожий — собаки лаяли на моего спутника, однако не пытались, как обычно, подбежать сзади и куснуть за ногу или, хотя бы, добыть трофейный лоскут штанины — ругались издалека.
Я покосилась на Ярата, который, не поднимая головы, шел, глядя себе под ноги. Для него собачий концерт явно не стал сюрпризом. Что ж, как только у меня появится желание разговаривать, я спрошу его, в чем тут дело.
Город, наверное, мало чем отличался от того, где мне выпало счастье учиться в школе. Но тогда, будучи ребенком и занятая в основном учебой, я редко выходила со школьного двора, который был поистине огромен. А городской дом Учителя находился всего в двух шагах от школьных ворот, и вела туда ухоженная улица с красивыми, богатыми зданиями и садами, благоухающими весенней порой, а летом и осенью радующими глаз пышностью листвы. Я не знала ничего, что находилось дальше этой улицы или хотя бы с другой стороны от школьного забора. Возможно, грязи хватало и там, но я, к счастью, видела лишь благополучие и аккуратность.
Здесь же мы шли по улицам, где мусор валялся повсюду, а помои нередко выливали мимо сточной канавы. Радовало одно — собак почти не было. Те, что встречались нам, поджимали хвосты и спешили убраться с дороги, спрятаться в подворотне.
Пройдя сквозь полумрак узких улиц, мы оказались на базарной площади. Запах жареного на вертеле мяса пробуждал аппетит, но в узелке осталось два последних пирожка, а денег было две монеты, найденные у того стражника, у которого Ярат во время быстрого возвращения в лесной дом позаимствовал ножны. Времени как следует поискать деньги у остальных не было, и неизвестно, перепадет ли нам еще хоть мелкая монетка. Поэтому я с наслаждением втянула носом витающий над площадью аромат и тут же запретила себе думать о еде. По крайней мере, о такой дорогой, как эта.
Пространство между торговыми рядами было заполнено разнообразным людом, и идти приходилось, едва ли не проталкиваясь локтями. Внезапно над площадью раздалось сердитое рычание… Казалось, кроме меня и моего спутника внимания на него никто не обратил, а вскоре послышались довольные крики и смешки. Может, в город приехал цирк? Мой спутник неосторожно поднял голову, оглядываясь по сторонам, и я ускорила шаг.
Центр площади оставался свободным от прилавков и палаток. Там-то и собралась толпа зевак, окружив большую деревянную клетку на колесах. Слабо шевельнулось любопытство… и я нырнула в толпу, уверенная, что Ярат последует за мной.
Посреди клетки, раздраженно глядя на людей желто-зелеными глазами и стуча по дощатому полу пушистым хвостом, стояла саомитская кошка. Самая обычная, с шерстью цвета обожженной глины, совсем не такая красивая, как тот кот, которого я видела в доме Учителя. Ее внушительной величины когти и острые белоснежные клыки вызывали злорадное восхищение собравшихся. К прутьям никто не приближался, потому что кошка готова была порвать в клочья каждого, кто оказался бы в пределах досягаемости.
— Это настоящая саомитская кошка. Ее поймал мой знакомый охотник в горах севера, — рассказывал тем временем хозяин, слуги которого обходили с шапками ближайших зрителей, настойчиво требуя поделиться монеткой. — Трое его товарищей, таких же храбрых охотников, не пережили схватку с этим зверем и умерли страшной смертью, истекая кровью…
Рассказчик осекся и замолчал, заметив, что внимание толпы больше не принадлежит ему, а собравшиеся, удивленно перешептываясь, смотрят ему за спину. Наверняка у толстяка мелькнула мысль, что кошка вырвалась из заточения и теперь стоит прямо позади него, кровожадно облизываясь, но… в глазах зрителей не было ужаса, только невероятное изумление.
— Умерли страшной смертью, говоришь? — вдруг переспросил молодой паренек в одежде подмастерья из кузнечного цеха. — А киса-то ручная! Небось, купил ее у бродячих шутов, а нам теперь байки травишь!
— Да что!.. — возмущенный хозяин животного обернулся и как раз успел увидеть, как бурая кошка шершавым языком лизнула протянутую руку подошедшего вплотную к клетке смельчака, в котором я, оглянувшись одновременно с хозяином, узнала Ярата.
— Эй, парень, ты что делаешь! А-ну отойди, она тебе сейчас руку по локоть откусит!
Ярат не обратил внимания на предупреждение. Он стоял, не поднимая головы, пряча лицо за прядями волос, но мне показалось, я разглядела усмешку. Кошка нырнула под его ладонь покрытым бархатистой шерсткой носом.
Видя, что предупреждения никому не нужны, хозяин зверя замолчал, а потом мелкими шагами засеменил к Ярату, держась, однако, на расстоянии от клетки. Но Ярат не стал ждать. Быстро отступив назад, он скрылся в толпе, которая, пропуская удивившего их незнакомца, смыкалась следом плотной стеной. Опасаясь потерять своего спутника, я тоже начала проталкиваться назад, подальше и от клетки, и от кошки, и от ее изумленного хозяина, который все еще кричал вслед Ярату: "Стой! Стой!"
— Зачем этот цирк? — спросила я, найдя Ярата в некотором отдалении от толпы. Он не ответил, лишь одернул широкие не по размеру рукава вязаной кофты и пожал плечами.
Вечером мы подошли к небольшому дому на окраине, я постучала в калитку и попросила хозяев пустить меня и моего спутника переночевать на сеновале. Все это время Ярат, наклонив голову, стоял за моей спиной, и хозяйка с хозяином долго смотрели то на меня, то на него, а потом отказали. В следующем доме, куда мы постучались, дородная женщина указала пальцем на Ярата и грозно спросила: