Следователь с опаской глянул на Дорожкину. Он боялся увидеть в её глазах подтверждение того, что она тоже видела Наполеона, возникшего ниоткуда и ушедшего в дверь, как делают все нормальные люди. Также Гаврилов боялся увидеть и другое: что она вообще не видела никакого Наполеона, и человек в пудреном парике Гаврилову привиделся. Такая противоречивость собственных желаний окончательно расстроила его.

Однако, Дорожкина не прореагировала на видение — старшая медсестра всё так же величаво стояла в своём безупречно белом халате и безучастно смотрела на стену. Не видеть этих двух людей она не могла, если они были. Выходит, что глючит именно Гаврилова! Он не знал, что медсестра уже отключилась от реальности и теперь просто безмолвно плавает в нирване.

Следователь снова углубился в бумаги, стараясь изо всех сил держаться в рамках нормы. Сейчас он встанет и скажет будничным голосом, что все бумаги арестованы и что Клару Михайловну вызовут в прокуратуру, когда будет нужно. Он сложит всё в портфель, наденет корейский пуховик, финскую кепочку и выйдет наружу. Там он сядет в свой "Фольксваген" и укатит прочь от этого кошмарного места. А в прокуратуре скажется больным и потребует отпуск засвой счёт — пусть кто-нибудь другой занимается наполеонами и чёртами с бородкой!

Он так и сделал. Встал, деловито бросил несколько фраз, попрощался со свидетельницей, предупредил о необходимости оставаться в городе во всё время следствия и неторопливо вышел.

Клара Михайловна аккуратно закрыла кабинет на ключ, выпустила следователя из отделения и снова заперла выход. Опытным взглядом она отметила, что психи, мирно блуждающие по коридору, ничего не заметили и паники в отделении не наблюдается. Поэтому старшая медсестра твёрдым шагом двинулась к своему кабинету, по дороге раздавая краткие приказы и замечания.

Зайдя на своё место, она достала из сейфа подарочную бутылку коньяка, налила стакан, выпила залпом и уставилась ничего не выражающими глазами в окно — на облупленную кирпичную стену. В голове у неё царила полная и абсолютная пустота.

В конце дня её позвали.

— Клара Михайловна, — просунула голову в дверь молоденькая медсестра. — больную привезли, а в женской палате места нет.

— Кладите в коридоре. — звучно отозвалась Дорожкина, не отрывая взора от облупленной стены за окном. — Не буйная?

— Не-е, она вообще молчит.

— Вот и прекрасно. — с удовлетворением заметила Клара Михайловна.

***

Выйдя на улицу, Косицын заметил, что снега нет и в помине — стояла промозглая сырая весенняя погода. Солнце скрывалось за низкими облаками, дул резкий ветер, неся мелкую холодную морось. Судя по набухшим почкам, вовсю готовился приход мая — только дай тепла.

По дороге с шумом неслись машины, заляпанные по самые дворники грязью, спешил народ с зонтами и без — обычная атмосфера большого города. Все куда-то бежали, и только Лён стоял и жмурился в холодный свет небес, не зная, что делать и куда идти. Жребий опять остался незавершён, а он в который раз опозорился перед демоном. Всё это было очень досадно, и Лён был готов завыть от тоски.

Он стоял и оглядывался, прикидывая в уме, как ему добраться до постылого дома — денег-то в кармане нет, и даже мобилу у него изъяли! Лён уже хотел войти в автобус и проехать зайцем, охватив себя завесой незаметности, как вдруг кто-то окликнул его.

Обернувшись на изумлённый возглас, он увидел Кирилла Никоновича — учителя магии. Тот подходил к Косицыну, разглядывая его большими глазами.

— Косицын, ты в самом деле здесь? — удивлённо спросил Базилевский, словно ожидал чего-то иного.

Лён не знал, что ответить — теперь, пожалуй, все в школе будут шарахаться от него, как от психа.

— Мне позвонил один мой знакомый и сказал, что я должен придти сюда и встретить тебя. — продолжал между тем Базилевский, всё так же чему-то изумляясь. — Он сказал, что ты скоро выйдешь из психушки.

— Я не псих. — мрачно ответил Косицын, про себя удивляясь странному стечению обстоятельств — кто позаботился о нём?

— Конечно, нет. — ответил Базилевский, и в его словах чувствовалась убеждённость, что это в самом деле так. — Тебя просто подставили, хотя не знаю, зачем. Впрочем, можно догадаться — твой отец пытался от тебя избавиться, а директриса помогла ему в этом. У твоих педагогов большой зуб против тебя, Косицын.

— Да, знаю. — согласился тот, не вполне понимая подоплёку дела.

— Что же делать с тобой? — задумался Базилевский, прячась от мороси в ворот куртки.

Косицын был одет совсем легко для такой погоды, и потому начал тоскливо оглядываться по сторонам, стуча зубами от озноба. Базиль был в этот момент совсем некстати — не будь его, Лён незаметно обернулся бы соколом и долетел до дома. Теперь же приходится терпеть непонятно откуда появившегося педагога.

— Давай вот что. — придумал учитель. — Пока отправимся в школу, там ты поешь и согреешься, а я тем временем добуду у твоих что-нибудь надеть.

Тут подлетел нужный автобус, и рассуждать было уже некогда. Косицын с Базилевским вскочили в тёплое нутро маршрутки и удачно сели на обогреваемом сидении.

— А кто сказал вам, что меня надо встретить? — спросил Лён.

— Да ты его не знаешь — это просто один мой знакомый. — отозвался Базилевский. — Он месяц назад затормошил меня и требовал узнать, куда ты подевался. Я давай узнавать, и выяснил, что тебя запсочили в одну хорошую контору. Да, собственно, никто ничего и не скрывал — об этом говорили в учительской. На тебя накропали большое досье. Чего уж ты натворил такого — не знаю. И вот сегодня утром мой знакомый звонит мне домой и говорит: бросай все дела и отправляйся туда-то — там встретишь на улице Косицына. Хорошо, что у меня сегодня как раз методический день, и я был свободен. В-общем, объяснил мне, как здорово тебя законопатили. Куда же ты теперь?

— Не знаю. — ответил Лён. Он в самом деле не знал, что ему делать — идти домой, нарываться на новые эксцессы? Жить в подвале с бомжами? Проситься к товарищам? Обратиться совой и сидеть всю ночь на крыше?

— Ладно, потом что-нибудь придумаем. — ободряюще сказал Базилевский. Далее они ехали молча. Лён приятно разморился от тепла и только думал, глядя в проплывающий за мутным стеклом городской пейзаж: скорее бы окончился Жребий.

***

Глава Кризисного Центра по искоренению нежелательных магических феноменов магистр Павел Андреевич Чумакович большие надежды возлагал на эксперимент в средней общеобразовательной школе. Эта идея — внедрять теорию магического воздействия в массы через школу была просто всплеском гениальности. Как всё великое, она родилась случайно: в результате визита директора одной школы — женщины, замученной своим одиноким воображением. Теперь же под это дело давались большие деньги — нашлось множество желающих вложить в проект свои бабки. Это был беспроигрышный вариант, и Павел Андреевич спешил продемонстрировать перед спонсорами выгодность вложения. Уже сладилось собственное солидное издательство, печатающее впечатляющими тиражами шикарные издания трансцендентального направления, создана телепередача о явлениях непознанного, проводились впечатляющие шоу, налажен массовый выпуск всяких амулетов — около пяти тысяч наименований. Но проект школьного внедрения оставался у магистра самым любимым — он обещал особенно большие дивиденты. Ведь в будущем он готовился баллотироваться на президентские выборы — в этом его поддерживала масса любителей непознанного из числа теневых олигархов. Будущее Павла Андреевича казалось незыблемым и расцвеченным самыми яркими забугорными красками.

Он миновал пустующий коридор — шла вторая смена. По пути отметил как строго у Вероники с соблюдением чистоты — ни бумажки на полу, все занавески чистые, стены не исписаны. Эта баба вообще нравилась ему своей деловой хваткой и непредвзятостью: надо же, взяла и пошла за советом к магу, хотя и не верила в колдовство. Всё просчитала в уме, сделала выводы и бестрепетно повернула кормило. Все были бы такими практиками.